Бульдозер

Закивав, анчутки обступили Сигизмунда, прикидывая, как половчее справиться с тяжелым телом. Внезапно со стороны улицы до бани донеслись уже знакомые Василию вопли и скрежет. Он повернул голову. По аллее в лунной дорожке снова неслась, подобрав юбку, Баба Яга, а за ней, щелкая алюминиевыми ногами, снова гнался Клацающий Раскладон.

Вот тут Василий рассердился окончательно. С криком «Вы меня достали!» он вскочил в кабину, рывком рычага поднял ковш и обрушил его на подскакавшего Раскладона. Чудище крякнуло, распласталось по земле и затихло. На всякий случай домовой влупил по нему еще раз, но в этом действии уже определенно не было необходимости.

Уняв дрожь в руках, Василий впился глазами в поверженную железяку. Из глубин его затуманенного адреналином мозга пробивалась на поверхность некая стратегическая мысль. Стержнем ее являлось осознание, что он не может уехать из города с телом Сигизмунда, за друга не отомстив.

Оформиться мысли окончательно помешал Кукуцаполь. Взобравшись на ковш, он читал стихи, подкрепляя каждый ударный слог маяковским взмахом руки.

Страх наводил триумвират.

В нем монстров было трое.

Один погнался за Ягой,

И их осталось двое.

– И их осталось двое! – проскандировали банные анчутки и зааплодировали.

«Триумвират? – удивился Василий. – Трое монстров? Что, в конце концов, тут происходит?»

События этой ночи развивались стремительно, и ответ не заставил себя ждать. Прохладный предрассветный ветерок внезапно усилился, компанию осыпало взвившимся с земли мусором, в глазах защипало от попавшей в них пыли. «Идет, идет!» – заверещали анчутки и бросились к дверям в баню. Баба Яга, пометавшись меж деревьями, рванула за ними. «Кто идет?» – придержал Василий удирающего Кукуцаполя. «Песочный бурун, – нервно хихикнул анчутка. – Куча песка, чтоб его! Вам, юноша, не помешает скрыться».

В бане Василий потребовал от Кукуцаполя объяснений. В услышанное домовой поначалу верить отказывался. Бред какой-то. Мистический триллер. Но окружившие его анчутки клялись, что всё так и есть.

– Наши съезды анчуток – самые мирные во всех Забайкальских лесах, – возмущенно говорил Кукуцаполь, глядя на Бабу Ягу. – Днем сидим тихо, городских не трогаем, заседания проводим по ночам. Соответственно ждем в ответ аналогичного уважения. Однако, когда в город приехала выставка бриколажа, у нас начался хоррор.

На слове «бриколаж» Ягушенция подпрыгнула. Василий понял: она заподозрила, что Кукуцаполь нарочно употребил иностранный термин, чтобы выпятить перед ней свою образованность. В воздухе запахло экспрессивной и, главное, длительной перебранкой. Погасить ее в зародыше могло только одно.

– Простите, что прерываю, – промямлил домовой, изображая крайнюю неосведомленность. – Что такое бриколаж?

– Э-э-э, – повернулся анчутка к Василию, забыв о Ягушенции, – стыдно, молодой человек, не знать элементарных вещей. Василий смущенно пожал плечами, дав себе слово дальше так не лгать. – Под бриколажем понимается повторное творческое использование предметов, их реконструкция. Грубо говоря, это переделка бэушных объектов для получения новых смыслов.

– Новых смыслов? – Домовой переступил с ноги на ногу. – Я правильно понял: связать коврик из старых колготок – это бриколаж?

– Браво! – воскликнул Кукуцаполь. – Вы, юноша, не так глупы, как кажетесь. А как вам такие примеры – юбка из мужских галстуков? Брутальное кашпо с цветущими незабудками из дырявого резинового сапога?

– Мы в курсах, что такое бриколаж, – расплылась в презрительной улыбке Баба Яга, избежавшая благодаря домовому публичного позора. – Чего там с хоррором?

Из дальнейшего рассказа стало известно следующее. Через неделю после открытия выставки к бане стали являться ее экспонаты. Не все, но трое – Песочный Бурун, Страусиный Поршень и Клацающий Раскладон. Главного среди них нет, действуют сообща – типа триумвират. Являются каждую ночь, то вместе, то порознь, и принимаются участников съезда кошмарить. Раскладон ноги норовит переломать. Бурун засыпает песком так, что не продохнешь. Поршень вон что с болотным хмырем сделал. И не только с ним. К великому счастью анчуток, только что их герои – тут анчутки с благоговением и надеждой уставились на домового и Ягушенцию – урезали банду монстров на треть: «один погнался за Ягой, и их осталось двое».

Осталось двое… Василий вздохнул. Хочет он того или нет, но единичной местью за друга ему, похоже, не обойтись. Придется еще участников съезда спасать.

– Бороться не пробовали? – спросил он, осматриваясь в поисках подходящего оружия. – Буруна водой полить? Я на клумбе садовый шланг видел.

– Еще как пробовали, – зло пробурчал Кукуцаполь. – Высыхает, гад. Его ничем не проймешь. Твой ковш ему что комариный укус привидению.

– Пропорции один к одному, – вспомнил Василий. – Замешаем в корыте. В бане, кажется, идет ремонт?

Он изложил свой план. Анчутки, убедившись, что Песочный Бурун пока не явился, водрузили корыто на клумбу, развернули шланг так, чтобы струя попала точно в цель, и, вооружившись лопатами и мешком с цементом, укрылись в тени. Кукуцаполь вызвался уговорить Ягушенцию сыграть роль живца, и, к удивлению домового, ему это удалось.

Когда Песочный Бурун завертелся смерчем в начале аллеи, Василий вцепился в вентиль шланга и кивнул Ягушенции. Бабка, стоявшая на клумбе у корыта, кивнула в ответ, открыла рот и нанесла Песочному Буруну словесное оскорбление. Опешивший монстр замер. Яга поправила бандану и выстрелила в адрес неприятеля длинной очередью уничижительных эпитетов. Смерч сорвался с места. Как только он завращался в нужной точке, а Баба Яга отпрыгнула в сторону, Василий крутанул вентиль и окатил врага водой. Промокший монстр рухнул в корыто. Подбежавшие анчутки сыпанули сверху цемента и бешено заработали лопатами. В минуту дело было сделано. Оставалось подождать, пока бетон схватится.

Кукуцаполь снова влез на ковш. «Опять будет глаголом жечь сердца», – подумал Василий и, прислонившись к стене, устало прикрыл глаза. Зазвучали стихи:

Их было трое – монстров тех,

Кто сеял жуть и хаос.

Коньки отбросил Раскладон,

Бурун отправился в бетон,

Остался только Страус.

– Остался только Страус! – вскричали анчутки и зааплодировали.

– Василий, – прошептал чей-то голос, и руки домового коснулось что-то мокрое и волосатое, – что происходит?

Домовой, не веря своим ушам, медленно открыл глаза. Перед ним стоял его лучший друг болотный хмырь Сигизмунд, и в хвосте его покачивался цветущий куст розовых пионов.

Когда восторги по поводу Сигизмундового воскрешения приутихли, Василий оттащил друга за угол бани и рассказал, что произошло, пока тот был в отключке. Хмырь ничему не удивился. Он давно говорил, что там, где Кукуцаполь, чего угодно можно ожидать. Не понял Сигизмунд одного – какой из кучи песка экспонат выставки? «Если я зачерпну в своем болоте тины и вылью у тебя за печкой, это будет, как ты говоришь, акт творчества?» – «Смотря по тому, как ты это объяснишь, – фыркнул Василий. – У инсталляций весь смысл в объяснениях. Давай о другом. Помнишь «Трактат учителя Суня»?»

Сигизмунд помнил. Еще бы – домовой, пока читал это знаменитое древнекитайское сочинение про искусство сражений, друга до колик доводил цитатами. Сунь Цзы говорил то, Сунь Цзы говорил это. «Колись, – сказал хмырь. – Ты что задумал? Хочешь и третьего уконтрапупить?» – «Анчуток жалко, – ответил Василий, – да и за тебя ему причитается. Опять же один совет Сунь Цзы я уже выполнил – оставил противника без союзников».

К выполнению другого совета учителя Суня – «Изучи противника» – Василий привлек Кукуцаполя. Домовой не сомневался, что анчутка сумел как-то пробраться на выставку, иначе не знал бы, что там за экспонаты. Немного покочевряжившись, Кукуцаполь привел Василия к двери в подвале, которая была заперта, но против скрепки не устояла. Разведчики аккуратно заглянули внутрь. От корзиночек, сплетенных из фантиков, шляп, связанных из синтетических мочалок, зайцев и волков из пивных крышечек, лебедей из автомобильных покрышек рябило в глазах.

– Вон он, – шепнул Кукуцаполь. – В углу стоит.

Страусиный Поршень ни разу не походил на рядовое детище бриколажа. Василий скорее назвал бы его инсталляцией, рожденной экзальтированной инженерной мыслью. По стальному стержню вверх-вниз ходил металлический поршень. К его верхней части была прикреплена цепь, на которой болталось небольшое чугунное ядро; видимо, от него багровела на лбу Сигизмунда шишка. Увидел Василий и то, что не удалось разглядеть сквозь дырку в рекламном постере, – украшавшее поршень страусиное перо почему-то розового цвета. Потрепанное перо павлина лежало рядом. Монстр стоял неподвижно и, похоже, скакать к бане не собирался.

– Надо его как-то выманить, – сказал домовой. – У него есть слабые стороны?

Кукуцаполь почесал лысину:

– Ему нравится, как мы поем хором.

Василий вздрогнул. Однажды ему довелось услышать хоровое пение забайкальских банных анчуток, и он испугался, что второго раза не выдержит. Однако деваться было некуда.

Стратегической новизной план сражения не отличался, зато своей простотой и коварством вызвал бы одобрение знаменитого китайца. Следуя еще одному совету Сунь Цзы, Поршню, как и Буруну, готовили ловушку, причем всё на той же клумбе – только рядом с ней росло самое высокое в саду дерево – ель. Когда привлеченный пением анчуток Поршень до клумбы доберется, на него сверху – с вершины ели – храбрый и ловкий воин высыплет ведро песка. Попадание песка в движущуюся часть ни один агрегат не выдержит. Главное – с выбором воина не промахнуться.

Анчутки в принципе могли бы и на дереве спеть хором, да ведро с песком им было не удержать. У Сигизмунда все еще кружилась голова. Домовой должен был координировать военные действия с земли. Баба Яга лезть на ель отказывалась. Подсадной уткой она уже побывала, хватит с нее. К тому же она, хоть и летает на ступе, высоты боится и с дерева как пить дать сверзнется.

Заскучавшие анчутки начали распеваться. В дебатах между Кукуцаполем и Ягушенцией оппоненты перешли на личности. Операция быстрыми темпами выходила из-под контроля. Но тут в конце аллеи раздался крик «Взлохматим бабку!», и та мигом взлетела на ветки.

Долго махать гирей монстру не пришлось. Едва он достиг середины клумбы, разозлившаяся Ягушенция вывалила на него песок. В поршне монстра заскрежетало, он дернулся раз, другой, замер и повалился на землю. Первым к нему подбежал болотный хмырь с охапкой алюминиевых трубок, оставшихся от Раскладона. Со словами «надо спешить, а то застынет» Сигизмунд оторвал от цепи гирю и воткнул Поршня в корыто с застывающим бетоном, закрепив стержень скрученной из трубок конструкцией. Анчутки зааплодировали.

Пока Сигизмунд доводил свою инсталляцию до совершенства, домового одолевали вопросы. В истории с монструозными порождениями города что-то было не так. С чего это мирные экспонаты выставки вдруг озверели? Почему набросились на анчуток? Зачем Кукуцаполю понадобилась Ягушенция? Они же в контрах. И анчутка скандалист еще тот.

Шипенью Кукуцаполя, которое тот издал, когда Василий отвел его за ель, могла позавидовать кобра. Объясняться старый жук не хотел. Тем более что с другой стороны ели Ягушенция определенно грела уши. Но домовой не отставал, и его собеседнику пришлось все выложить.