Альтия мотнула головой.
– Никакого багажа, возчик. Просто отвези нас к дому Вестритов. Он на Торговом кольце.
Полуголый парнишка кивнул и подал ей руку, помогая залезть на сиденье. Как только к ней присоединился Кайл, мальчик вскочил на спину упряжной лошадки и чмокнул губами. Подкованные копыта гулко застучали по деревянному настилу. А потом, уже не так гулко, – по булыжной мостовой улиц.
Альтия смотрела прямо перед собой и не пыталась заговорить с Кайлом. Хватит уже того, что она вынуждена была сидеть с ним бок о бок; еще и беседу заводить – это было бы уже слишком. Городской шум, голоса людей, скрип колес проезжавших повозок, выкрики торговцев, запахи съестного из уличных харчевен и чайных доносились до нее словно бы издалека.
Бывало, когда они с отцом прибывали на «Проказнице» в порт, мать самолично выходила встречать их. И они пешком отправлялись домой, причем по дороге мать успевала рассказать обо всем, что приключилось со времени их отплытия. А то они заглядывали в какую-нибудь чайную – полакомиться свежими теплыми булочками и ледяным чаем. Потом шли дальше – домой.
Альтия вздохнула. Кайл немедленно вторгся в ее размышления, осведомившись:
– Ты в порядке?
– В порядке, – ответила она чопорно. – Благодарствую.
Он шевельнулся на сиденье и кашлянул, как будто собирался сказать что-то еще. Альтию спас мальчишка, именно в это время натянувший вожжи как раз против их дома. Он слетел с лошадки и уже подставлял Альтии руку, прежде чем Кайл успел сделать хотя бы движение. Альтия улыбнулась ему, ступая наземь, и юный возчик ответил широкой ухмылкой.
Но тут отворилась дверь дома, и Кефрия бросилась к ним, причитая:
– Ох, Кайл, Кайл! Наконец-то! У нас тут ужас что делается!
Сельден и Малта примчались следом за матерью, уже повисшей на шее мужа. Еще один мальчик, постарше, нерешительно следовал за ними. «Кто бы это мог быть?» – задумалась Альтия. Лицо мальчишки казалось странно знакомым, и она решила, что это, должно быть, заехавший в гости двоюродный брат. Либо еще какой-нибудь родственник.
– И я тебя рада видеть, Кефрия, – насмешливо проговорила она. И направилась в дом.
Внутри царил полумрак и было прохладно. Подошла женщина, с виду уже вовсе незнакомая, принесла тазик ароматизированной воды и полотенце и стала предлагать Альтии «все гостеприимство дома Вестритов». Та отстранила ее жестом.
– Это мой дом, я здесь живу. Я Альтия. Где мой отец? Он у себя? В кабинете?
Ей показалось, что взгляд женщины на миг окрасился неподдельным сочувствием.
– Увы, вот уже много дней он не в состоянии навестить свой кабинет, госпожа Альтия. Он в опочивальне. И матушка твоя там при нем, госпожа.
Альтия бегом бросилась через обширную прихожую – только зацокали башмачки. В дверях она едва не столкнулась с матерью, выходившей навстречу. Лицо у матери было хмурое и обеспокоенное.
– Что здесь происходит? – спросила она. Потом узнала Альтию, и у нее вырвался вскрик облегчения: – Наконец-то вернулись! А где Кайл?
– Он там, снаружи. Скажи скорей, как отец? Еще не поправился? Пять месяцев прошло, я уверена была, он уже…
– Альтия, – сказала мать, – твой отец умирает.
Такая откровенность подействовала подобно удару. Альтия невольно отшатнулась… И заметила, какими пустыми и безжизненными у матери стали глаза. И морщин на лице явно прибавилось. Углы рта скорбно опустились, а плечи ссутулились. Раньше ничего этого не было… Когда остановившееся от ужаса сердце вновь начало биться, Альтия осознала, что слова матери не были жестокими. Просто безнадежными. И она правильно сделала, что вывалила все сразу и в лоб. Так сдирают присохшую к ране повязку – все лучше долгих мучений.
– Ох!.. – простонала Альтия. – Мама…
И двинулась к ней, но Роника Вестрит остановила ее, вскинув руку. Уж такой она была – никаких тебе трогательных объятий и рыданий друг у дружки на плечике. Горе, может быть, и согнуло ее. Но не сломило.
– Сходи к отцу, – велела она Альтии. – Он чуть не каждый час спрашивает о тебе. А я должна скорее переговорить с Кайлом. Следует сделать все приготовления, и, боюсь, времени у нас очень немного. Иди же к нему, дочка. Иди.
Коротко похлопала Альтию по руке – и устремилась мимо нее. Прошуршали юбки, отдалились и затихли шаги… Альтия проводила ее глазами и решительно толкнула дверь в опочивальню отца.
До сих пор она в этой комнате бывала не часто. Когда была маленькой, ей вовсе запрещали ходить сюда. Когда отец возвращался из плаваний, они с матерью проводили здесь немалое время, и Альтия, помнится, обижалась, отчего это по утрам ей не позволяли беспокоить родителей. Когда она подросла и стала понимать смысл их уединения во время коротких побывок отца, она и сама начала этой комнаты избегать. Но все-таки иной раз она сюда заходила. И помнила большую светлую комнату с высокими окнами, роскошно обставленную всякой необычной мебелью и обтянутую тканями, привезенными из невообразимого далека. На стенах красовались веера из перьев и маски, вырезанные из раковин, целые ковры, сплетенные из бус, и чеканные пейзажи из меди. Спинка кровати была сработана из резного тика. Поверх толстенного матраца зимой укладывали пуховые перины и покрывала из пушистого меха. А летом – прохладные хлопковые простыни, благоухавшие розовыми лепестками. И вазы – повсюду стояли вазы с цветами…
Теперь за открывшейся дверью царил сумрак. И пахло не розами, а так, как пахнет в комнате, где лежит тяжелый больной, – немощью и лекарствами. Все окна закрыты, занавески задернуты, чтобы яркий солнечный свет не тревожил лежавшего на кровати.
Альтия осторожно шагнула внутрь, ее глаза никак не могли привыкнуть к полумраку.
– Папа? – неуверенно спросила она, обращаясь к смутно угадывавшейся постели.
Ответа не последовало.
Альтия подошла к окну и шевельнула тяжелые парчовые шторы, впуская внутрь косой луч. Луч озарил покрывало и на нем – желтую бесплотную руку. Эта рука показалась ей скрюченной лапой мертвой птицы. Альтия подошла к прикроватному креслу и села в него – где, по всей видимости, только что сидела мать. Она взяла вялую руку отца… и даже при всей ее любви к нему не смогла побороть постыдного отвращения. Она помнила эту руку мозолистой и мускулистой. Теперь не было ни мускулов, ни мозолей… Альтия наклонилась, силясь различить лицо.
– Папа?.. – вновь спросила она.
И пронеслось жуткое: «Да он уже умер!» Но потом она расслышала сиплый, скрежещущий звук – Ефрон Вестрит втягивал в легкие воздух.
– Альтия… – выдохнул он, и в горле заклокотала мокрота.
Веки задрожали и с величайшим трудом приоткрылись. Куда подевался пронизывающий взор черных глаз? Белки пожелтели, налились кровяными жилками. Он не сразу нашел ее взглядом. Альтия постаралась согнать со своего лица выражение ужаса.
– Папа, я уже дома, – сообщила она ему с деланой веселостью.
Как будто от этого что-нибудь могло измениться!
Его рука слабо дернулась в ее ладони. Потом глаза снова закрылись.
– Я умираю, – проговорил он с сердитым отчаянием.
– Нет, папа, ты непременно выздоровеешь, ты…
– Тихо. – Это был едва слышный шепот, но шепот вполне повелительный. Ефрон приказывал ей и как отец, и как ее капитан. – Осталось… только… одно. Пусть меня… отнесут на «Проказницу». Я должен… умереть на ее палубе. Я должен.
– Я знаю, – ответила она, и боль, начавшая затапливать сердце, как-то сразу притихла. Не было времени ей предаваться. – Я все приготовлю.
– Сейчас же, – предупредил он. – Прямо… сейчас…
Его голос угасал. Альтию накрыла новая волна отчаяния, но она запретила себе раскисать.
– Я тебя не подведу, – пообещала она. Его рука снова дрогнула и упала на покрывало. – Я все сделаю. Прямо сейчас.
Она уже встала, когда он выдавил, задыхаясь:
– Альтия!
Она замерла на месте. Ефрон боролся за новый глоток воздуха, но все-таки совладал с собой:
– Кефрия и ее дети… они не как ты. – Еще одно судорожное усилие. – Мне следовало о них позаботиться…