Час Купидона. Часть III. Момент истины

– Поняли? Вот как, – кивнула мадам де Ланнуа.

– Да. Он говорил о времени. Вот если бы у него было больше времени, вот если бы он мог остановить его. Хотя бы на день.

– Кого остановить? – переспросил дю Плесси-Бельер, но мадам де Ланнуа мягко похлопала ладонью по подлокотнику.

– Время, конечно же, – тихо подсказала она и снова кивнула Виллеруа, чтобы тот продолжал историю.

Франсуа доверил герцогине то, о чём не посмел рассказать даже королю, своему другу, и вообще никому. Отчасти из опасений, что его отец разочаруется в нём и будет несчастным из-за того, что не остаётся другого наследника де Невилей. Кузены и многочисленная родня в расчёт не бралась, так как сам герцог не раз объявлял в присутствии маркиза и других, что готов признать своим наследником только собственную плоть и кровь. «Кровь гуще всех прочих уз, мой мальчик,» – говорил он, и эти слова, пугающие и безапелляционные, врезались в памяти маркиза, сделав его судьбу безысходностью. С самого рождения он стал узником правил и обязанностей, которые накладывало наследие чести, славы, положения и почётных титулов его семьи.

Пока Виллеруа объяснял причины своих поступков, Франсуа-Анри положил ногу на ногу, опёрся локтём о подлокотник и устроил щеку на ладони. Сон, беспощадно атаковавший его всё время до того, отступил, как только Франсуа перешёл в своём повествовании к главным событиям. Наконец-то голова маркиза работала столь же ясно, как если бы он выспался за трое суток кряду. Страхи, которыми поделился Виллеруа, были понятны Франсуа-Анри лишь отчасти. Ведь ему – младшему сыну – не приходилось нести на своих плечах бремя продолжателя славной традиции, чести и гордости древнего рода де Руже, в том числе и необходимость жениться, чтобы обеспечить семью наследниками вопреки своим личным предпочтениям. Другое дело – его старшие братья. Теперь, когда после гибели старшего брата, Арман сделался наследником титула, имени, фамильной чести и всего прочего, всё это накладывало на него те самые обязанности, о которых с таким страхом говорил Франсуа. А самый большой кошмар в жизни юного маркиза состоял в том, что в случае кончины герцога де Невиля ему придётся сделаться им же – следующим герцогом де Невилем. В понимании мальчика это означало конец беззаботной жизни, крах всех мечтаний и вечное заточение в стенах дворца на всё время, пока он сам не передаст титул и все сопутствующие тому обязанности следующему на очереди наследнику, то есть до самой смерти.

– М-да, нерадостная перспектива, – проговорил в ладонь дю Плесси-Бельер, но не стал прерывать маркиза, тогда как тот перешёл от причин и целей к методам.

Мадам де Ланнуа лишь изредка кивала ему, в основном в те моменты коротких пауз, когда Франсуа собирался с духом и набирался смелости, чтобы продолжить своеобразную исповедь. Её поощряющее внимание помогало ему не сбиться. Он вспомнил о ночных посиделках у камина в Большом зале в Тюильри и пересказал старую легенду о «Песке времени» и о странном, но действенном ритуале, с помощью которого можно сделаться господином времени. И тогда он объяснил, как у него родилась идея захватить время и остановить его ради своего отца. Вскоре эта навязчивая идея вместе с горячей мечтой освободиться от необходимости занять место герцога переросла в наваждение. Он не переставал думать о легенде, и вдруг возможность выполнить необходимый ритуал подвернулась в тот день, когда он случайно познакомился с мальчиком его лет – внуком ювелира, которого пригласили в Лувр для починки великолепных часов Купидона.

Дойдя до этого момента в своём рассказе, Виллеруа замялся и посмотрел на полковника. Тот понял причину этой паузы и, оторвавшись от созерцания игры бликов огня на гранях своего перстня, спокойно ответил на незаданный вопрос:

– Вы можете быть совершенно спокойны, маркиз. Нам не нужны ничьи имена. И никто не понесёт наказание за ваши поступки. Я даю вам слово.

Коротко выдохнув, маркиз отхлебнул глоток побольше и продолжил рассказ. Поведав о том, как мэтр Морани, чьё имя он всё-таки не называл, показал ему как открывается механизм на задней стороне часов и объяснил принципы его работы, Франсуа изложил герцогине и полковнику суть своего плана.

– Поразительно, – впервые за всё время произнесла мадам де Ланнуа, но тут же сомкнула губы и коротко улыбнулась, поощряя маркиза продолжить рассказ.

– Да. Вот так всё и было. Нужно было остановить часы. Всего двенадцать часов. Во дворце. Я выбрал самые важные и главные часы. Конечно, можно было остановить часы на Ратуше, но это городские часы. А в Лувре – это королевские часы. Понимаете? Это вся Франция, а не Париж, – пояснил Франсуа, а его слушатели молча переглянулись.

– А почему всё-таки «Час Купидона»? – наконец спросил дю Плесси-Бельер, которого, по-видимому, давно мучил именно этот вопрос.

– Это случайность, – вздохнул Франсуа. – Меня поставили в караул с трёх часов до пяти, вот я и сделал это во время несения караула. То есть я остановил часы. В первый раз это случилось ровно в четыре часа утра. А потом через день я стоял возле кабинета её величества днём. И так получилось, что я смог подойти к часам, когда они показывали четыре часа дня. Только и всего.

– То есть это совсем не связано с Купидоном? Или там с магией момента? – уточнил дю Плесси-Бельер.

– Это я потом услышал про «Час Купидона». Стоя в карауле в приёмной королевы, я слышал разговор об остановившихся часах. Кто-то из дам упомянула, что четыре часа – это время Купидона, – тут Виллеруа покраснел и после короткого раздумья признался. – И это меня так прозвали. Из-за роли в постановке «Королевского Триумфа». В канун сочельника. Помните, я с вишнёвого дерева лепестками роз всех осыпал?

– А! Вот оно как! – тихо произнесла мадам де Ланнуа и снова улыбнулась. – Это многое объясняет.

Маркиз поёрзал на своём месте, явно тяготясь тем, что рассвет уже давал знать о наступлении нового дня. В окно сквозь узкую щелку между гардинами пробивались яркие лучи солнца, отражённые от окон домов на противоположном берегу Сены.

Глава 2. Неудача или везение?

После четырёх часов утра. Лувр. Королевские покои

– Мы оторвались от них? – запыхавшийся от бега Луи-Виктор едва успел перевести дух, но всё ещё был готов бежать дальше.

– Погодите. Надо осмотреться, – шепнул Людовик и протянул руку, чтобы открыть дверцу.

– Нет! Это опасно. Нас могут заметить снаружи, когда мы будем выходить, – де Вивонн резко и довольно ощутимо хлопнул короля по руке.

– Но как же мы узнаем, можно выходить или нет? – не скрывая раздражения, спросил Людовик и с силой отвёл руку де Вивонна, который пытался удержать дверцу запертой.

Не смея повторить свой манёвр ещё раз, что окончательно вывело бы короля из себя, де Вивонн отступил. Тяжело дыша, он стоял у Людовика за спиной, а тот осторожно приоткрыл дверь и выглянул наружу.

В Большой приёмной было по-прежнему пусто и темно. Людовик сделал шаг вперёд. Несмотря на все старания ступать как можно тише, каждый его шаг по начищенному до блеска паркету отдавался гулким эхом.

– Никого нет, – сказал он, обернувшись. – Следуйте за мной, де Вивонн!

– Странно. Я никогда не видел этот зал пустым. Ни одного гвардейца, даже спящего. Нет. Ни одного! – прошептал де Вивонн и прошёл через весь зал к выходу в галерею.

– Осторожнее! Как раз там может стоять караул! – шепнул ему вслед Людовик.

– И в самом деле, стоят, – де Вивонн проехался по скользкому паркету назад. – Там швейцарцы. И только что де Грамон и гвардейцы де Варда вошли. Они все идут сюда!

– Живо! Идёмте ко мне. В мои покои! – скомандовал Людовик и первым метнулся к дверям своих личных покоев.

Не помня себя от волнения, оба влетели в кабинет. Они так торопились захлопнуть за собой двери, что одновременно и с силой рванули на себя золочёные ручки так, что обе створки тяжело ударились друг о друга, задрожали и с грохотом захлопнулись. Промчавшись через кабинет к дверям спальни, Людовик не заметил того, как на бегу зацепил концом шпаги треногу с медным канделябром. Покачнувшись, канделябр рухнул на пол, огласив кабинет громким металлическим звоном, а когда друзья выдохнули, думая о том, что на этом их беды закончились, тяжелые восковые свечи выпали из своих гнёзд и с весёлым грохотом прокатились по полу к дверям приёмной.

– Остаётся только надеяться, что никто не услышал, – без какой-либо надежды проворчал де Вивонн.

– Они сейчас бегут по галерее и гремят сапогами. Вряд ли они расслышат хоть что-то из-за грохота, который сами же и устроили, – ответил Людовик.

Уже в спальне он наспех сбросил туфли, снял перевязь со шпагой, стянул камзол, снял жилет, отвязал пояс и шарф, после чего бросил всё это на банкетку у изножья постели.

– Вы же не предложите мне и на этот раз занять оборону под вашей постелью, сир? – с иронией спросил де Вивонн.

– А вы хотите, чтобы вас застали прямо так, посреди комнаты? – бросил через плечо Людовик, занятый тем, чтобы как можно плотнее задёрнуть занавеси полога прежде, чем забраться под одеяло.

– Я пережду в комнате Бонтана. Туда никто не посмеет войти.

– Кроме самого Бонтана, – ответил Людовик. – Оставьте дверь приоткрытой и ждите пока что здесь. Если кто-нибудь войдёт в кабинет, мы услышим это. Вот тогда и скроетесь у Бонтана.

– Почему же не сразу? – де Вивонн приоткрыл дверь в комнату камердинера и даже заглянул внутрь, чтобы убедиться в том, что там никого нет.

– Разве вы не хотите выяснить, что мы только что видели там – в приёмной королевы? – Людовик выглянул из-за полога. – Я бы рассказал вам. Но только с условием, что об этом больше никто не узнает. Даже ваш духовник!

– Что касается исповеди, сир, то вы можете быть совершенно спокойны, – усмехнулся де Вивонн. – Я крайне редко заглядываю в часовню. А своего духовника уже и не помню, каков он на лицо.

– Хорошо. Впрочем, об этом вам тоже лучше не рассказывать.

Людовик раздёрнул полог, сел на край постели и выпростал босые ноги из-под одеяла. Кровать была настолько высокой, что он мог спокойно болтать ногами в воздухе, не касаясь длинного ворса ковра, расстеленного на полу.

– Так и что же мы там видели? – спросил де Вивонн, уловив по протяжному вздоху, что Людовик не был до конца уверен, стоит ли всё рассказывать и с чего именно следует начать.

– Мы с вами увидели именно то, что я и ожидал, – наконец заговорил тот. – Мы наблюдали за попыткой остановить время.

Этот ответ показался де Вивонну скорее шуткой, чем серьёзным объяснением. Он поднялся со скамеечки, на которой устроился с ногами, даже не сняв сапоги, прошёлся по комнате и встал напротив постели, устремив тяжелый взгляд на Людовика.

– То есть?

– То есть, некто, кого я знаю, попытался провести старинный обряд, чтобы таким образом повлиять на ход времени, – объяснил Людовик. – Бытует такая легенда. Она гласит о том, что есть некая особенная, волшебная пыль или песок – тут каждый твердит своё.