Спасение в любви

– Об этом не волнуйтесь. Как я уже сказал, эта комната не сдается, просто стоит пустая. Если вам нужна будет пара дней, мы договоримся. Я имею в виду, если ваш сын подхватил вирус или что-то подобное…

Он осторожно положил мальчика на кровать, испытывая странное нежелание отпускать его. Тепло детского тельца, прижавшегося к его груди, было приятным и успокаивающим. Он не удержался и коснулся светлых волосиков. Прекрасный мальчуган.

– А ключи от машины? Они могут мне понадобиться, чтобы взять чемодан с заднего сиденья.

Девушка порылась в своей матерчатой сумке, которая очень походила на сумку для памперсов, хотя мальчик явно был для них слишком большой, и отдала Причеру ключи.

– Я сейчас вернусь, – кивнул он и ушел к ее машине.

Это оказалась маленькая «хонда». Чтобы сесть в нее, ему пришлось отодвинуть сиденье до самого конца назад, и все равно его колени упирались в руль. Причер завел мотор и, объехав дом, припарковался позади него, около своего пикапа. Он поставил машину так, чтобы с главной улицы ее не было видно – просто на случай, если Пейдж кто-то ищет. Он сам не понимал, почему для него так важно, чтобы она не испытывала страха.

Одним движением он забрал чемодан с заднего сиденья; он показался Причеру слишком маленьким, чтобы совершать с ним дальние поездки. Годился разве что для одной смены одежды.

Он вернулся наверх и увидел, что Пейдж сидит на краю кровати рядом с сыном в напряженной позе. Причер поставил чемодан, положил ключи на бюро, что стояло у двери, и потоптался в дверном проеме. Девушка встала и повернулась к нему.

– Слушайте. Ну… я переставил вашу машину – теперь она стоит позади дома за моим пикапом. Я убрал ее с улицы, и с дороги ее сейчас не видно. Так что, если вы вдруг выйдете, не удивляйтесь, она никуда не делась. Только не советую вам сейчас выходить, лучше переждите дождь и поезжайте в нормальную погоду, при дневном свете. Но если вы станете нервничать – ну, вы понимаете, – бар запирается изнутри, вот ключи от него. Не страшно, если вы… Если вы не сможете расслабиться и захотите уехать, можете оставить бар незапертым, это не проблема. Здесь очень тихое место и безопасное. Мы сами иногда забываем запереть дверь. Сегодня вы с парнишкой здесь ночуете, и я, конечно, запру ее. Хм… Пейдж… вам не о чем волноваться. Мне можно доверять. Иначе Джек не оставил бы бар на меня одного. Так что отдыхайте.

– Спасибо, – еле слышно произнесла она.

Он закрыл за собой дверь и тут же услышал, как задвинулась щеколда. Она сделала это, чтобы обезопасить себя. И впервые со времени своего приезда в Вирджин-Ривер Причер подумал о том, зачем эту щеколду вообще вешали на дверь.

Он постоял с минуту в раздумье. Почти наверняка это муж или бойфренд ударил ее по лицу, и она вместе с сыном сбежала. Ему не по душе было думать о том, что такое случается. Вернее, происходит все время. Он никогда не понимал, в чем удовольствие мужчины, который поднимает руку на женщину. Ему это казалось бессмысленным. Если у тебя есть такая симпатичная женщина, с ней надо хорошо обращаться. Не подвергать ее опасности и защищать, если есть необходимость.

Он сходил в бар и выключил там свет, потом заглянул на кухню и оставил там свет включенным на случай, если она захочет туда спуститься. Он вернулся в свою квартиру, что находилась позади кухни. Но спустя пару минут вдруг вспомнил, что в комнате наверху нет чистых полотенец – в свое время он перенес все на первый этаж. Он сходил в ванную, взял там стопку белоснежных полотенец и снова поднялся наверх.

Дверь была чуть приоткрыта, как будто Пейдж уже ходила на кухню. Он увидел стакан апельсинового сока, который стоял на бюро у двери, и порадовался, что она сама взяла его. Сдвинувшись на дюйм в сторону, он увидел ее отражение в зеркале бюро. Девушка стояла к нему спиной и стягивала через голову толстовку, пытаясь увидеть в зеркале спину и плечи. Вся ее спина была покрыта синяками, они были и на плечах, и на предплечьях.

Причер застыл на месте, не в силах оторвать взгляда от фиолетовых пятен у нее на теле.

– Господи Иисусе, – выдохнул он.

Он быстро отступил влево и прижался спиной к стене, не желая, чтобы она заметила его. Ему требовалась минута, чтобы взять себя в руки; увиденное его потрясло. Ужаснуло. Все, о чем он мог думать, – какое животное сотворило с ней этот ужас? У него подобное просто в голове не укладывалось. Он сам был воином и тренированным солдатом и не сомневался, что в честной схватке не нанес бы столько повреждений даже равному по силе мужчине.

Интуиция подсказывала – лучше не говорить ей, что он видел. Она и так боится всех и вся, и он не исключение. Но правда состояла в том, что ее не просто ударили. Ее избили. Он еще не знал эту женщину, но ему уже хотелось убить сукиного сына, который сотворил с ней этот ужас. Пять, нет, восемь месяцев бить его, а потом пусть этот жалкий ублюдок сдохнет.

Она не должна узнать о его мыслях, это только напугало бы ее до смерти. Он сделал несколько глубоких вздохов, стараясь взять себя в руки. После чего легонько постучал в дверь.

– А? – Ее голос казался испуганным.

– Я просто принес полотенца, – сказал он.

– Секундочку!

– Не торопитесь.

Через мгновение она чуть-чуть приоткрыла дверь, на ней снова была толстовка.

– Я забыл, что забрал все из ванной, – объяснил он. – Вам же нужны полотенца. Все, оставляю вас в покое. Больше не стану беспокоить.

– Спасибо, Джон.

– Нет проблем, Пейдж. Отдохните как следует.

Стараясь производить как можно меньше шума, Пейдж подтащила бюро к двери, желая забаррикадироваться. Она надеялась, что Джон не слышал ее возню, но, насколько она поняла, кухня была прямо под этой комнатой. Кроме того, если этот человек собирается причинить ей или Кристоферу зло, он все равно сделает это, и запертая дверь с придвинутым к ней пустым комодом его не удержит.

Ей очень хотелось принять горячую ванну, но она чувствовала себя слишком уязвимой, чтобы раздеваться догола. В душ она тоже не могла заставить себя пойти – вдруг она пропустит звук поворачивающейся ручки двери или Кристофер позовет ее, поэтому она только ополоснулась в раковине и переоделась в чистое. Потом, не выключая света в ванной, она осторожно легла на постель поверх покрывала. Пейдж понимала, что все равно не уснет, но, может, хоть немного успокоится. Она уставилась в потолок, на деревянные балки, сходящиеся над ее головой перевернутой буквой V. Ей пришло в голову, что уже в третий раз за свою жизнь она лежит на кровати и смотрит в такой потолок.

В первый раз – в доме, где она выросла. Балки были некрашеными, пространство между ними было закрыто мягким розовым материалом, служащим изоляцией. Дом был маленьким, всего с двумя спальнями, и к моменту переезда ее родителей уже старым, но тогда, двадцать лет назад, он находился в чистом и тихом месте. Мать переселила Пейдж на чердак, когда ей было девять; она делила его с коробками, набитыми разными вещами и составленными вдоль одной из стен. Но это место принадлежало только ей, и она сбегала сюда при любом удобном случае. Лежа на кровати, девочка слышала, как внизу ругаются ее родители. Отец умер, когда ей было одиннадцать, и после этого она слышала, как с матерью спорит ее старший брат Бад.

За последние несколько лет Пейдж много узнала о домашнем насилии, и было не так удивительно, что она в итоге вышла замуж за человека, который поднимал на нее руку. Правда, ни отец, ни мать никогда не били ее, а худшим, что она видела от брата, были тычки и посаженные на руку слизни. Но все мужчины в ее семье орали. Орали так громко и так бешено, что она удивлялась, как только не лопаются окна. Требования подчиниться, унижения, оскорбления, обвинения, страшная ругань. Насилие может быть не только физическим, но и психологическим. И насилием оно быть от этого не перестает.

В следующий раз она столкнулась с жестокостью, когда уехала из дома. После школы она прошла курсы парикмахеров и жила с матерью и братом, оплачивая свою часть аренды. Ей было двадцать один год, когда она и еще две девушки – тоже парикмахеры по профессии – арендовали половину одного старого дома. Пейдж с радостью заняла спальню под крышей, хотя она была не такой большой, как комната ее детства, и ей постоянно приходилось нагибаться, чтобы не удариться о потолочные своды.

При воспоминании о двух годах, проведенных вместе с Пэт и Дженни, у нее на глаза наворачивались слезы. Это было самое счастливое время в ее жизни. Порой она до боли скучала по нему. Три девушки-парикмахера, которые постоянно сидят на мели после оплаты аренды, трат на еду и одежду, – эта жизнь ей казалась раем. Когда у них не было денег куда-то сходить, они покупали попкорн, дешевое вино и устраивали вечеринку дома, болтая о женщинах, чьи волосы они стригли и красили, о парнях и сексе и хохотали до упаду.

А потом в ее жизнь вошел Уэс, успешный бизнесмен, на шесть лет старше ее. Противно осознавать, что ему тогда было столько же, сколько ей сейчас, – двадцать девять. Он казался таким практичным и зрелым, не мальчишкой, а настоящим мужчиной. Она делала ему стрижку всего пару месяцев, когда он попросил ее о свидании и отвел в такой высококлассный ресторан, где даже официантки одевались лучше ее. Он водил новенький «гран-при» с удобными кожаными сиденьями и тонированными окнами. И гонял на большой скорости, что в ее тогдашние двадцать три не казалось опасным. Это казалось волнующим. Даже притом, что он орал и подрезал других водителей, это казалось его правом – он имел власть и силу. И богатство, по ее стандартам.

У него был свой дом, который ему ни с кем не приходилось делить. Деньги он зарабатывал игрой на бирже – утомительная работа, требующая блестящего исполнения и огромной энергии. Ему каждый вечер хотелось водить ее в рестораны, покупать красивые вещи. Он вынимал из кармана бумажник и говорил: «Я не знаю, чего бы ты хотела, какая вещичка заставит тебя закричать, что она изумительна, поэтому я хочу, чтобы ты сама себе что-нибудь выбрала. Поскольку единственное, что имеет для меня значение в этом мире, – это сделать тебя счастливой». Он вытаскивал пару купюр и вручал ей двести долларов, настоящее богатство.

Пэт и Дженни он не нравился, но тут не было никаких загадок. Он относился к ним без уважения. Как к мебели или обоям. Отвечал им максимально односложно. Но она не могла вспомнить, что именно они говорили, когда пытались предупредить ее насчет его.

А потом безумие ее жизни вышло из-под контроля. Случилось то, что до того дня казалось невозможным: он ударил ее, а она после этого все равно вышла за него замуж. Они сидели в его модной машине и спорили, где она теперь будет жить. Он считал, что ей лучше пожить дома с матерью, а не в развалюхе с двумя лесбиянками. Спор перешел в ссору, она много всего ему наговорила. На что он ответил: «Я хочу, чтобы ты жила с матерью, а не в публичном доме».

– О каком дерьме ты думаешь, называя дом, где я живу, прибежищем проституток?!

– Как ты со мной разговариваешь!

– Ты назвал моих подруг шлюхами и лесбиянками и смеешь критиковать мой подбор слов?!

– Я просто думаю о твоей безопасности. Ты сказала, что хочешь выйти за меня замуж, и мне хочется, чтобы ты жила поблизости, когда это произойдет!

– Засунь себе свои хотелки сам знаешь куда, потому что мне нравится там жить, и ты не будешь мне указывать, что делать! И вообще, я не собираюсь выходить замуж за того, кто так отзывается о моих подругах!

Дальше – больше. Много больше. Она припоминала, что как-то обозвала его – то ли козлом, то ли задницей. А он обозвал ее сукой, упрямой сукой. Она отчетливо помнила, что они оба не стеснялись в выражениях.

А потом он ударил ее ладонью по лицу. И тут же сам чуть не рухнул на пол, заплакал, как ребенок. Сказал, сам не понимает, что на него нашло, но, наверное, это оттого, что он раньше никогда так не любил. Он поступил плохо, он знает это, он вышел из себя, просто обезумел, ему очень стыдно. Но… ему так хочется обнимать ее каждую ночь, заботиться о ней до конца жизни, он не хочет ее потерять. Он извиняется за то, что сказал о ее подругах-соседках, – наверное, это было от ревности к ним. Он никого, кроме нее, не замечает, она самое ценное, что есть в его жизни. Он так сильно любит ее, что это сводит его с ума. Она первая, к кому он испытывает такие чувства. Без нее он ничто!

Она поверила ему. Но больше никогда при нем не ругалась.

Она ничего не сказала Пэт и Дженни. Она понимала, что, возможно, позволила обвести себя вокруг пальца, но ей не хотелось слышать их неодобрение. Ей понадобилась всего пара дней, чтобы пережить полученную пощечину. Подумаешь, пощечина. А меньше чем через месяц она уже почти забыла об этом и снова начала доверять ему. Он казался ей красивым, восхитительным, сексуальным. Нетерпеливым и самоуверенным. Умным. Ее не привлекали пассивные мужчины. Они никогда бы не смогли добиться такого успеха, как Уэс.

Потом он сказал ей: «Пейдж, я не хочу больше ждать. Я хочу, чтобы мы поженились, как только ты будешь готова. Хорошая свадьба стоит потраченных денег, а у меня их достаточно, чтобы купить тебе все, что пожелаешь. Возьми в подружки невесты Пэт и Дженни. И ты сможешь уйти с работы – она тебе больше не понадобится».

От стоячей работы у нее болели ноги, и она заработала себе «косточки» на пальцах. Шесть дней в неделю делать прически было тяжелой работой, даже если она ей и нравилась. Пейдж частенько думала, что ей нравилась бы эта работа гораздо больше, если бы можно было работать шесть часов в день четыре дня в неделю, но это казалось несбыточной мечтой. Она и так с трудом сводила концы с концами, а ее мать после смерти отца работала на двух работах. Глядя на мать, она видела в ней свое будущее – одинокая, ослабевшая и работающая до самой смерти. Она представила, как ее измотанные заботами соседки разоденутся в атлас и придут к ней на свадьбу, как они будут улыбаться и завидовать ее удаче и будущей комфортной жизни. И она сказала Уэсу «да».

И во время медового месяца он ударил ее во второй раз.

За следующие шесть лет она перепробовала все – психологов, полицию, побеги. Полиция сразу же выпускала его, если вообще арестовывала. Он находил ее убежища, и все становилось только хуже. Даже беременность и рождение Кристофера его не остановили. Случайно она обнаружила то, что помогло решить это маленькое уравнение, – химический препарат, который давал ему силы работать столько часов подряд и следить за ней, препарат, от которого его настроение беспричинно менялось от эйфории до ужасающего гнева, – белый порошок в маленьком пузырьке. Кокаин. Этот препарат давал ему личный тренер, который клялся, что это не стероиды. На бирже многие принимали амфетамины, чтобы соответствовать темпу работы. Принимающие кокаин обычно худеют, но Уэс гордился своим телом, ухаживал за ним и накачивал мускулы. Она осознала, что за его раздражительностью стоит кокс и постоянный прием стероидов. Она понятия не имела, как давно он это делает. Но понимала – он безумен.