Хрупкое равновесие

– Я вот думаю… Думаю, что ничего не меняется. Годы идут, а все по-старому.

Дукхи снова вздохнул, но на этот раз без удовлетворения.

– Что ты такое говоришь? Многое изменилось. Твоя жизнь, моя жизнь. У тебя другая работа – не с кожами. Ты теперь портной. Посмотри на свой дом, на свою…

– Это правда. А что изменилось в главном? Правительство издает новые законы, говорит, что нет больше неприкасаемых, но это не так. Ублюдки из высших каст по-прежнему обращаются с нами хуже, чем с животными.

– Нужно время, чтобы такие перемены вошли в жизнь.

– Независимость объявили больше двадцати лет назад. Сколько можно ждать? Я хочу брать воду из деревенского колодца, молиться в храме, ходить, где хочу.

Дукхи снял ступни с колен Нараяна и сел рядом. Он вспомнил, как сам бросил вызов системе, отправив сыновей к Ашрафу. Слушая Нараяна, он испытывал гордость за сына, но в то же время и страх.

– Твои желания опасны, сын. Ты поднялся из чамаров в портные. Довольствуйся этим.

Нараян покачал головой.

– Это была твоя победа.

Он возобновил массаж и закончил это занятие почти в темноте. А в доме Радха радостно готовилась к приезду сына. Вскоре она вынесла на крыльцо лампу. На нее тут же слетелись мошки. На свидание со светом прилетела и ночная бабочка. Дукхи смотрел, как она бьет нежными крылышками по стеклу.

На этой неделе проводились парламентские выборы, и всю округу наводнили политики, агитаторы и всякие лизоблюды. Как обычно, разнообразие политических партий, их предвыборная возня развлекали всю деревню.

Некоторые жаловались, что страшная, обжигающая нутро жара мешает в полной мере получать удовольствие от этого зрелища – правительству нужно было сначала дождаться дождей. Нараян и Дукхи посещали с друзьями митинги и брали с собой Омпракаша – пусть тоже повеселится. Однако Рупа и Радха были недовольны тем, что на это тратится время краткого пребывания внука.

Чего только ни обещали кандидаты в своих речах: новые школы, чистую воду, медицинское обслуживание; землю безземельным крестьянам – путем перераспределения и строгого соблюдения земельного закона; соблюдение законов против любой дискриминации и притеснения высшими кастами низших каст; отмену зависимого труда[51 - Зависимый труд – ситуация, когда лицо вынуждено отрабатывать долг, который не может вернуть другим способом.], детского труда, сати, выкупа за невесту, брака между детьми.

– В наших законах много повторов, – сказал Дукхи. – Каждый раз на выборах говорят о законах, которые были приняты двадцать лет назад. Кому-то надо напомнить, что пора применять эти законы на практике.

– Для политиков принять закон – что воду пролить. Все равно стечет в канаву, – отозвался Нараян.

В день выборов все дееспособные жители деревни выстраивались возле избирательного участка. Как всегда руководил выборами тхакур Дхарамси. Его система при поддержке других землевладельцев работала безотказно уже много лет.

Дежурного по участку щедро одаривали и отводили туда, где он мог вдоволь наслаждаться вкусной едой и питьем. Двери участка открывали, и избиратели входили внутрь.

– Пальцы вперед, – командовал служитель, контролирующий очередь.

Избиратели покорно исполняли приказ. Сидящий за столом клерк откупоривал небольшую бутылочку и наносил на каждый вытянутый палец черные, несмываемые чернила, чтобы предотвратить обман.

– А теперь приложите палец сюда, – говорил клерк.

Люди оставляли отпечатки в регистрационном журнале, что говорило о том, что они проголосовали, и расходились по домам.

Затем пустые бюллетени заполняли подручные землевладельцев. Под конец являлся представитель закона, наблюдал, как из урн достают бюллетени для подсчета голосов, и торжественно объявлял, что выборы прошли честно и демократично.

Иногда создавалась интрига. Между местными землевладельцами возникали трения – часть из них поддерживала другого кандидата. Начиналось яростное противостояние. Естественно, побеждала та группа, которая захватила больше кабин для голосования и набила бюллетенями больше избирательных урн.

Но в этом году не было ни борьбы, ни перестрелок. В целом это был унылый день, и Омпракаш возвращался домой с отцом и дедом в подавленном состоянии. Завтра ему предстоял обратный путь в компанию «Музаффар». Неделя пролетела как один день.

Мужчины сели на циновку у дома, чтобы подышать свежим вечерним воздухом, и Омпракаш принес им воды. Из листвы деревьев заливисто доносилось пение птиц.

– На следующих выборах я сам помечу свой бюллетень, – сказал Нараян.

– Тебе не позволят, – сказал Дукхи. – Зачем такое затевать? Думаешь, что-то изменится? Это все равно, что бросить ведро в колодец глубже, чем столетия. Этот всплеск не увидеть, не услышать.

– Но это мое право. И я воспользуюсь им на следующих выборах, обещаю.

– Последнее время ты слишком много думаешь о правах. Брось – это опасно. – Дукхи помолчал, отгоняя от края циновки красных муравьев. Они разбежались кто куда.

– Пусть даже ты сам пометишь бюллетень. Ты что, думаешь, они не могут вскрыть урну и уничтожить неугодные бюллетени?

– Не могут. Должностное лицо отчитывается за каждый лист.

– Забудь об этом. Пустая трата времени, а ведь твое время – твоя жизнь.

– Жизнь без достоинства ничего не стоит.

Красные муравьи опять сбились в кучку, но теперь Дукхи их плохо видел. Радха вынесла лампу на утопающее во мраке крыльцо, и на нем тут же заплясали тени. От одежды Радхи пахло дымком. Она постояла немного в темноте, вглядываясь в лицо мужа.

– В правительстве совсем разум потеряли, – жаловались люди накануне выборов в ассамблею штата. – О чем они думают? Разве можно устраивать выборы в месяц, когда воздух раскален, а земля трескается от жары. Они повторяют ошибку, допущенную два года назад.

Нараян не забыл обещания, данного отцу в прошлый раз. Утром он отправился голосовать один. Народу было немного. Неровная очередь вилась у дверей школы, оборудованной под избирательный участок. Запах меловой пыли и несвежей еды вызвал в его памяти день, когда он был маленьким мальчиком и учитель избил его и Ишвара за то, что они осмелились прикоснуться к грифельным доскам и учебникам детей из высшей касты.

Поборов страх, он попросил бюллетень.

– Да его тебе и не надо, – объяснили мужчины за столом. – Просто оставь свой отпечаток, мы сделаем остальное.

– Отпечаток? Я хочу подписаться полным именем. Дайте только бюллетень.

Слова Нараяна побудили двух стоящих за ним мужчин потребовать того же.

– Да, выдайте наши бюллетени, – сказали они. – Мы тоже хотим сами подписаться.

– Мы не можем этого сделать – у нас нет таких инструкций.

– А они не нужны. Это право каждого избирателя.

Служители пошептались между собой, а потом сказали: «Ладно, подождите» – и один из них покинул избирательный участок.

Он скоро вернулся, приведя с собой около десятка человек и среди них тхакура Дхарамси, запретившего шестнадцать лет назад играть деревенским музыкантам на свадьбе Нараяна.

– В чем дело? Что тут случилось? – громко спросил он еще с улицы.

Служители через открытую дверь указали на Нараяна.

– Вот как, – пробормотал тхакур про себя. – Я мог бы догадаться. А кто эти двое?

Служитель не знал их имен.