Под опекой

Но бесполезно, Таня чувствует, как медленно увязает. Она ведь собиралась переписать начатый дневник. Но вот теперь сидит и тратит время перед телевизором. Свет в комнате не включен, за окном медленно надвигается вечер. Или это тучи? Экран – единственный источник света.

Таня оборачивается на Широкова и случайно ловит его взгляд. Неужели он изучает ее, следит, нравится ли ей то, что происходит на экране? «Ты не обязан меня развлекать!» – хочет она заявить, но теряется. Посторонний, незнакомый человек проявляет к ней внимание. Но Таня не хочет его принимать, ей кажется, будто она занимает огромную сумму, которую не сможет вернуть. Если девочка начнет открыто принимать чужую заботу и нежность, то ей придется рано или поздно чем-то ответить.

Когда фильм оканчивается, начинается концерт. Широков хочет переключить.

– Нет, пускай, – вяло взмахивает рукой девочка, словно старуха на смертном одре.

Прежний энтузиазм растворился в съеденном обеде, Таню клонит в сон. Она сделала такой тихий звук, что пение напоминает шепот. Таня упивается картинкой. Перед ней, будто на показе мод, зашагали маленькие фигурки артисток на высоких каблуках. Неужели им удобно? И эту обувь рекламируют для обычной жизни? Если она такая удобная, почему дизайнеры и модельеры сами не носят шпильки и платформу? Это стало бы намного более убедительной рекламой. Но нет, те, кто придумывают все эти блестки, иглы и перья, носят обычные футболки, джинсы и практичную обувь даже на презентациях своих выдумок.

Таня вновь закипает. Ей это даже в определенном смысле приятно, она чувствует в себе силы. После нескольких вступительных песен началась реклама, словно подыгрывая нарастающему раздражению подростка. Замелькали короткие ролики с шампунями, лосьонами, бритыми ногами и подбородками, хлопьями на завтрак, длинными ресницами и прочими необходимыми элементами современной жизни.

– Спать хочется? – спросил Широков.

– Нет, не хочу, меня все бесит, – выпалила Крапивина, сжимая кулачки.

– Бесит? – Владимир включил свет и посмотрел на подопечную. Выражение лица девочки оставалось безучастным.

– Да, эта уродливая реклама повсюду, – ответила Таня. – Погаси свет. – Ей хотелось снова погрузиться в полумрак, так Крапивиной лучше думалось. При свете даже крошечной лампочки в ее мысли вторгалась действительность, и Таня с неудовольствием осознавала, что она всего на всего ограниченный, колючий подросток, одна из множества в своем роде. В эту минуту девочке представлялось поле, заросшее высокой крапивой. Сочные, ядреные стебли слегка покачиваются от желания кого-нибудь обжечь. «Я одна из них, – с тоской думает Таня. – Но самая колючая», – сейчас ей жизненно необходимо ощутить свою исключительность. Свет потух.

– Чем же реклама тебя так злит? – Широков спрашивал таким тоном, будто уже знал примерный ответ.

– Она давит на меня! На всех. Я никогда не буду похожа на этих красавиц. И не хочу! Не понимаю, кто придумывает все эти стереотипы. – О да, подросток против стереотипов общества. Сколько сотен раз Крапивина читала об этом, и все равно с готовностью наступает на те же грабли. Нет, видно, книги ее ничему не учат.

– Никто от тебя и не требует соответствовать этим стереотипам. Да и где ты набралась таких слов? – мягкий отеческий голос. Разве Таня хоть раз намекала Широкову, что хочет получать от него родительские советы?! Девочка боялась не сдержаться и огрызнуться на его вопрос.

– Но все вокруг говорит о том, что только таким девушкам достается самое лучшее: от парней до косметики и бытовой техники. Я мечтаю изменить все! – Таня чувствовала, что говорит слишком откровенно. Не следует выносить ссор из избы. И в данном случае изба – это ее мозг.

– Изменить? Похвальный энтузиазм, – Владимир улыбнулся, в полумраке скользнула бело-влажная линия. – Но прежде, чем поменять одну систему на другую, нужно добиться сначала успеха в первой, чтобы обрести над ней власть. Верно, Кроха? Иначе ты скорее станешь изгоем и уже не сможешь ни на что повлиять. Проще говоря, чтобы убрать рекламных девушек с экранов и плакатов, тебе самой требуется стать самой яркой из них. А сейчас ты в роли обычной девочки. К тебе никто не будет прислушиваться, потому что тебе никто не подражает и не завидует. Потому что никто пока не хочет оказаться на твоем месте, Кроха.

Таня умолкла и вновь взглянула на экран, но теперь не раздраженно, а изучающе. Рекламная пауза еще не кончилась, а Крапивина уже успела приобрести важный опыт. Она была благодарна Владимиру за то, что он не начал подтрунивать над ней и они не поссорились.

Перед сном Широков снова рассказывал девочке разные случаи из своей жизни. Несмотря на постоянное общение с писателями и чтение их рукописей, навык рассказывать истории он так и не приобрел. Тане больше всего нравились его воспоминания об Индии. Точнее, не они сами, а фотографии, которые Владимир показывал девочке, подкрепляя собственный рассказ визуальным сопровождением. Обычно самого Широкова на снимках не было – либо только его палец, загородивший угол пейзажа. Но были среди них и те, сделанные чужими руками, фотографии, где Владимир все же присутствовал. Одна из них особенно запала Тане в память. И девочка намеренно просила еще и еще рассказывать Широкова об Индии, чтобы только был повод полюбоваться на снимок.

– Ну хорошо, слушай, – начинал он, хлопнув себя по коленям в знак начала повествования. И дальше следовала незамысловатая, пересыпанная мелочами история о переполненных туристических автобусах, однообразных отельных завтраках, номере с незакрывающейся дверью в ванной комнате и прочих невзгодах. Крапивина пропускала ее мимо ушей, только кивая в ритм речи. Все внимание ее было обращено к заветной фотографии.

– Это я у стен одного из храмов Кхаджурахо, – комментировал Широков и двигался дальше. Стены индийского храма были сплошь покрыты живым орнаментом – статуями мужчин и женщин за различными занятиями. Множество изгибающихся талий и рук, выпирающих грудей и бедер и цепких объятий. Ожившая под резцом скульптора сутра любви, многорукая и многоногая, танцевала на фоне, за спиной Широкова. Сам Широков, ради которого и был сделан снимок, бросался в глаза в последнюю очередь и напоминал скорее тень, повреждение пленки, чем человека.

Владимир рассказывал, что за несколько дней до экскурсии сильно обгорел на пляже, и поэтому всю поездку ходил закутанный и прятался от солнца, будто вампир. Лица на снимке было не видно из-за тени от головного убора. Только слегка белел подбородок. В бледных руках бутылка с водой, которой, наверно, осталось совсем немного. В этой фотографии девочку более всего захватывало чувство борьбы, дисгармонии героя и пейзажа.

Трудно было бы подобрать еще более неподходящую обстановку для Владимира. Его следовало бы фотографировать на фоне строгих египетских пирамид или дрейфующих айсбергов. Вот тогда бы получилось полное согласие и взаимопонимание. Но не храмы Кхаджурахо. И от этого несходства любительский снимок приобретал глубину, историю. Измученная жарой закутанная фигура, по внешности которой трудно даже угадать возраст и пол, эта размытая, бесплотная тень – и разноцветье страсти за ее плечами.

Кажется, в тот миг Широков как никогда был близок к тайне жизни и плодородия. По злой иронии судьбы через девять месяцев или около того после этой поездки он обзавелся подопечной. Видно, древние многорукие демиурги сжалились над ним и одарили ребенком. Только вот о желаниях самого этого ребенка никто не спросил.

– Пора спать, – завершает свою историю Широков и выходит из комнаты, погасив свет. На подоконнике за шторой остается гореть детский светильник в виде медвежонка, сжимающего в лапах чье-то сердце. После потери родителей Таню начала мучать бессонница. И поэтому она вернулась к ранним привычкам: сказкам на ночь и светильнику. Так ей легче засыпается. И наконец-то возвратились потерянные сновидения.

Девочке часто снились эпизоды из ее прошлой жизни, где место ее родителей занимал Владимир. Чем дольше Таня жила рядом с ним, тем глубже он проникал в ее воспоминания. Их взаимная судьба словно развивалась в обе стороны: в прошлое и в будущее.

3

Сегодня ночью Тане приснился злополучный день катастрофы. Она сидела в машине на заднем сиденье, глядела на грозовое небо и призрачный свет от фар проносящихся рядом автомобилей. Вот прогромыхал знакомый грузовик, обдав машину Крапивиных водой из натекшей лужи. А значит, до трагедии остались считанные секунды. Таня не испытывает страха, просто наблюдает с напряжением за происходящим, словно зритель в трехмерных очках. Все это происходит не с Таней, а где-то в ином измерении. С ней это уже произошло. «Пятнадцать секунд», – ведет Таня обратный отсчет в своей голове. Промелькнувшая тень заставляет ее обернуться. Рядом с ней на заднем сиденье расположился ее опекун.

– Ты не пристегнут, – замечает девочка. Сама она уверена, что ее спас ремень безопасности. Десять секунд.

– С нами все будет в порядке, Кроха, – берет ее за руку Широков. Пять секунд. – А ты знала, что Владимир означает «владеющий миром»?

– Что? – девочка не успевает осознать смысл его слов.

Бьет молния. Вспышка белоснежного света. На этом Тане следовало бы проснуться в холодном поту, но вместо этого она проваливается в другое сновидение.

Девочка зажмуривается при ударе молнии, а когда открывает глаза, то ничего не может разглядеть. Она ослепла? Девочка мотает головой и только сейчас замечает висящую в небе гигантскую полную луну. Вот почему Таня ничего не видит – сейчас ночь. Девочка продолжает любоваться сияющей луной. Она кажется такой близкой, будто подвешенной за нитку над самой крышей. Крапивина осматривается, где она. Ее глаза начинают привыкать к темноте, из которой проступает двухместная кровать, тумбочка, шкаф…

Таня в чьей-то спальне! Девочка неслышно приближается к изголовью кровати и видит бледное, словно обескровленное, лицо Нила Яслова. А рядом с ним – золотистые кудри его супруги Светланы.

Девочку передергивает, желудок ее сжимается от внезапно пробудившегося голода. В спину ей светит луна, Таня ощущает ее лучи на своем теле, они наполняют гостью невероятной энергией. Крапивина чувствует, что готова взлететь. Глянув под ноги, она убеждается, что действительно парит в воздухе. И ее зрение становится все четче. Она видит так же ясно, как днем, а, может – и еще лучше. Но на этом странности не заканчиваются.

Девочка ощущает резкую боль в деснах, она прижимает ладонь к губам, чтобы не закричать, и нащупывает два длинных острых клыка, выходящих из верхней челюсти. Во рту привкус крови из-за пораненных десен. Но именно он подсказывает Крапивиной, что делать. Она склоняется сначала над Ясловым и целует в шею. В момент соприкосновения в голове маленькой кровопийцы проносятся все мысли и чувства писателя. Сюжеты его книг вновь вспыхивают в памяти девочки. Опустошив Нила, она продолжает ощущать голод.

С большой осторожностью вампир подступает к Светлане. Таня боится прикоснуться к ее волосам, словно они могут обжечь девочку. Дождавшись удобной минуты, когда Светлана заворочалась, Таня впилась ей в шею. Тут же в голове замелькал калейдоскоп радужных картинок: встречи с подругами, любимая работа, деньги, улыбки, искренняя любовь. Жизнь Светланы напоминала жизнь кинозвезды, которой все завидуют. Она не казалась идеальной – она была идеальной.

Голова у Тани пошла кругом, будто у человека, наевшегося после длительной голодовки. Но она не останавливалась. Крапивина смотрела глазами Светланы и видела впереди широкую дорогу, которую не загромождали препятствия, сомнения, страхи и прочий мусор. Пугающие в своей откровенности гарпии с обложек «крутых» романов не смели взлететь со своих злачных болот и напасть.

Но вот солнечный пейзаж начал покрываться дымкой, сереть. Девочка-вампир в испуге оторвалась от шеи необыкновенной соперницы. Еще несколько лишних капель – и Светлана может не проснуться. Таня отступила от нее, в сердцах девочка до безрассудства завидовала Светлане, но не хотела, чтобы прекрасный мир, который она только что увидела, погиб. Пусть эта широкая дорога простерлась не перед Крапивиной, главное – чтобы она не заросла, и когда-нибудь Таня обязательно на нее выйдет.

Отступив на несколько шагов от постели супругов, девочка вмиг очутилась в квартире опекуна. Заглянув в комнату Владимира, она увидела его задремавшим за чтением очередной рукописи. Листы живописно рассыпались по его коленям, по одному соскальзывая на пол. Разглядев морщинистую, с обвисшей кожей шею Широкова, Таня поморщилась. Но новый приступ голода убедил ее действовать. Владимир спал, откинувшись на спинку дивана и склонив голову набок. Он словно намеренно выставлял свою уязвимую шею напоказ, провоцировал.

Таня осторожно склонилась над ним, опершись одной рукой на мягкий подлокотник. Тонкая с множество сине-фиолетовых прожилок кожа поддалась, раскрылась навстречу двум маленьким молочным клычкам Крапивиной за долю секунды до того, как девочка к ней прикоснулась. С первым глотком в голову Тани ударил мощный поток слов, хаотично несущихся и сцепляющихся в изречения, максимы, четверостишия, абзацы, поэмы и романы. Со дна бушующей словесной реки доносились десятки, сотни голосов знаменитых и безвестных, покойных и забытых, молодых и популярных. И все они говорили наперебой, пытаясь до кого-то докричаться, что-то доказать.

В мыслях Владимира раскинулось писательское Чистилище: множество душ ожидало своего часа, когда им наконец разрешат подняться на сушу по единственной ступенчатой тропинке, напоминавшей лесенку в бассейне. Широков стоял высоко на берегу возле этой лесенки и не отводил глаз от несущегося потока эмоций и мыслей. Он напоминал тренера сборной или охранника в клубе, который высматривает в толпящейся вокруг публике, кого стоит пустить к остальным посетителям, а кто непременно затеет драку.

Девочка отвернулась от Широкова, и голоса в ее голове затихли. Ей хотелось пойти в ванную комнату и отплеваться, избавиться от всех перипетий и коллизий, которые она впитала вместе с кровью Владимира. Это не питательный эликсир, а яд. Бредя по коридору, девочка чувствовала, как вампирские силы неизбежно покидают ее. Клыки и способность левитировать и мгновенно перемещаться в пространстве исчезли. Только желудок тянуло вниз, будто он был доверху заполнен и не мог пропускать пищу дальше. К горлу подступала рвота. Таня осознала, что не успеет до туалета, и склонилась в коридоре. Холодный пот выступил у нее на лбу, рот открылся, по пищеводу прошла сильная судорога. «Меня сейчас наизнанку вывернет», – с ужасом подумала девочка и проснулась.

Она приподнялась на подушке и осмотрелась. На наволочке остался след от высохшей слюны.

– Поздравляю с началом каникул, – зашел к ней Широков и распахнул шторы. – Летом в городе душно и жарко. Но ничего, через неделю мы будем уже дышать свежим воздухом.

Каникулы в деревенском доме в компании опекуна и соседей его же возраста – это ли не счастье для подростка? Предчувствуя погружение в продолжительный транс, когда один день будет сливаться и чередоваться с другим, не принося ничего нового, Таня надеялась урвать побольше на дорожку от быстрой городской жизни. Нужно подготовиться к летнему штилю в деревне: набрать с собой побольше книг, накачать ноутбук под завязку еще не просмотренными фильмами, а телефон – музыкой.

– Ты еще не мерила новый купальник? – Владимир нашел свой подарок все в том же подарочном пакете из магазина. – Примерь – вдруг не подойдет.

– Хорошо, – кивнула девочка, соображая, чем бы заняться сегодня.

Учебный год закончился, наступили три месяца отпущенной свободы. Таня была хорошисткой, но школу все равно не любила: огромная загруженность, по семь уроков в день плюс домашнее задание могли отбить охоту даже у профессионального отличника. В будние дни Крапивина просиживала за письменным столом до одиннадцати-двенадцати часов ночи: ей казалось, что все уроки сделать нереально – их можно только перестать делать. И Таня переставала, выключала настольную лампу, загружала рюкзак назавтра, чтобы утром на рассвете вновь броситься на штурм гранитной крепости.

Были в школьной программе предметы, которые ей нравились: литература, история, география – но они тонули под спудом размножившейся на алгебру и геометрию математики, химии, информатики и прочих дисциплин, которым Таня никогда не собиралась посвящать свою жизнь. В список любимых предметов могли попасть английский и французский языки. Но они, несмотря на интерес и упорство, девочке не давались. Она плохо писала словарные диктанты и вставляла неверные формы глаголов в задания на времена.

В более раннем возрасте Таня мечтала стать астрономом. Эта идея возникла в ее маленькой голове, когда она путешествовала с родителями по Крыму. Крымская обсерватория в приглушенных алых тонах короткого южного вечера предстала перед ее глазами как откровение, послание с небес или сигнал от инопланетян. Миссия астронома виделась ей благороднейшей, направленной на изучение вечных законов мироздания. Крапивина тогда горела желанием посвятить себя чему-нибудь бесконечному и настолько длительному, что могло бы впитать ее жизнь как земля – дождевую каплю.

Позже Крапивина начала догадываться, что в ней тогда говорила не тяга к астрофизике, а скорее зарождающееся творческое мышление. В детстве она на все глядела как художник, художник, который еще не научился рисовать.