Оценить:
 Рейтинг: 0

Монах и ведьма

Год написания книги
2021
Теги
<< 1 2 3
На страницу:
3 из 3
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля

– Вы кто? Чего надо, у меня ни денег, ни добра! Монах я, монах, слы-ы-ышите, отпустите?! – вопил Фома.

Резкий и противный запах ударил в нос, по глазам провели словно шерстью жесткой кисти, оттряхивая облепленную грязь, что отваливалась кусками.

Болтаясь из стороны в сторону, монах приоткрыл глаза и развернув голову, обнаружил прямо перед собой ужасное существо, размером с корову, что поставили на задние лапы, с загнувшимся толстенным хвостом, которым невиданное существо стряхивало с лица Фомы остатки грязи.

Грубый голос насмешливо произнес:

– Ну что? Такой же черный, как и я? Давай дружить! – лохматое существо хлестко шлепнуло Фому по ноге хвостом, от чего он затрясся и завопил снова.

– Ты кто такой? Поставь меня на землю, я монах, меня нельзя!

– Монах он, ха-ха! Монахи сидят да молятся, а не в стогах дрыхнут. Брат ты мой черный, ты вот в Петров двор ходишь, да Фроську мучишь. Прекрати, а то хуже сделаю! Считай нашу встречу предупреждением. Ефросинья моя! Нечего возле гроба ее бормотать, всю жизнь нам служила, а тут ты приперся да отнять ее задумал, смотри мне! Сейчас же топай в свой монастырь, да сиди невылазно, а то покажу!

Фома протер глаза и рассмотрел существо. Морда его больше походила на свиную, но что-то шевелилось в ней эдакое, человеческое. На месте ушей торчали рога, вместо пальцев согнутые острые когти, а под крючковатым хвостом виднелись копыта. Существо воняло хуже помойной ямы, но слова произносило с хорошо поставленным произношением, что делало его еще ужаснее.

Монах почувствовал, что рогатая тварь отвязывает веревку на суку и через мгновение полетел вниз, больно ударившись носом о камень. Лежал и не шевелился от страха, а мохнатое копыто придавило его щеку плотно к земле:

– Смотри отец! С нами шутки плохи, лучше прекрати, Фроська моя!

Монах закрыл глаза и стал молиться, внезапно копыто испарилось. Поднял голову, потер вдавленную щеку.

В кустах послышалось:

– Ефросинья моя! Моя-я-я!

Сердце вылетало из груди, тело тряслось. Открыл глаза и вздохнул, обернувшись от удивления, обнаружил, что сидит снова под стогом сена в центре поляны, на ветвях поют птицы, на земле лежит нетронутая сумка.

– Неужели приснилось? – почесал голову и встал.

– Ой-ой, какой ужас бывает во сне, такого не придумать, пойду-ка лучше дальше.

Сделав шаг, ощутил пронзительную боль в ногах. Задрал подрясник и штаны и обнаружил крупные синяки, в том самом месте, где приснился удар кабана.

– Хм, бесовщина какая-то, надо будет потом духовнику рассказать, может, посоветует, что, – и спешно отправился в монастырь.

Добрался вскоре в келью, положил книги на просушку и отправился, прихрамывая на вечернюю службу. Братья, с кем здоровался Фома, странно на него косились, а некоторые даже хихикали вслед.

Навстречу шел отец Никодим:

– Так! И где же ты, отец, шляешься второй день? А это еще что у тебя такое? – глядя пристально на щеки монаха, – угу, понятно все. Давай-ка друг назад, в келью, а потом разбираться будем, что ты такое вытворяешь!

– Не пойму. Сами меня отправили на исповедь и молитву к умирающей, а теперь ругать. Как скажешь отец, пойду назад, – ответил Фома.

– Ты сходи на себя глянь, молитвенник ты наш! – ухмыльнулся отец Никодим.

Дошел до кельи, присмотрелся в отражение в бочке с дождевой водой, что стояла у входа.

– Ба! Да это же женские губы, засос на щеке! Какой стыд, и это я так уже второй день хожу. Вот ведь негодная ведьма!

Крепкий поцелуй озерной девицы убрать не получилось, поэтому из кельи до утра не выходил, лишь как солнце взошло, нагрянул к нему наместник с отцом Никодимом. Наложили на него дополнительные послушания и велели завершить, что начал в Петровом дворе. Делать нечего, хоть и страшно, а пришлось выполнять порученное.

Измученный и уставший снова приплелся в деревню, закрыл лицо мантией, только одни глаза торчат, чтобы не выставлять щеку напоказ. Пробрался мимо цепной собаки, прошел в комнату, а покойница уже в гробу прилежно лежит, сложа руки. Стал он молитвы вслух читать, да так ревностно старался, что даже охрип, пришлось заканчивать шепотом. Вскоре мужики деревенские подоспели, гроб выносят на улицу, чтобы в церковь нести.

Фома все сделал как полагается, читал, молился, хозяин остался очень доволен службой. Мужики во дворе возились, а монах так выдохся, что даже задремал, сидя в теплой церкви, прямо под иконами, недалеко от гроба с покойницей.

Стали Ефросинью хоронить, гроб закапывают, а бабы деревенские, которые у могилы стоят, все шушукаются и на странного монаха поглядывают, что сиплым голосом поет, да в мантию по уши завернут.

Закопали гроб, на могилку крест поставили и отправились в Петров двор, поминать всей деревней, приглашали и монаха к застолью, да все отмахивался. Выдали ему в дорогу угощений две сумки для братии обители, а хозяин щедро службу оплатил, на том и распрощались.

Идет монах по тропинке лесной, закутанный в мантию по уши, подходит к дорожке, что на пруд ведет, а навстречу ему отец Никодим.

– О! Отец Фома, молился я сегодня, да страх на меня такой напал за тебя, что решил я навстречу выйти, авось случится что! Рад, что встретились, а то пришлось бы до самой деревни топать. Да, что ты завернулся как неродной, знаем мы про твои похождения, ну ничего, отмолишь, дай-ка я тебя перекрещу, – и перекрестил, да за мантию взял, чтобы раскрыть лицо.

Тут мантия спала наземь, а под ней девица нагая. Завизжала что есть сил нечеловеческим голосом и бегом в кусты с воплями и криками, а как отбежала подальше, послышался оттуда топот копыт, словно лошадиный.

Испугался Никодим, но понял, что спасать нужно брата, и как мог, поторопился в деревню. Прибежал, а там поминки уж начались.

Где? – говорит, – могила покойницы, ведите меня к ней, беда приключилась с Фомой нашим!

Мужички встали, да бегом к кладбищу.

Очнулся Фома в полной темноте. Лежит, да чувствует, как голова трещит от боли, как будто ударил его кто сзади и ничего вспомнить не может, воздуха мало вокруг. Пробовал на ощупь разобрать, где он находится. Теснота, доски какие-то рядом, уперся что есть мочи в них, да нет сил никаких, не открываются.

Как завопит тогда он:

– Да, что же это творится батюшки, да как же я тут очутился, неужто в гробу лежу, да разве же людей заживо хоронят? Уж наверно и отпели, раз не слыхать ни звука.

Стал он молиться, да так сильно, что чувствует, что вот-вот от напряжения силы совсем иссякнут и сознание потеряет.

Вопил, пока не устал, а затем зашевелились мысли одна за другой. Вспомнил он все свои жизненные беды, что случались с ним, вспомнил как по его нерадению на монастырской мельнице промокли две дюжины мешков муки и братия долго еще голодали, припомнились ему забытые обеты, когда бегал на речку чтобы тайком поглядеть как крестьянки белье стирают. Пришла на память и корчма, в которой любил засидеться с местными пьянчугами, драки и порванная одежда, от чего стыдно было потом возвращаться в монастырь.

Смирился Фома со смертью, расслабился, лежит и ждет, как он прямо сейчас в аду окажется. Тело все затекло, шевелиться никак не получается. Стал он просить о помиловании, лежит и в мыслях готовится к худшему. Тут слышит – шорох какой-то, а воздух у него заканчивается, уже и голова думать не может, а шорох все сильнее и громче, будто рядом совсем. Почувствовал Фома, как гроб его качать начало, да потрясывать. Подумалось, что так всегда в ад отправляются грешники, тут и отключился совсем.

Подняли мужики его гроб из могилы, открыли, а он уже и не шевелится, стали трясти его с отцом Никодимом да водой поливать, и понемногу привели монаха в чувство. Очнулся Фома, огляделся, а волосы седые стали, как будто у старца древнего. Отсиделся немного, выдали ему поесть и отправились вдвоем они с Никодимом в монастырь.

После этого уж не помышлял Фома о нерадивом отношении к служению, да к лени, так его промысел и научил!

<< 1 2 3
На страницу:
3 из 3