Вторжение

Взятый темп убил бы простого человека, однако Коробков заверил мучителей, что организм уже начал меняться, и гоняли меня без пощады. Однажды вечером я заметил рядом с собой Сергачева, внимательно наблюдающего за занятиями. Он подозвал Котельникова, последовало короткое совещание – и меня отпустили. Старшине пришлось повторить приказ: я не сразу понял, чего он хочет. А когда понял, не поверил. Сил хватило ровно на то, чтобы доползти до душа и завалиться в кровать.

На следующий день после завтрака Котельников не повел меня в тир, взамен сообщив приятную новость:

– Итак. Мы считаем, что теперь ты более-менее похож на человека, и можно перевести тебя в общую группу.

Он помолчал, позволяя мне осознать смысл его слов, потом добавил:

– Но видеться мы все равно будем часто, потому как умеешь ты мало, дыхалка слабая, выносливости никакой. В общем, познакомлю тебя с остальными – догонишь материал и снова будешь со мной заниматься. Пошли.

В той части здания, в которую провел старшина, раньше мне бывать не доводилось. Мы вошли в небольшую комнату, напомнившую кабинет биологии в моей старой школе. Те же парты, стол преподавателя, доска для рисования с начерченными на ней странными символами, куча странных предметов на полках, плакаты с изображением различных животных. Точнее говоря, чужаков.

В классе находились семь человек – преподаватель и шестеро учеников. Мужчина с внешностью научного работника, стоявший возле доски и прервавшийся при нашем появлении, кивнул старшине:

– Спасибо, старшина, вы свободны. – После чего он повернулся к классу: – Ну-с, господа курсанты, позвольте представить вам Коробова Виктора Андреевича, с сегодняшнего дня он будет проходить обучение вместе с вами. Семенов!

– Я! – с места поднялся высокий сухощавый блондин.

– Вы назначаетесь куратором Коробова, он как можно скорее должен ознакомиться с уже пройденным материалом. Помогите ему освоиться. – Он обратился ко мне: – Меня зовут Чижов Павел Сергеевич, я являюсь куратором группы, по совместительству веду у вас курс ксенобиологии от Исследовательского отдела. Садитесь за парту.

Мне было сложно перестроиться с дикого ритма тренировок, в который я втянулся за последнее время, поэтому принялся рассматривать своих будущих партнеров. Они все чем-то похожи – физически сильные, крепкие, с короткой стрижкой и неуловимой аурой превосходства и уверенности в своих силах. При взгляде на этих людей стало понятно, что имел в виду Котельников, когда говорил, что мне еще расти и расти. На общем фоне выглядел я действительно бледновато. Усилием воли я заставил себя слушать слова лектора.

Речь шла о классификации чужаков. Условно они делились на «офицеров» и «солдат». Офицером считалась любая тварь высокого уровня – что он имеет в виду под этим термином, Чижов не пояснил, – способная использовать знаки, солдатами назывались все остальные. Причем иногда солдат был сильнее и опаснее офицера. Если исходить из предложенной классификации, знакомые мне твари были солдатами. Возможности чужаков различались очень сильно, по словам лектора, можно пройти все Гнездо и ни разу не встретить двух тварей одного вида. Видимо, королева создавала новую особь под конкретную задачу. Весь урок был посвящен описанию и показу рисунков различных видов чужаков, нашей задачей нужно было научиться классифицировать их и определять уязвимые места.

После окончания лекции ко мне подошел Семенов:

– Сергей. – Я пожал протянутую руку. – Но ты зови меня Студент – мне так привычней. Ты к нам откуда?

– Из Москвы, меня проверили и обнаружили сильную оболочку. Я попросился сюда.

– Нет, я имею в виду – служил где?

– Нигде. – Естественно, сразу возник вопрос, почему мне позволили войти в состав боевого отряда. Не помню, сколько уже раз я рассказывал свою историю. К концу моего повествования вокруг меня собралась вся группа.

– Понятно, – протянул Студент. – Мы-то думали: чего тебя так по физухе гоняют. Ладно. Это – Ястреб, Палач, Пивоварень, Плетка, Злобный. Так всех и зови. По биологии тебя тянуть буду я, псионкой лучше всего владеет Палач, по знакам обращайся к Плетке. Но вообще, если есть вопросы, подскажет любой.

Так состоялось наше знакомство. Ребята оказались неплохими, хотя в их отношении ко мне чувствовалась некоторая снисходительная настороженность. Все они были профессионалами, до вторжения чужаков воевали в различных горячих точках и обладали настолько большим опытом войны, что сравнивать с ними меня просто бессмысленно. С другой стороны, две убитые твари и одиночный спуск в Гнездо вызывали у них уважение. В общем, общаться было можно. Правда, несколько непривычно было обращаться по кличкам, сначала я пробовал называть их по именам, но скоро перестал: как мне объяснил Злобный, «Андреев много, а Злобный один».

Ксенобиология не отличалась особой сложностью, оказалось достаточно всего-то разобраться в терминологии. Куда более трудным предметом являлась псионика.

Кличку Палачу дали заслуженно. Конечно, многое давал преподаватель, но именно Палач объяснял на практике, как прокачивать энергию по телу, входить в транс, блокировать и осуществлять пси-воздействие, ускорять регенерацию ран и многое другое. Обучение проходило сложно, периоды успехов сменялись неудачами, когда результаты моих усилий приводили в оторопь не только меня, но и учителей. Дважды пришлось полежать в больнице, один раз с истощением, потом сломал руку, прошибая кирпич. Не разламывая – прошибая насквозь.

Методы Палача были зачастую странными, в качестве примера приведу один случай. Мне никак не давалась «аура страха» – ментальный прием, заключавшийся в воздействии на мозг объекта таким образом, что жертва испытывает беспричинный страх и не может напасть на излучателя, т. е. псиона. Для меня сложность заключалась не в способности проецировать эмоции, а в моем нежелании вступать в конфликт с жертвой эксперимента. Грубо говоря, надо было давить, в то время как я обтекал. Палач долго не мог сломать такой настрой, и однажды ему надоело.

Очередное занятие состоялось в маленьком сарайчике за основным корпусом. Мой инструктор приволок огромный ящик, в котором что-то скреблось, после чего вытащил три пары наручников и бодренько сковал мне ноги. По прошлым опытам я знал, что сопротивляться бесполезно, Палач делал свое дело с бездушием и эффективностью автомата. После чего он приступил к объяснениям:

– Это, – хлопнул он рукой по ящику, и в ответ раздалось глухое рычание, – Фриц, предыдущие два дня его дразнил человек в твоей куртке. – Теперь ясно, куда она пропала. – Убежать ты не сможешь, руками отбиться сложно – искусает, любовь внушить не успеешь. Готов?

– Иди на…

– Значит, готов.

Псина пулей выскочила из ящика, обежала его, потянула носом и развернулась в мою сторону. От вида здоровенного черного добермана с капающей из пасти слюной волосы встали дыбом. Все тело задрожало, кончики пальцев пронзила горячая вспышка, движения собаки стали замедляться, я понял, что легко успею уйти с траектории ее прыжка. От страха я впервые в жизни вошел в «ускоренный ритм» – своеобразный транс, когда организм воспринимает окружающее в несколько раз быстрее. Находиться в таком состоянии долго нельзя: тело человека не приспособлено для сверхнагрузок, не успевает за сознанием. Паника и злость настолько овладели мной и выплеснулись в жутком крике, что я заорал прямо в оскаленную собачью пасть.

Следующее, что сохранилось в памяти, – лицо Палача, заглядывающее откуда-то сверху:

– Ты как, цел?

Он с легкостью ушел от моего удара и присел на ящик:

– Неудачно с собачкой получилось. Что я теперь завхозу скажу?

Бесповоротно мертвый доберман лежал на боку в странной скрюченной позе.

– Что с ним? – Почему у меня такой хриплый голос? И лицо мокрое?

– Как тебе сказать, Аскет… Перестарался ты маленько.

Своим прозвищем я обязан Коробку. Он успел разболтать всему городку, что новый «супер» не пьет вина – раньше болел желудок, сейчас вылечился, но вкус по-прежнему не нравится, – не курит, к женщинам относится без фанатизма, в футбол не играет, никогда не улыбается, цитирует Библию. Последнее верно. Я не верующий человек, но Библию почитывал. Иногда полезно вставить к месту цитату из Священного Писания: опыт работы менеджером убедил.

Примерно так проходили мои тренировки с Палачом. Впрочем, псионика считалась малоперспективной: любой чужак с легкостью блокировал воздействия человека, поэтому нас тренировали с упором на собственную защиту и обнаружение врага. Предполагалось, что более эффективными окажутся знаки.

Что это такое, сказать никто не мог. Просто с началом Вторжения первые псионы обнаружили закономерность: перед сильными воздействиями некоторые чужаки создают невидимые обычными людьми энергетические конструкции, использование которых приводило к странным и зачастую кровавым результатам. После множества неудачных попыток удалось скопировать самый распространенный знак, а затем и использовать его против тварей. Знаки различались между собой сложностью создания и энергетической наполняемостью. Как объяснял Плетка, для создания знака требовались дисциплина, чтобы запомнить знак, терпение, чтобы построить его, и высокая наполняемость оболочки. Впрочем, известные сейчас знаки поглощали не более двадцати единиц.

Если расшифровать это высказывание, то дисциплина требуется из-за сложности запоминания знака. Каждый знак существует в своем «пространстве», и воспринимать его глазом бессмысленно: в ход идут интуиция и новоприобретенные пси-способности.

После того, как знак «расшифровывался» человеческим разумом и переводился в доступный для понимания вид, требовалось время для его воспроизведения. Сначала псиону необходимо создать матрицу, для чего и требуется высокая наполняемость оболочки – энергия берется оттуда. То есть чем выше наполняемость, тем чаще можно создавать знаки. Судя по всему, у чужаков дело обстояло так же. И только после того, как матрица создана, ее начинают «напитывать» – заливать энергию для активации знака. Откуда берется энергия, значения не имеет: нас учили использовать внешние источники – воздух, природу, космос, людей, – чтобы не растрачивать оболочку попусту. Но в случае необходимости можно использовать в качестве аккумулятора собственное тело, хотя усталость от таких способов возникает страшная.

Сейчас людям было известно шесть знаков первого уровня, существовали и более сильные, но пока что скопировать их не удалось. Первый знак, который мне удалось освоить, «Воздушная стена», останавливал летящие объекты и делал стрелковое оружие малоэффективным. По сравнению с телекинезом, это более легкий и надежный способ остаться в живых – Воздушная стена выдерживала не пару-тройку выстрелов, а целый автоматный магазин. Особой любовью пользовались огненные шары, или файрболы, чьи простота, высокая убойная сила и низкая себестоимость высоко ценились всеми псионами базы. Кстати говоря, начальство не поощряло самовольного изучения знаков, считая это слишком опасным. Правильно считало, если говорить откровенно.

Сразу после того, как я создал свой первый знак, меня вернули в нежные объятия старшины Котельникова. Теперь в дополнение к основным занятиям – довольно напряженным – мне два часа приходилось заниматься по составленной им программе. Должен сказать, что старшина всегда старался совместить полезное с полезным. Он не заставлял подтягиваться, отжиматься и делать тому подобные физические упражнения. Вместо этого я бегал километров на пять, проходил полосу препятствий, без устали махал шестом или коротким мечом длиной сантиметров семьдесят. Последний входил в наше штатное вооружение, доказав свою полезность против слабоуязвимых огнестрельным оружием существ. Помню, в первый день удивлялся – зачем он нужен…

Свободного времени оставалось часов шесть – едва хватало, чтобы выспаться. Организм продолжал перестраиваться, Чижов утверждал, что в конечном итоге на сон будет уходить часа четыре в сутки. Этого момента я ждал с нетерпением. С другой стороны, чем легче я переносил нагрузки, тем жестче становилась программа.

Месяца через четыре спарринги перестали заканчиваться для меня исключительно поражениями: все чаще поединки удавалось сводить вничью. Перестав чувствовать себя мальчиком для битья, я поначалу обрадовался, но после подсмотренного учебного поединка Палача и Злобного понял, что гордиться рано. Меня просто щадят. До уровня этих людей мне идти еще долго.

Программа изменилась. Теперь основной упор делался на знаки – скорость формирования матрицы, удержание ее в стабильном состоянии, наполнение энергией, контроль за активным знаком и освобождение, «бросок» на нашем жаргоне. Особенно сложным был контроль: инструктор заставлял удерживать знак и одновременно читать наизусть стихи, спарринговаться или делать сложные упражнения на концентрацию. Стоило отвлечься хоть на мгновение – и знак расползался, его приходилось строить заново.

Все чаще слышались разговоры о том, что нас можно отправлять в Гнезда. Сейчас разведка сумела обнаружить на территории страны восьми Гнезд, из них три высокоуровневые. После страшного побоища, которым обернулась Оймяконская операция, армейцы не решались спускаться ниже третьего яруса, занимали первые два и минировали выходы, периодически отстреливая лезущих снизу тварей. Войска отчаянно нуждались в новых способах борьбы с чужаками, разработка оружия шла непрерывно, но результаты считались недостаточными. Со времен винтовки Мосина в конструкции оружия ничего принципиально не изменялось, а сейчас требовался прорыв. Электроника отказывала вблизи Гнезда, связь осуществлялась прадедовскими способами – то есть гонцами. Зато псионика, пусть и частично, могла снять эту проблему. Сильный обученный псион четко мог сказать, где находятся солдаты, в каком состоянии, есть ли потери в группе. Пусть на небольшом расстоянии, даже такие мелочи подчас спасали немало жизней внутри чужого пространства. Поэтому начальство считало наше обучение самым перспективным вариантом и требовало результатов. Самым лучшим показателем стало бы эффективное участие в штурме очередного Гнезда. Учитывая, что первоначально наше обучение планировалось закончить за шесть месяцев, а сейчас шел пятый, стоило ожидать досрочного выпуска.

Плетка показал новый способ удержания знака, я практиковался, пытаясь одновременно держать Воздушную стену, Пыльный шлем и Невидимую броню. Упражнение заключалась в полной концентрации на объектах, что сложно само по себе, и плавной и непрерывной подаче силы для поддержания каждого знака. Создание и удерживание трех знаков одновременно по-прежнему давалось с трудом, но меня радовало, что еще два месяца назад я прилагал такие же усилия для одного Пыльного шлема. Навыки пусть медленно, но улучшались. Я почувствовал зов, исходящий от Студента. Телепатия пока что оставалась недостижимой мечтой, научники не сумели найти способа передачи мысли на расстояние – правда, обосновали теоретическую возможность, – хотя направленный эмоциональный посыл мы воспринимать научились. В столовой, откуда исходил зов, обнаружилась не только вся наша группа, а практически весь состав отдела с полковником Сергачевым во главе. На стене техники натянули экран, знакомый инструктор устанавливал на стол проектор.

– Что-то случилось?

– Без понятия. – Злобный пожал плечами. – Меня позвал Студент: вроде полковник хочет сделать какое-то заявление.

Судя по лицам окружающих, о причине собрания никто не знал, над залом легким облачком нависла аура любопытства. Сергачев отшучивался, обещая сказать все всем сразу, и на вопросы не отвечал. Через пару минут я перестал вслушиваться в выдвигаемые предположения, слухи и сплетни, уселся на стул и стал ждать. Ко мне подошел Студент:

– Сергачев молчит, как партизан. Как думаешь, нас действительно отправляют?