Иллюзия Вечности

– Да пошёл ты, – я потёр виски пальцами, забыв, что они все в крови Коли. Заглянул в салонное зеркальце и сплюнул от досады под ноги.

Мы проезжали по двухполосной дороге, разделяющей незнакомые дворы. За окном автомобиля пронеслась пара, шествующая по тротуару. Мужчина с портфелем в руке и молодая девушка, прижимающая к груди букет цветов. Совершенно обыденная картина. Я отметил их про себя и вдруг испытал озарение. По телу пошла дрожь. Сквозь мешанину внутреннего диалога неожиданно выкристаллизовалась чёткая мысль.

Я прижался к Исакову. Сперва шёпотом я позвал его: – Исаков. Коля… слышишь меня? – он чуть повёл глазами в мою сторону, но затем веки под тяжестью опустились.

– Исаков очнись! Ну же! – я поднял его голову за подбородок и повысил голос.

Сашка повернулся к нам и уставился на Исакова. Тот с выдохом надул губами розовый пузырь: – Да.

– Коль, потерпи, немного осталось, только скажи – ты же порезал свою пятку раньше? Было такое? Может и с рукой, и с лицом тоже? Когда это было Коля? Когда?

– Давно была пятка. В детстве. Я с гаража прыгнул. Стекло. Босые ноги и… привет. Глубоко резануло. Месяц, как тушкан, на одной ноге прыгал, – его рот растянулся в ужасной улыбке, открыв взгляду зубы, покрытые красной плёнкой слюны. – Зажило. И… Что происходит Филин? Руку резал года три назад. Какого чёрта сегодня случилось? Ты послушай меня, я крепкий вообще-то человек. Но тут… сижу, боль прямо пронзила. Вот ведь, нажил вам… Где мы, а? Мне плохо очень. Выворачивает всё внутри, холодно, брат. Лицо болит, по спине, чувствую, течет. Филин помоги, – он попытался обнять меня, но потерял сознание.

Я посмотрел на Сашку. Казалось, что-то стало проясняться.

– Павел Николаевич, прибавьте. Очень надо, – Саша уже не кричал. Он задумчиво смотрел вперёд, изредка поторапливая Семирядинова. Похоже на то, что время сейчас для нас без преувеличения является вопросом жизни и смерти.

– Здесь, – доцент вырулил на бордюрный камень тротуара перед серым зданием. Кругом была уйма народу. Сотни людей. По периметру больницы шла настоящая осада. Жители города кричали и набрасывались на каждую прибывающую и пытающуюся выехать машину с красным крестом. На крыше больницы издевательски мерцала неоновая реклама противозачаточных таблеток. Я зажмурился и вновь открыл глаза. Всё осталось, как и было. Всё же верно заметила сестра: это не кино, будь оно неладно.

После минутного замешательства, мы схватились за Колю и выволокли его из Жигулей. Доцент был с нами, но…

– Филиппов, тащи его скорей! – доцент хлопнул меня по плечу. Мы с другом подхватили Исакова на руки и понеслись к дверям больницы. Пробежав метров тридцать, я остановился и оглянулся назад. Ни Жигулей, ни доцента Семирядинова Павла Николаевича не было на горизонте.

– Проститутка учёная! – Сашка плюнул в сторону испарившейся машины.

– Давай вперед, может, удастся прорваться.

Пыхтя из последних сил, мы тащили тело товарища, без лишних обсуждений понимая, что нужно делать. Исаков в эту минуту был наш реальный шанс попасть в жерло информационного потока. Прямо к первоисточнику. Где, вероятно, подтвердятся наихудшие наши домыслы, либо заблестит надежда. Глядишь, Семирядинов прав: «Всё будет хорошо».

На пути к дверям больницы царил невиданный мной доселе хаос и столпотворение. Здоровые люди держали раненных и кровоточащих. Тут же их теснили другие вновь прибывающие. И всё это с криком, матом, истеричными возгласами. Единицы, не приближаясь к толпе, садились и ложились на грязный асфальт. Я чуть не задел ногой плачущего мальчика лет десяти. Он тёр дрожащей пятернёй глаза, другой рукой прижимая к худому тельцу игрушку робота. И рыдал навзрыд, один. Может быть, потерянный, может быть, оставленный родителями. Эта иллюстрация потрясла меня до глубины души, и лишь на силу я не бросил Исакова тотчас жё. Плачущий беззащитный ребенок или собственная шкура? И решать не пришлось, мой друг тащил меня дальше.

Сблизившись с первым кольцом плотного окружения больницы, Сашка завопил: – Санитара несём, дорогу!

Я поддержал его истошным вторящим воплем.

С фантастической ловкостью и невероятным везением нам удалось прорваться ко входу в здание. В спину сыпались тычки и гневные выкрики из толпы. Кто-то запустил в мою голову пластиковой бутылкой. Иные, наверняка, не прочь были бы приложиться и значительнее. Рвали за воротник. Сашке выдрали клок волос из головы. Но мы всё равно это сделали. Исаков был у порога.

Продираясь сквозь людей, я видел обезображенные ранами лица и тела несчастных сограждан. Спрятанный за гримасами гнева страх. Неподдельные страдания и боль. Это землятресение, ураган, война – стучало в моей голове. Иного просто нельзя и представить себе.

Саша ударил по двери ногой. Я закричал: – У нас врач! Помогите! Немедленно!

Времени мало. Очевидно, что обратного хода с Исаковым на руках для нас нет. Одно из двух: либо толпа нас раздавит и жестоко затопчет, либо чудодейственный источник нашей силы иссякнет, и тогда Коле конец. Я и сейчас-то не был до конца уверен, что он сможет протянуть ещё хоть несколько минут.

Сашка молотил ногой по двери, я орал как резанный, и нам снова повезло. Двери неожиданно приоткрылись, и сильные руки, ухватившие тело Исакова, втянули нас за собой в щель с полметра шириной. Также стремительно как открыли, дверь захлопнули перед ринувшими к ней людьми.

Мы очутились на грязном кафельном полу больницы. Я упал навзничь, прикоснувшись лицом к плитке, и вдохнул пыль частым дыханием, отчего зашелся кашлем, сплевывая под нос. Сашка распластался рядом и таращился на меня, прижав щеку к полу.

– Этот что ли врач? Что за херня?! – два рослых санитара держали за руки повисшего, и по-моему уже не дышащего, Исакова. Один из них с какой-то животной ненавистью посмотрел мне прямо в глаза.

– Врач, врач. Самый лучший врач. Он гений, мать вашу! Спасайте его. Что вы встали, олухи? – Сашка с трудом поднялся на ноги, схватил меня за шиворот и потащил за собой. Из последних сил мы рванули по коридору подальше от санитаров. Минуя первый поворот, и запутывая следы, мы, загребая руками, пронеслись по галерее смотровых. За другим поворотом вскочили в первую попавшуюся дверь и рухнули на пол. Дверь закрылась.

Я прижался затылком к стене, раскинул руки и стал глубоко дышать. В груди кололо, и пересохшее горло пропускало воздух с болезненными хрипами. На глазах предательски выступили слезинки, то ли отчаянья, то ли физического надрыва. Сказывалось длительное отсутствие физических нагрузок. И впору было клясть себя за то, что уже сколько лет я давал обещание начать делать зарядку по утрам и каждый раз слал все это в известном направлении, открывая глаза.

Саша скрючился в позе зародыша в метре от меня. Непривычно резала слух тишина, в которой мы могли различать собственное дыхание. И ещё темнота. Бледный свет падал от закрашенного белой краской окна, но, на контрасте последних часов, наше убежище казалось настоящей чёрной дырой.

Спустя несколько минут сумасшедшее биение сердца поумерило свой темп. Мы кое-как оправились и сели плечо к плечу.

– Хорошая работа Филин, – друг ткнул мне кулаком и улыбнулся.

– Ты прав Саня. Мы сделали, что могли. – В голове всплыл образ маленького плачущего мальчика. – Почти всё… Надеюсь Исакову представится случай отблагодарить. Я ему ещё счёт предъявлю. За новую рубашку и за джинсы тоже.

Я оглядел свой непотребный гардероб, что не осталось незамеченным другом.

– Ну, ты и чучело. Ты б себя видел! – Сашка прыснул под нос.

– Э–э… на сэбя пасматри!

Наши глаза встретились и тут мы загоготали в голос, разносящийся эхом под потолком.

Из комнаты мы вышли, когда сочли, что кампания по нашему поиску завершилась. Саша нашел мятый белый халат и накинул на себя. Мне же отдал свою рубашку, выглядящую куда более презентабельно, нежели моё кровавое рубище. Если не приглядываться, мы вполне могли бы сойти за застрявших здесь практикантов.

Я выглянул наружу. Впереди был длиннющий коридор с многочисленными дверьми. Мы направились по нему, стараясь всем видом демонстрировать, что оказались здесь не случайно.

Удручающий внешний вид больницы, сам собою свидетельствовал о справедливости выражения «дома и стены лечат». Потому как эти стены скорее усугубляли болезненное состояние пациента. Серый в подтёках потолок. Бежевая краска стен, заляпанная грязными оттисками тысяч тел. Будто тиражируемая по всем подобным учреждениям брошенная каталка без колес. Годами подпирающая, какой-нибудь особо важный угол. Немытые окна.

По всему этому великолепию сейчас проносились люди в халатах и без. Тут же рядом стояли, сидели и лежали больные. Всё те же симптомы кровоизлияния повсюду. Мы шли и слушали, доносящиеся из громкоговорителей под потолком объявления о вызовах врачей.

Саша нагнулся: – Слушай сюда. Берём первого пожилого засранца в белом халате и припираем к стенке.

– Почему именно пожилого?

– Если я все правильно понимаю, то старики не жильцы. Улавливаешь? Им нечего терять. Они первые просекут ситуацию. Это жизненный опыт, как не крути. Плюс профессиональная смекалка. Врач всегда начеку. Удивить болезнью врача со стажем надо постараться. Тут, может, Филин, всё только начинается. Сколько у тебя ранений было?… У меня вообще все ноги избиты футболом на асфальтовой площадке. При падении как рубанком кожу снимает. Понимаешь? А родители? Да что говорить… – он махнул рукой. – То-то и оно. Знаю, что думаешь о том же, о чём и я. А в прогнозах, старик, опыт незаменимая вещь.

– Как скажешь. Пожилые так пожилые. Я вообще в полной прострации. Это всё бред какой-то…

– Кончай причитать, Филин. Разуй глаза. Пятка Исакова была в моих руках, и мы с тобой до сих пор по уши в его крови. Захочешь пожалеть себя, скажи заранее, чтоб я подготовился к тому, что скоро также потащу лучшего друга сюда на собственных плечах. Дотащу, не беспокойся! Дело не в… Смотри вон наш клиент! – Сашка неожиданно потянул меня в сторону курящего у окна врача преклонного возраста.

Мы подошли к статной фигуре в белом халате.

– Профессор, умоляю вас уделить нам внимание. Решается вопрос нашей жизни и… Да, только жизни. Всё чрезвычайно важно и всё такое… Поговорите с нами, потому что мы всё равно не уйдем отсюда, не прояснив для себя что, чёрт побери, происходит! – Саша решительно взял врача за руку.

Доктор повернулся анфас, и я невольно ахнул. На испещрённом морщинами лице беспорядочно были наклеены пластыри с марлей, окрасившейся в красный цвет. Под скулой набухала нехорошая шишка. На руках мужчины скрипели перепачканные резиновые перчатки, из-под которых торчали узелки бинта. В зубах он зажал фильтр сигареты с более чем сантиметровым столбиком пепла. Через спущенные на кончик носа очки он посмотрел сверху на Сашу.

– Я не профессор, – пожилой врач улыбнулся, и с края одного из пластырей выступила свежая капля крови. Мужчина подобрал ее перчаткой. Затем вынул сигарету изо рта и бросил ее на пол. – Извините.

– Доктор, мы привезли сюда друга. Он истёк кровью из ран, полученных им в детстве. Молодой, крепкий парень. Может, он уже мертв. В институте медкабинет переполнен израненными людьми, так что кровь ведрами выносят. Здесь толпы калек. Что за чехарда? Словно эпидемия какая-то! Это вирус? Мы тут с другом приметили некую последовательность, но нам непременно надо знать мнение специалиста. Вы же врач? Да?! Вижу, что врач. Он, то есть Исаков, то есть друг наш, в детстве ногу порезал, понимаете. Порезал десять лет назад, а сейчас аукнулось. Странно, не находите? Не говорите ничего! Дайте закончить, – Саша поднял руки, предупредив желание врача ответить. – А потом на лице у него на наших глазах синяк за синяком и каждый кровить начал. Под одеждой еще. Да везде! Это куда годится? Что ж теперь, если я боксом в юности занимался или в футбол играл, конечно были травмы. Тут и говорить нечего. Джеб, джеб, кросс. И вот тебе на! Нокаут от выбитого зуба десятилетней давности! Здорово, но… Нам просто страшно, доктор, – он понизил голос, – скажите – почему?

Я порывался и сам что-нибудь добавить, но мой друг не оставил шанса. Главный вопрос был задан.