Пропавшее кольцо императора. I. Хождение в Великие Булгары

Выдержанный медок горчил. По всему девичьему телу ласковыми волнами разлились умиротворяющий покой и поднимающееся тепло. Щеки сами по себе порозовели. Белоснежные зубы матово засверкали в полумраке. Язычок-баловник прогуливался вдоль жемчужных рядов.

Исподлобья поглядывая на пленницу, булгарин жадно ел. И столько невысказанной вслух нежности и любви таилось в его взоре, что дева в смущении отводила глаза, не знала, куда девать взволнованные пальцы.

Чтобы занять себя делом, взяла в руки пяльцы, добытые специально для нее. По-детски высунув розовый кончик языка, Настя старательно вышивала по ткани цветными шелковыми нитками. И неожиданно с болезненным вздохом дева свистяще втянула в себя воздух:

– Ии-с-с-с!

Укололась она, ей больно. На глазах выступили блестящие капельки. Ахмед отставил в сторону чашку, подошел к вышивальщице, взял ее тоненькие пальчики, мелко подрагивающие, в свои широкие ладони.

На подушечке безымянного перста алела капелька крови. Бий поднес тонкую кисть к губам и нежными поцелуями покрыл место укуса.

Волнительная дрожь пробежала по всей девичьей руке. Докатилась волна до самого ее сердца. Ресницы у девы в тревоге затрепетали, рот в ожидании томно приоткрылся, голова расслабленно откинулась.

Забыв обо всем на свете, Ахмед кинулся беспорядочно целовать ее глаза, щеки, губы. Стряхнув с себя оцепенение, Настя вдруг рванулась, отчаянными усилиями стала отклоняться от его жарких ласк.

Изо всей силы раз за разом она кусала его своими крепкими зубками в руку и открытую грудь. Но он совершенно не чувствовал боли.

– О, Боги! – прошептала Настя. – Я пропала…

Изумленная и обессиленная пленница перестала биться. Бий шептал ей на ушко все приходящие на ум нежные и ласковые слова, произнося их на своем языке и на чужом наречии:

– Я люблю тебя, мой нежный цветок…

Ни он, ни она впоследствии не могли вспомнить, в какой момент его любимая полонянка поначалу слабо, едва заметным движением губ, а потом все сильнее ответила ему, чутко отозвалась на его ласки…

Земная любовь – бесценный дар. Никто не знает, когда бессмертные небожители соизволят и ниспошлют ее тому или иному человеку.

Любовь всесильна и всемогуща. Она одна разрушает все преграды, разделяющие людей. Лишь она способна соединить вместе, казалось бы, несоединимое. Любовь сокрушает и самое несокрушимое и переступает через кажущееся исключительно невозможным.

Умирали люди, рушились великие и малые царства, выходили из берегов океаны, уничтожая под своими водами все живое. Но всегда и во все времена торжествовала над всем любовь, как бы и ни старались загнать ее в рамки приличий и условностей. Ибо она и есть сама Жизнь!

«Прости меня, мама! Пронзил тебя меч. Прости отец! Сражен ты стрелой. Вы простите свою дочь. Ваша дочь больше не принадлежит вам с того самого мига, как молодой булгарин со смертельно усталым видом пощадил ее посреди горящих домов.

Бог тому судья и свидетель, что я сделала все, что могла. До самого последнего я, как могла, сопротивлялась себе и своему бескрайнему чувству, проснувшемуся во мне. Но отныне я уже не принадлежу себе. Я люблю оного мужчину. Сильного и доброго. Простите вы меня и не проклинайте. Я не только ваша дочь, я еще и женщина, женщина…».

– Я люблю тебя, враг ты мой дорогой и самый желанный… – едва слышно прошептали опухшие от поцелуев девичьи губы.

Утром при встрече с братом она безотчетно отворачивала в сторону свои горящие радостью и светящиеся счастьем глаза. Да вот Глеб сразу понял, что произошло нечто, что круто изменит всю их судьбу.

– Ты, ты… – не желая верить озарившей его догадке, вздрогнувшим голосом произнес паренек. – Настя, как ты могла? Ты предала память наших родителей! Я убью его! Убью его! – юношеские глаза запылали яростным огнем.

– Не смей! – тоненько выкрикнула она. – Не смей к нему, Глебушка, подходить. Я его люблю, понимаешь ты оное или нет? Он добрый, он хороший, он любит меня. Сие есть моя судьба. Сие есть мой земной крест. И иного для себя я не желаю.

– А как же быть мне? – растерянно произнес парнишка, плечики его потерянно опустились, спина согнулась. – Как мне жить в краю чужом?

В душе он понимал, что булгары – тоже люди. Давно уже по Руси шла добрая молва про волжских булгар. Обман и ложь считались среди них проступками вельми недостойными. Свято чтились ими все древние обычаи, строго соблюдались своеобразные законы чести.

В обыденной жизни они были безукоризненно честны и правдивы, особо почитали старших. Но ежели приходилось солгать и обмануть, выполняя полученное задание, шли на уловку, особо не задумываясь: честь воина требовала, прежде всего, успешного выполнения приказа. А за совершенный ими обман перед Аллахом всецело отвечал начальник, отдавший приказ. Военная хитрость, иначе говоря.

– Глебушка, – трепетные девичьи пальцы коснулись мальчишеской щеки, – пойдем со мной. Там тоже такие же люди живут. Авось и нам с тобой у них место найдется. И мы обретем себе новую родину.

Ушли в сторону болезненно-потерянные мальчишеские глаза.

– Настя, может, у него в Булгарии есть жена? Кем ты ему будешь? Ты про то подумала? – укоризненно спросил Глеб.

– Еще не успела, – глаза у девушки потухли. – Как я могла его про то спросить, если я больше двух слов из их тарабарщины не разумею?

– Зато я неплохо понимаю…

Утвердившись в своем решении, Глеб горделиво выпрямил спину, решительно отодвинул сестру в сторону.

– Я поговорю с ним. Да не бойся ты! – усмехнулся он, заметив, как испуганно вздрогнули пушистые реснички.

– Глебушка! – голос ее задрожал. – Я люблю его…

– Не трону я его. У меня все оружие давно отобрали. А в драке он меня сам согнет, – уважительно произнес брат, признавая недюжинную силу булгарина. – Рука у него, как у медведя…

– Да-а-а… – протянула она, вспомнив, каким ударом наградили ее саму при самой первой их встрече.

Наверное, чего-то подобного Ахмед уже ожидал, давно кидая свои настороженные взгляды в сторону слишком долго промеж себя горячо рассуждающих брата и сестры.

– Я слушаю тебя, малай, – легкая усмешка застыла на его губах. – Вижу, ты хотел поговорить со мной о весьма важном?

– Я убью тебя, если ты не женишься на сестре! – горячился Глеб.

– О, – усмехнулся Ахмед и повел в сторону парня изумленными бровями, – я слышу речь мужчины, а не сопливого мальчишки. Ты, я вижу, ничуть не боишься, что я прикажу придушить тебя, как щенка, и выбросить, как смердящую падаль, в придорожных кустах?

В мальчишеских глазах вспыхнул упрямый и непокорный огонь:

– Мне все равно. Без сестры мне не жить.