Боги слепнут

– Гюн, бывший гений знаменитого гладиатора и бога по совместительству, – отвечал гость. Неужели? Сейчас гость совершенно не походил на Юния Вера. Разве что ростом и атлетическим сложением. Лицо его сделалось бесформенным – нос, рот, лоб едва угадывались в мясной глыбе, что венчала мощную шею. Надо же какая перемена… – Рад тебя видеть, – продолжал Гюн. – Ты наконец вступишь в наши ряды.

– В чьи ряды? – промямлил Гимп. Язык перекатывался по зубам, как кусок недожаренного мяса.

– В ряды исполнителей желаний.

– Вы исполняете желания? Как прежде? – подивился Гимп. И какая-то жалкая надежда, вопреки всякой логике, шевельнулась в его душе. Будто сросшееся в бесформенный ком лицо Гюна не служило красноречивым предостережением само по себе.

– Ну не совсем как прежде. Несколько иначе. Но мы опять служим людям. Разве это не призвание гениев – служить людям? Служить Империи? – Гюн лгал, но Гимп пока не мог понять, в чем ложь.

– И ради высокой службы приходится устраивать ловушки на дорогах, хватать прохожих за ноги? – Гений Империи позволил себе быть ироничным.

– Мы должны собраться вместе. Многим плохо, я хочу им помочь. Ты когда-то предал нас, – Гюн сделал значительную паузу. – Но мы тебя прощаем.

Гимп наконец встал, но ноги тут же подкосились, и он вновь опустился на ложе.

– Скоро ты увидишь, как исполняются желания, – пообещал Гюн.

– Вы исполняете желания без помощи богов? – удивился Гимп. – Но как?

– Гении должны быть вместе, – повторил Гюн. – И ты нам нужен…

– Что я должен делать?

– Ничего. Просто быть с нами.

Когда-то Гюн был гением бога. Но гений бога – это еще не бог. Так же как гений власти – отнюдь не власть.

«К чему этот дурацкий разговор ни о чем? Пустая болтовня… Одни слова. Чего хочет Гюн?»

Гимпу наконец удалось подняться. Он стоял, держась за стену. Слабость тела бесила. Как хорошо было прежде. Надоело – сбросил тело. Захотел – вновь надел, как тунику. «А вдруг я точно так же изменился…» – подумал Гимп, глядя на Гюна. У него возникло непреодолимое желание ощупать свое лицо. Но он сделал усилие и сдержался.

– Нельзя ли посмотреться в зеркало? – спросил он как можно непринужденнее. – Столько времени не видел своей оболочки.

– Зеркало там, на стене. – Гюн сделал неопределенный жест.

Серая поверхность потускневшего зеркала занимала узкую полосу между двумя фресками.

Гимп шагнул к зеркалу и всмотрелся. Он тоже изменился. Сильно. Но совершенно иначе, нежели Гюн. Все брутальное, мощное исчезло, осталось утонченное измученное лицо аскета. Гимп стремительно менялся. Но Империя не менялась, как прежде, вместе с ним.

– А кто там за стеной? Тоже ваш пленник, который вам нужен? – поинтересовался Гимп. – Он все время говорил «Андабат». Кого тебе еще удалось пленить, какого гения?

– За стеной никого нет.

– Но я его слышу.

– Тебе кажется.

– И все же…

– Будь как дома. Ведь тебе нравится снова видеть?

– Как мне вернули зрение?

– Ну, не совсем вернули, – странно усмехнулся Гюн.

– Радиация? – содрогнулся Гимп.

– Нет. Один из гениев подобрал этот свет бля тебя.

– Гений слепоты? – через силу засмеялся Гимп.

– Гений смерти. Он устроил уютную спаленку.

– Получается, за дверью я ничего не увижу? А ты?

– А я вижу весь мир. – Гюн на ощупь двинулся к двери.

Ничего, скоро явится Курций и накроет всю шайку. Или не явится? Вдруг затея не удалась?! Арриетта не смогла… Жучок-чудачок, бывший гений, испугался и удрал. Самому придется выбираться. Легко сказать – выбираться. Просто так Гимпа не отпустят. Бывший гений Империи нужен Гюну. Очень. Вот только зачем? И этот мертвый свет… Надо же, какая забота!

– Неплохо бы перекусить, – заметил Гимп.

– Сейчас тебе принесут еду, – пообещал Гэл и нырнул в непроглядную черноту. Вместо него из тьмы тут же вышел юноша, одетый в черное. Человек, не гений. В руках он держал поднос. Нехитрая трапеза: кувшин вина, хлеб, яйца. Человек, так же как и Гюн, ничего не видел в комнате Гимпа, и дорогу себе освещал фонариком. Его луч казался гению Империи черным клинком. Гимп взял кувшин в руки, подержал. Странно после многодневной слепоты одновременно ощущать что-то пальцами и видеть. Как будто совершаешь что-то лишнее. Как будто мир давит на тебя вдвойне.

– Хорошее вино? – спросил Гимп. Мальчишка не ответил. Гимп глотнул прямо из кувшина. – Сносное. А ты, надо полагать, немой?

– Нет. – Мальчишка поставил поднос на стол.

– Тогда почему молчишь?

– С гениями лучше не разговаривать.

– Почему?

– Опасно, – нехотя отвечал парнишка.

– Это почему же опасно? – Гимп расправил плечи. Откинул голову назад и глянул свысока. Преобразился. На мгновение сделался прежним – опекуном Империи, олицетворением ее власти. – Так почему же? – настаивал Гимп.

– Вдруг я что-нибудь пожелаю, а ты исполнишь…

Гимп расхохотался:

– Этой власти у нас больше нет.

– Как же! – недоверчиво пожал плечами паренек. – Вот Понтий пожелал, чтобы Элий не возвращался из Месопотамии, и Цезарь погиб.

– Это всего лишь совпадение.

– Совпадений не бывает. Сосед мне показал письмо: просил, чтобы наш дом сожгли. И через семь дней мы стали погорельцами. Теперь мать с сестрой ютятся на вилле патрона в одной комнатушке.