Тайна Нереиды

III

Какой-то добряк подвез бывшего гладиатора до самых дверей его дома. Но вряд ли этот римлянин узнал в человеке с серым лицом и запекшимися губами прежнего кумира Колизея.

– Дальше я сам! – объявил Юний Вер и оттолкнул протянутую для помощи руку.

Он дошел до двери и даже умудрился войти в атрий. Здесь и упал, потеряв сознание. Но тут же очнулся: пряный запах коснулся ноздрей и даровал силы. Больной поднялся. Шатаясь, добрел до спальни. На столике подле кровати стояла золотая чаша, инкрустированная крупным жемчугом. Вер никогда прежде этой чаши не видел.

«Яд?» – подумал он равнодушно, взял чашу и сделал глоток. Напиток был по медвяному сладок. И как мед – прозрачен, золотист и тягуч. Да и напиток ли это?

Освещающая стынь воды и обжигающий огнь, насыщающая сила земли и эфемерность воздуха – все вместилось в один-единственный глоток. Вер поставил чашу на столик. Обессиленная рука упала плетью. И бывший гладиатор провалился в глубокий сон, наполненный фантастическими образами. Божественный сон.

Сон кончился так же внезапно, как и начался. Больной распахнул глаза. Какой-то парень, запрокинув голову, жадно сцеживал себе в рот последнюю каплю удивительного напитка.

– Амброзия… пища богов, – бормотал незваный гость, и Вер узнал в нем Гюна, своего прежнего гения.

– А мне, мне, мне… – шептал обвившийся вокруг столика змей и, подняв плоскую голову, тянулся изо всех сил к золотой чаше. – Ты обещал поделиться…

– Тут и одному-то мало, – отвечал Гюн сиплым каркающим голосом.

– Оставь каплю… Одну каплю… Оставь… – шипел змей.

– Попроси у хозяина, может он даст… он же хочет быть добрым. – Гюн склонился над кроватью. От него пахло погасшим, залитым водой костром, и Вер невольно поморщился.

– Сердишься на меня? – прокаркал гений. – А зря. Я ни в чем не виноват. Да и может ли гений быть виновен – сам посуди? Просто время пришло, и все спятили разом – могучая Империя и глупые людишки… И такие же глупые боги… – Гений надавил на распухший, горящий огнем бок гладиатора.

Вер заорал от нестерпимой боли. Мир померк. Когда Вер очнулся, судорожно глотая воздух, Гюн по-прежнему склонялся над ним. В руке гений держал кусочек льда. Вер смотрел на лед и тяжело дышал, облизывая губы. Сейчас он бы отдал всю оставшуюся жизнь за этот сочащийся мутноватыми каплями осколок. Даже, если впереди была вечность.

– Что тебе надо? – прохрипел Вер.

– Амброзию. Я почуял ее запах и пришел. Без нее бессмертные гении вскоре начнут умирать от рака.

– Почему именно от рака? – спросил Вер.

– А ты не знаешь? Раковые клетки бессмертны. Глупые люди хотят жить вечно, но их клетки, став бессмертными, пожирают своих хозяев. Люди не знают одной малости: чтобы клетка жила бесконечно и не превратилась в раковую, нужна амброзия.

– Значит, человека от рака может излечить амброзия?

– Именно так.

– И меня?

– Нет. Потому что ты не человек. И ты не болен. Людям только кажется, что у тебя рак.

– А если попытаться создать амброзию в лаборатории? – Вер с сожалением глянул на золотой бокал, который дочиста вылизал гений. Вылизал и продолжал облизываться, как сытый кот.

Гений расхохотался:

– Бедный мальчик все время печется о людях! Так почему бы тебе не помочь своему бывшему гению? Мы должны быть вместе. В следующий раз, когда тебе принесут бокальчик амброзии, не забудь поделиться с бывшим опекуном. И я, может быть, расскажу о твоих детских шалостях. Помнишь, как ты приезжал проститься со своей приемной мамашей? Помнишь, что ты сделал в тот вечер, когда погибла «Нереида»?

– Что я сделал? – переспросил Вер. Лицо его беспомощно сморщилось… – Нет, не помню… Я был тогда ребенком. А что такое я сделал?

Его охватила смутная тревога. Она все росла, как росла боль в боку. И вот она уже захлестнула его с головой. Вер тогда сделал нечто ужасное. Настолько ужасное, что постарался начисто забыть об этом. Гюн смотрел на его мучения и улыбался, он-то знал, что натворил Юний Вер много лет назад. Знал и хранил все эти годы втайне.

О боги, что же такое сделал Вер?!

Гюн шагнул к двери. Вер приподнялся: то ли хотел удержать бывшего покровителя, то ли преследовать. Но не смог даже встать и лишь прислушивался к шагам, замирающим в атрии.

…Все бойцы «Нереиды» погибли в один день. Но почему?! О боги, почему?! Неужели из-за Вера? Неужели…

IV

В сентябре после августовских каникул в Александрийской академии вновь начинает кипеть жизнь. Новички-студенты снуют повсюду толпами, сотрудники, весной получившие места перед тем как отправиться в отпуска, торопятся проявить рвение, чтобы заслужить несколько лишних тысяч сестерциев для своей лаборатории.

Но был один новичок, которому было плевать и на суету, и на сестерции, и на милости Академии.

Академик Трион вообще не ходил никуда. Зачем? Теперь, когда ему запретили творить, и разрешили только вторить бездарным…

Творить легко. Ты запираешь наружную дверь и поднимаешься по тайной лестнице в башню сокровищ. Сундуки открыты, ларцы ожидают хозяина, надо лишь зачерпнуть из переполненного чрева, горстями просыпая бесценные жемчужины и не замечая, что просыпаешь. Пока наружная дверь закрыта, ларцы твои. Голоса снаружи не слышны. Слова снаружи не важны. Ты внутри, когда другие толпятся на улице под дождем обыденности. Творить легко. Не творить – тошно. Ты стоишь перед закрытой дверью и видишь, как ничтожества пиявками заползают в твою башню и роются в ларцах, не зная цены сокровищам. Вытаскивают на свет безвкусные подделки, воображая себя создателями. Эти другие преуспевают. Он, Трион, осужден прозябать.

Десять лет! О, боги, как легко сильные мира сего оперируют убийственными цифрами! Вычеркнуть из жизни десять лет! За эти годы он станет ничтожеством, падалью, пылью. И за это он должен благодарить Элия. Лучше бы Триона казнили. Но его спас Элий Цезарь. Даже мысленно Трион произносил титул Элия с презрением. Будь ты проклят, хромой чистоплюй! Ты сначала уничтожил лабораторию, а потом подарил жизнь ученым. Допустил к науке… Ах, спасибо, доминус! Тьфу, мерзость!

Но Элий – ничтожный карьерист, вообразивший себя спасителем Империи, а главный виновник всему – Руфин. Император знал о величайших открытиях Триона, знал даже, что цепная реакция осуществлена. И что же он сделал? Скромно промолчал и позволил отцам-сенаторам расправиться с Трионом. Приближаясь к цели, Трион становился смелым, отдаляясь, делался трусом. Сейчас цель была очень далеко. Что осталось у Триона? Подобие свободы и подобие работы.

– Ненавижу Дециев, – прошептал Трион. – Пусть они все сдохнут!

Трион перевернулся на кровати и уставился в окно. Сквозь виниловые жалюзи лился белесый свет. Давно рассвело. На улице жара. Академический городок в Александрии опустел. И научные работники, и слушатели академии давным-давно в лабораториях и учебных корпусах. Один Трион лежит в своей клетушке и бессмысленно смотрит в потолок. Что дальше? А дальше ничего. Пустота. Десять лет прозябания. Нет, он не выдержит. Он, умевший из всего делать открытия, из рекламного плаката или из простого сита. Наблюдая, как повар сцеживает отвар через сито, Трион придумал диффузный метод получения урана-235. Увидев огромную рекламу с увеличенными точками от растров, он понял, как получить сетки для этого самого диффузного метода.

Но в аморфном благополучии творчеству нет места. Трион всегда считал демократию фальшивой греческой придумкой, чуждой человеку. В детстве он зачитывался Тацитом – его околдовывала неограниченная власть. Чтобы творить так, как творил Трион, нужен тиран или хотя бы явная угроза неотвратимой катастрофы, вполне заменяющая тиранию. Только тиран позволяет создавать что угодно, даже безумие. С каждым месяцем, с каждым годом Трион убеждался в этом все больше. Он надеялся, что тирания осуществима. У Рима была угроза в виде далекого варвара Чингисхана, а Руфин попытался сыграть роль тирана. Но не сумел. Не хватило ни сил, ни фантазии. Тирания – это амальгама на лучшем аквилейском зеркале, амальгама, которая позволяет зеркалу отражать мир. Без тирании талант превращается в простое стекло, сквозь него удобно смотреть на мир, но увидеть отражение собственного лица можно лишь случайно. А тирания позволяет смотреться в зеркало с утра до ночи и любоваться собственным величием… Зеркала… Догадка мелькнула, но Трион не позволил ей ни за что зацепиться. Он больше не творит. Он прозябает, подчиняясь воле сената.

Таких, как Элий, надо душить в детстве, чтобы они не смели навязывать людям свою невыносимую, пресную, серую добродетель. Придурок сделался Цезарем, и настанет день, когда его провозгласят императором. Неужели Трион доживет до этого дня?!

Трион в ярости грохнул кулаком в стену.

Тут же дверь отворилась, и в щель просунулась голова фрументария.

– Что-то случилось? Не идешь в лабораторию?

– Не иду! Я никуда не иду! – простонал Трион.

Голова скрылась. Трион поднялся и направился в ванную комнату, прихватив с собой бутылку фалернского вина. Наполнил ванну до краев и погрузился в воду. Полежал немного. Потом достал из– за шкафчика стило и тетрадь. Принялся писать. Почти без помарок. Половина тетрадки была исписана…

«Цезарь, – мысленно обратился физик к своему врагу, – неужели ты думаешь, что можешь лишить Триона возможности сделаться богом и превратишь его в жирный неподвижный ноль, плавающий в теплой ванне?»

Трион положил тетрадь на бортик ванной и задумался. Записи он скоро восстановит. Это уже третья тетрадка, которую он заполняет. А что дальше? Искать покровителей? Или надеяться, что Руфин, оправившись от страха, попытается помочь? Нет, на императора надеяться глупо. Бежать в Бирку? Вики примут его с распростертыми объятиями – наверняка они слышали про исследования Триона. Надо полагать, что боги виков не так щепетильны, как Олимпийцы, а сами вики не так законопослушны, как римляне. Подумаешь, приказ богов! Люди во все времена лишь делали вид, что уважают их мнение, и спокойно обделывали свои дела, грешили, подличали, травили друг друга. И боги им в этом не мешали. Трион может сделать открытие, оттолкнувшись от любой мелочи. А что если оттолкнуть от самих богов? Что тогда создаст Трион? Куда он затолкает богов? В Тартар? В латрины? В старый пыльный чулан? Ха-ха! Вот образ… образ пыли… На мгновение Трион задремал, но тут же очнулся: за стеной раздался придушенный крик, потом какая-то возня, шум падения чего-то тяжелого. И все стихло. Сердце, как сумасшедшее, заколотилось в горле.

С самого начала академик ожидал чего-то такого: он знал, что император лишь делает вид, что оказывает милость… А потом… Потом велит убить. Что делать? Бежать? Но как? В ванной комнате нет окон. Надо открыть дверь, а там…

Трион вылез из ванной, завернулся в простыню и на цыпочках подошел к двери. Приоткрыл…