Грань бездны

Глава 2

Насколько в действительности это утро оказалось мудренее вчерашнего вечера, точно не скажу. Однако то, что назавтра мне и моей команде стало уже не до смеха, – горький и неоспоримый факт.

Продрав по привычке глаза за час до рассвета, я обнаружил, что взобравшийся ночью на палубу Физз стоит рядом со спящим Макферсоном. И не просто стоит, а буквально дышит ему в лицо, едва не царапая его своим колючим чешуйчатым носом.

– А ну кыш оттуда! – грозным шепотом забранился я на ящера. – Кыш, кому говорю, паскудник! Сгинь! Пшел-пшел! Где твое место?!

Не хватало еще, чтобы Томас проснулся и узрел перед собой поблекшую за ночь морду нашего «светоча»! От такой шутки и я могу с перепугу заикой стать, а старику и вовсе недолго окочуриться. Что за странное любопытство вдруг нашло на варана? Раньше он к спящим пассажирам никогда не подкрадывался, разве что делал это, когда его никто не видел.

– Херьмо, шхипер! – просипел Физз не оборачиваясь.

Воистину – «херьмо»! Именно этого я больше всего опасался, ведь говорить шепотом он, ясное дело, не умел. И от его жуткого, с подсвистом, голоса, да еще раздавшегося прямо над ухом, не проснется только мертвец.

Я в отчаянии схватился за голову, будучи не в силах исправить ситуацию и предостеречь Макферсона, чтобы он не испугался. Но тот как лежал на матрасе, так и продолжал лежать, не пошевелившись и не открыв глаз. И вообще на лице Томаса не дрогнул ни один мускул, хотя сон терзаемого кашлем человека вряд ли мог быть крепким.

– О нет! – умоляюще пробормотал я, не желая верить вспыхнувшей в мыслях страшной догадке. – Все, что угодно, только не это!

Вскочив на ноги, я подбежал к старику и оттащил от него за хвост недовольно зашипевшего Физза. После чего окончательно убедился, что не подающий признаков жизни наниматель уже никогда их не подаст. У Макферсона отсутствовали и дыхание, и пульс, а кожа стала такая же холодная, как остывшие за ночь камни хамады. Томас был мертв. Очевиднее не бывает.

Вряд ли, конечно, он умер, испугавшись спросонок ящера. Так закоченеть покойник мог лишь за несколько часов – то есть где-то в районе полуночи, – а в это время у варана самый разгар ночной охоты. Крайне маловероятно, чтобы он вдруг оставил в покое своих бабочек и колибри, взобрался на борт, напугал до смерти старика, а затем простоял у его тела до самого утра. Скорее всего, Физз вернулся на «Гольфстрим» как обычно, к рассвету, и, учуяв специфический запах мертвеца, просто подошел проведать, отчего это наш пассажир так странно пахнет. А Макферсон скончался либо от сердечного приступа, либо от резкого обострения юкатанской чахотки, какой он давно страдал.

А может, от переутомления – и такое не исключено. Но я в этом не виноват, поэтому и покаяний от меня ждать не нужно. Прежде чем мы покинули Аркис-Сантьяго, я не единожды переспросил Томаса, уверен ли он в своих силах, и в красках расписал все тяготы, какие уготованы нам в дороге. Он не испугался и клятвенно пообещал, что выдержит. Однако на поверку старик оказался чересчур самоуверенным, а это, как известно, до добра не доводит. И вот закономерный итог: Макферсон лежит пред нами мертвый, а мы смотрим на него в полном замешательстве и гадаем, что же теперь делать.

– Ничего себе – «повезло»! – пробормотала Малабонита, намекая на мое вчерашнее обещание показать Томасу Пуэрто-Риканскую бездну.

– Это еще как посмотреть, мадам, – не согласился де Бодье. – Лично я тоже не отказался бы умереть вот так: во сне и без долгой агонии. В свое время, разумеется. И в своем фамильном особняке, а не здесь, посреди дикой хамады.

– Вы – чистоплюй, Сенатор, – фыркнула Долорес. – Чем вас не устраивает хамада? Или из вашего особняка прорыта прямая дорога к Райским Котлам?

– Не пристало благородному человеку пререкаться с дамами, – фыркнул ей в ответ механик, – а тем паче с женами своих работодателей. Однако вынужден вновь с прискорбием заметить, что сложившееся у вас обо мне мнение как было, так и осталось слишком предвзятым…

– Достаточно, мсье! – перебил я благородного носителя гаечных ключей и отверток. – Нашли время собачиться! Согласно Атласу мы сейчас аккурат на полпути между Аркис-Сантьяго и Нэрским Столпом. Поэтому надо решать, как поступить с покойником и его грузом. Ваши предложения?

– А что сказано по этому поводу в кодексе перевозчиков, мсье шкипер? – перво-наперво осведомился бывший политик с присущей ему осторожностью. – Нельзя ли, к примеру, счесть наш груз бесхозным и оформить его как находку? Все слышали, что намедни сказал Томас: никакой родни у него нет, а в Гексатурме, куда он направлялся, его никто не ждет. Как бывший сенатор и человек, сведущий в законах, смею вас заверить: у нас есть все права объявить себя наследниками мсье Макферсона в связи с отсутствием иных претендентов на его имущество.

– По-моему, наш прожженный законник напрочь позабыл о приятеле Томаса, который ждет его у Сенегальца Фаруха, – ехидно напомнила Долорес.

– Отнюдь, мадам, как можно! – воскликнул Гуго, изобразив донельзя оскорбленную невинность. – Только кто он такой, этот приятель, и сколько у него прав на имущество нашего клиента, да согреет его душу Чистое Пламя? Он что, упомянут стариком в своем завещании? И существует ли оно вообще, это завещание?

– А если все-таки существует? – уперлась Малабонита. – Что тогда?

– В таком крайне маловероятном случае мы, как благородные люди, беспрекословно подчинимся последней воле покойного мсье Макферсона, – развел руками де Бодье, – и не возьмем себе ни толики чужого добра. Но в данный момент оно целиком и полностью принадлежит нам. И посему я предлагаю вернуться в Аркис-Сантьяго – город, где мы всегда найдем защиту, – и попробовать вскрыть контейнеры. Уверен, у достопочтенного алькальда Сесара найдутся клепальщики, которые справятся с этой задачей. И уже оттуда мы пошлем голубиной почтой весточку Сенегальцу Фаруху, чтобы он известил приятеля мсье Томаса о случившемся несчастье… Как вам мое предложение, мсье шкипер? По-моему, вполне справедливо, не находите?

– Спрафетлифо, херьмо! – опередил меня с ответом Физз. Но Гуго не счел должным поблагодарить за поддержку того, чье мнение на подобных совещаниях никогда не учитывалось.

– Справедливо, да не совсем, – ответил я, покачав головой. – Мсье Сенатор не учел двух существенных нюансов. Во-первых, то, что после присвоения чужого груза, каким бы честным оно ни было, мы как пить дать навлечем на себя подозрение в убийстве…

– Да кто посмеет нас обвинить! – возмутился до глубины души де Бодье. – У вас же, мсье Проныра, репутация безупречно честного человека!

– …Которая перестанет быть таковой, едва все вокруг прознают, чем закончился этот рейс, – огорченно закончил я. – Разбогатеем мы на сокровищах Макферсона или нет, еще неизвестно. Но вот отвратительную славу себе гарантированно наживем. Что случится дальше, догадайтесь сами.

– Тогда нам не то что товар – песок не доверят с места на место перевозить, – вставила Долорес.

– …И, во-вторых, – продолжал я, – вы, mon ami, запамятовали о том, что, вероятно, прямо сейчас в Аркис-Сантьяго гостит дон Риего-и-Ордас. И, что опять же не исключено, его также может заинтересовать богатство покойного Томаса. А то, на что положит глаз Владычица Льдов, она, как правило, получает. Для женщины, которая прибрала к рукам весь антарктический лед и закабалила всех шкиперов-водовозов, отнять наши тридцать ящиков – сущий пустяк. То есть тьфу ты – ящики пока, разумеется, не наши. И вообще советую вам, мсье де Бодье, не слишком обольщаться насчет них. Чую, хлебнем мы еще горя с этим проклятым грузом.

– А если взять и выбросить его от греха подальше в Пуэрто-Риканскую бездну? – внесла свое предложение Малабонита. И она не шутила. Кто из всех нас меньше всего стремился к обогащению, так это Долорес – любительница дальних странствий и вольного ветра. Чем она разительно отличалась от всех своих прагматичных сестер. Удивительное, ежели задуматься, качество для дочери богатого градоначальника. Вот уж и впрямь, как говорится, в семье не без… инакомыслящего.

– Какое чудовищное безрассудство, мадам Проныра! – всплеснув руками, ужаснулся Гуго. – Надеюсь, мсье шкипер с вами не согласится.

– Вы правы: я категорически против и такого выхода, – подтвердил я. – Но не потому, что имею виды на эти контейнеры. Просто сомневаюсь, что нам поверят, будто мы по доброй воле вышвырнули в пропасть восемьдесят тонн груза… Ладно, мадам и мсье, всем спасибо. Шкипер выслушал ваши мнения и благодарен вам за дельные советы. Однако придется мне все-таки поступить по-своему. Наш покойный наниматель, да поднесут ему райские повара самую большую ложку, оплатил рейс до Гексатурма. Значит, нам придется поступить не по справедливости, а по совести, уж извините, любезный мсье де Бодье. Мы – честные перевозчики и потому едем к Нэрскому Столпу на встречу с приятелем Макферсона. Это больше не обсуждается. Но сначала нам придется оказать покойному последние почести. Долорес, Радость Моя! Пошарь в трюме и найди кусок ткани, пригодный для савана. Мсье Сенатор! Извольте пройти в моторный отсек и приступить к своим обязанностям. Дружище Физз! Не мешайся под ногами, ползи на место! Вчера я пообещал Макферсону, что он увидит Пуэрто-Риканскую бездну. Я от своих слов не отказываюсь – сегодня он ее увидит. И, клянусь памятью моего дедушки, останется доволен… Вперед!..

Быть похороненным в Пуэрто-Риканской бездне – честь, которой удостаивались далеко не многие из умерших с тех пор, как на Земле по воле Вседержителей высохли океаны. Вряд ли Томас Макферсон – самый щедрый, но и самый невезучий из моих нанимателей – подозревал, что он будет упокоенным в лучшем могильнике Атлантики. Сталкивая в пропасть завернутое в саван тело, я, честное слово, искренне позавидовал старику. Сколько бы грехов ни скопилось на его совести, теперь он окончательно и бесповоротно угодит в рай. А вот попаду ли туда я – большой вопрос. Мои отец и дед оба скончались на борту «Гольфстрима» во время обычных рейсов и покоились ныне в бескрайней хамаде. Первый – у плоскогорья Рио-Гранде, второй – на севере, возле Исландского плато. Высока вероятность, что подобная судьба ожидает и меня. Неглубокая могилка, над ней – курганчик камней, а в вместо надгробия – железный штырь с прикрепленной к нему шкиперской фуражкой… И куда я отправлюсь – в рай или ад, – не будет знать никто.

Сбрасывают мертвеца непосредственно с края Бездны лишь те, у кого нет возможности добраться до Антильского полумоста. Только оттуда мертвец имел все шансы достичь глубин желоба, а не зацепиться за склон и досадно застрять на полпути к раю. Мы – благородные люди, – естественно, не могли проявить подобное неуважение к покойному. Решив, что соблюдать сроки рейса для нас теперь не актуально, мы отклонились от запланированного маршрута еще на сотню километров и к обеду достигли нужного места.

Антильский полумост…

И не счесть, сколько еще разнообразного хлама кроме него Вседержители разбросали по миру при установке Столпов. Лежащий на краю Пуэрто-Риканского желоба иностальной артефакт весил не один миллиард тонн. Но по сравнению с прочими подобными ему артефактами он выглядел просто ничтожным.

Представляю, какой грандиозный всплеск учинила эта «болванка», когда упала в океан три сотни лет назад. По форме она походила на гигантский нож длиной около трех десятков километров. Его рукоять целиком зарылась при падении в океаническое дно, а двухсотметровой толщины лезвие нависло над разломом, будто собираясь перерезать тот пополам. Если смотреть с берега, неровный, обломанный конец этой жуткой хреновины маячил у самого горизонта и указывал на лежащий по ту сторону желоба Антильский хребет. Отчего полумост и получил некогда свое нынешнее название.

Раньше, бывая в этих краях, я нередко встречал паломников со всех концов света. Все они привозили сюда на лошадях умерших родственников, дабы спровадить их прямиком в рай. Сегодня здесь не наблюдалось ни души. Хотя отпечатки копыт у въезда на полумост говорили, что совсем недавно на нем кто-то побывал. Не останавливаясь, мы въехали по укатанной рукотворной насыпи на занесенное песком основание иностального гиганта, а затем и на него самого. Доселе он выдерживал и не таких тяжеловесов, как мы, так что вряд ли именно нам выпадет честь обрушить его в Пуэрто-Риканскую бездну. В сравнении с ним «Гольфстрим» казался сущей пылинкой, слишком мизерной и легкой для того, чтобы, угодив на нож, уронить его с края стола.

Иностальной путь под нами не был ровным, а мало-помалу уходил вверх. И когда мы доехали до края полумоста, то уже взирали на наш берег свысока. А на заметно расширившемся горизонте можно было даже рассмотреть вершину Нэрского Столпа. Однако противоположный склон желоба и его дно так и оставались вне досягаемости наших взоров. Первый был слишком далек и окутан туманной дымкой, а второе терялось в непроглядном зловещем мраке. И почему, скажите на милость, дорога в рай должна быть обязательно такой жуткой? Неужели это – финальное испытание для праведников перед тем, как они будут окончательно избавлены от земных мук?

Стараясь не глядеть лишний раз вниз, дабы не закружилась голова, я и Гуго стащили завернутое в саван тело Макферсона с буксира и положили его на край полумоста. Долорес спустилась следом за нами, держа в руке составленные ей в дороге списки для райских поваров. Родни у Малабониты было много, и потому ей пришлось исписать целый лист бумаги. Де Бодье, в отличие от нее, ограничился лишь маленьким клочком, и кого он помимо себя еще туда вписал, я понятия не имел. Механик не любил распространяться насчет своих родственников, а если и поминал их, то исключительно в неприглядном свете. Они, надо полагать, питали к Гуго ответную неприязнь, поскольку иначе давно помогли бы ему вылезти из залоговой кабалы.

– Произнесите речь, Сенатор, – попросил я подкованного в этом вопросе бывшего участника парламентских прений. – Будьте другом, окажите последнее почтение нашему несчастному нанимателю.

Де Бодье наморщил лоб, собрался с мыслями, покряхтел, прочищая горло, после чего состроил трагическую мину и молвил:

– Многоуважаемый мсье Макферсон! Простите, что, говоря о вас, я буду несправедливо краток. Слезы застилают глаза, а в горле стоит комок, ибо нельзя остаться равнодушным, когда тебя постигает столь безмерная утрата. Полагаю, вы прожили славную жизнь и все нажитое вами добро – результат долгого, упорного и, конечно же, честного труда. Весьма прискорбно, что вы так и не взрастили наследника, который мог бы приумножить ваши капиталы. Поэтому мы – все, кто пришел проводить вас в последний путь, – обещаем присмотреть за ними и передать их в руки достойнейшего из людей, какие только сыщутся на этой многогрешной земле. Если же нам не посчастливится отыскать такого человека – что, скорее всего, и произойдет…

– Закругляйтесь, мсье, – одернул я Гуго, чья дорожная панихида сменила уклон не туда, куда надо.

– В общем, не волнуйтесь ни о чем, многоуважаемый мсье Макферсон, – шустро подытожил Сенатор. – Грейтесь себе спокойно у котлов с яствами и отъедайтесь вволю. Только не забудьте, умоляем вас, проконтролировать, чтобы райские повара занесли наши имена в свой реестр. Прощайте, и да падет на вас свет и тепло Чистого Пламени на веки вечные. Аминь!

– Аминь, – повторили мы с Долорес, склонив головы. Потом подоткнули наши записки под саван, подняли втроем покойного на руки и сбросили его с полумоста. Обернутый пыльной дерюгой (другой подходящей для этого ткани в трюме не нашлось), мертвец помчался вниз и, уменьшившись до размеров муравьиной личинки, канул во мраке бездны. Мы отступили от ее края, постояли немного для приличия в скорбном молчании и потопали обратно на буксир. Де Бодье приукрасил: слез мы не лили и от горя не задыхались. Но настроение у всех и впрямь было скверным, словно над нами довлело тяжкое проклятье. Даже Физз и тот помалкивал, хотя долго безмолвствовать он, как правило, не любил.

– По местам! – скомандовал я, едва мы поднялись на борт. Мне хотелось поскорее убраться из этого мрачного места, даром что считающегося воротами в рай. – Идем на север, к Нэрскому Столпу. Надо поднажать, если завтра мы хотим испробовать хваленое пойло Сенегальца Фаруха. Надеюсь, он и его люди догадались оставить и нам по глотку виски, который они, если верить слухам, откопали год назад вместе с тем древним сухогрузом…

Попить виски трехсотлетней выдержки, коим вожак Нэрских Стервятников угощал сегодня всех своих почетных гостей, нам не удалось. Ни на следующий день, ни послезавтра, ни вообще. Смерть нанимателя оказалась лишь первой неприятностью в череде последовавших за ней злоключений.

«Все к одному!» – воскликнул бы по этому поводу мой папаша, будь он еще жив. А может, и не воскликнул – кто знает? Одно мне известно точно: Первый и Второй Проныры в подобное дерьмо никогда не встревали. В беды поменьше да, попадали, и не единожды. Но не в такие серьезные. Иначе рассказы об этом наверняка дошли бы до моих ушей; дедушку я помнил смутно, но папаша поболтать был горазд, особенно глотнув кактусидра.

Мы не отъехали от Антильского полумоста и сотни километров, как у «Гольфстрима» лопнула поворотная штанга. Авария, в принципе, не фатальная. В отличие от собранного Вседержителями Неутомимого Трудяги, который не нуждался в техническом обслуживании, а если ломался, то уже раз и навсегда, все остальные механизмы в нашем мире сооружались людьми. И как следствие этого, подлежали ремонту. У нас в трюме имелся запасной комплект всех ключевых штанг, а для Гуго их замена была и вовсе плевым делом. Но сегодня с этим возникли кое-какие трудности.

Штанга сломалась в момент, когда я вращал штурвал, а «Гольфстрим» менял направление. Поэтому буксир не вышел из поворота, а отклонился от курса еще больше. И пока мы с де Бодье останавливали машину, она успела зарыться передними колесами в песчаный бархан и увязла в нем. Вдобавок к нашей беде нежданно-негаданно налетел Гаденыш – сухой порывистый ветер, дующий с Великого Западного плато. Чтобы отъехать назад и добраться до поврежденной штанги, нам нужно было перекидать целую гору песка. Но тот, как назло, беспрерывно сыпался на нас с вершины бархана и сводил на нет все наши старания.