По прочтении сжечь

Мужчины ушли в бар вместе с дамой. Марико скользнула взглядом по Идэ и заговорила с проходившей мимо толстой японкой.

Идэ побродил минут десять по палубе и спустился вниз. Он сообщил Терано, что таинственная кореянка оказалась самой обыкновенной гавайской японкой. Зовут ее Марико, а фамилия не то Хаяма, не то Хаями – хорошо не разобрал, потому что фамилию произносил американец. Из подслушанного разговора выяснилось, что она постоянно живет в Гонолулу.

– Если японка, нам нечего опасаться ее, – сказал Терано.

– Но она знакома с молодым миссионером и американцем в темных очках. И при мне стала болтать с толстой японкой, кажется, женой нашего вице-консула в Нью-Йорке. Что-то больно общительна.

– Может быть, она наша… только работает по другому ведомству…

Идэ пожал плечами:

– А может быть, зря подозреваем и английского миссионера, и пожилого американца? Они заговаривали с нами и не боятся попадаться нам на глаза. Я думаю, если за нами ведется наблюдение, то это должны делать незаметно.

– Скорей всего, мы преувеличиваем опасность, – произнес Терано, зевая и потягиваясь. – Не так уж страшна американская разведка, как у нас считают. Возьми эту недавнюю историю в Кобэ. Говорили, что американский консул – один из лучших работников их разведки, а на поверку оказался самой обычной разиней. Мы подсунули ему трех наших и дурачим его уже целый год – кормим дезинформацией. И другие американские разведчики, наверное, недалеко ушли от него. У них нет традиций и опыта. Их разведка, пожалуй, напоминает любительскую спортивную команду.

– А те шифры, которые имеются у нас в четвертом отделе… их взяли в Кобэ?

– Не только в Кобэ. Один шифр мы купили в Португалии у помощника морского атташе, В общем, их разведчики… – Терано махнул рукой.

Идэ усмехнулся:

– В общем, ты прав. Американские военные пропитаны штатским духом, и вряд ли у них могут быть такие мастера разведки, как у англичан и немцев. Но нам все-таки надо быть настороже, особенно теперь. Если американцы собираются предпринять что-либо против нас, то сделают это к концу путешествия, рассчитывая на нашу усталость и притупление бдительности.

Терано кивнул головой:

– Успокаиваться, конечно, нельзя.

– Лишняя предосторожность никогда не повредит. – Идэ бросил взгляд на чемодан. – Давай теперь и дежурить и отдыхать в этой каюте, а ту совсем закроем. Обезопасим себя на все сто процентов.

20

Гонолулу остался позади. Уайт долго смотрел на угасший вулкан, возвышающийся над городом. Потом перешел к другому борту – отсюда был виден остров Мауи с горой Халекала. У самого борта в шезлонге сидела девушка в красном плаще, японка или кореянка, на голове у нее был белый платок. Она читала маленькую книжку. Уайт замедлил шаг и прочитал на обложке имя японского поэта Китахара Хакусю.

Девушка слегка спустила книгу и взглянула на Уайта. Продолговатые глаза, пухлые губы, маленький аккуратный носик, как у японских кукол. Она улыбнулась уголком рта. Уайт кивнул ей головой.

– Простате за назойливое любопытство, – произнес он по-японски. – Я люблю японскую поэзию.

– Наверно, старинных поэтов. Европейцы обычно интересуются только классиками.

– Нет, я люблю и современных. И не только тех, кто слагает танка, но и тех, кто пишет стихи западного образца. Мне, например, очень нравятся Вакаяма Бокусуй и в то же время такие, как Такетомо Софу и Каваи Суймэй.

– А я люблю больше стихи. По-моему, танка все-таки ограничивает поэтическую фантазию. Танка вроде сонета, но еще более стеснительна.

– Вы живете в Нью-Йорке?

– Нет, я живу с мамой и бабушкой в Гонолулу, учусь в университете. Но сейчас еду в Окленд.

– Я сперва принял вас за кореянку.

– Вы наполовину угадали.

– Наполовину?

– Мой отец был японец, он умер, а мама моя – кореянка. – Она привстала и поклонилась. – Меня зовут Хаями Марико.

Уайт присел около нее. Они заговорили о поэзии. Марико сказала, что из американских поэтов любит Флетчера.

– Его стихи очень похожи на японские. Он, наверное, тоже знал японских поэтов. Вы любите его?

Уайт наморщил лоб и пошевелил губами:

– У него есть одна вещица. Она, наверное, переведена на японский. – Он стал читать:

Обломки на берегу, опавшие листья,
очертания кровель
в синеватой дымке
и ветка сломленной ивы…

Марико шепотом повторила последние строчки.

– Это из сборника «Японские эстампы». Там есть очень хорошие стихи.

– Но больше всех мне нравится… – Уайт сделал паузу и окинул взглядом девушку, – Хильда Дулитл… из той же группы.

– Она мне немного напоминает Йосано Акико. – Марико слегка покраснела и, отведя глаза в сторону, стала декламировать вполголоса:

Сказали мне, что эта дорога
меня приведет к океану смерти,
и я с полпути повернула вспять.
С тех пор…

Она вдруг остановилась. Мимо них прошел коренастый, с подстриженными усиками японец.

– Он каждый раз смотрит на меня, как удав на кролика, – тихо произнесла Марико. – Он похож знаете на кого? На скупщика живого товара. Наверное, едет в Америку покупать бедных девушек, а потом повезет их в Сингапур… А вы как думаете?

Уайт пожал плечами:

– Я не физиономист. Но мне кажется, что он не коммерсант. А смотрит на вас потому, что он, как и всякий японец, обладает врожденной способностью ценить все изящное.

Марико отвесила легкий поклон.

– Спасибо. А вы… – она искоса посмотрела на Уайта, – сейчас угадаю. Вы – молодой ученый, преподаватель истории японской литературы в университете, специалист-ориенталист. Да?

– Вы почти угадали. Я изучаю Японию.

Они проговорили до обеденного гонга. Две старушки позвали Марико. Они пошли в столовую и заняли места в углу, под щитом гигантской черепахи. Уайт сел рядом с Донахью на противоположном конце стола, где подавали кантонские блюда. После обеда они спустились в каюту. Вскоре пришел Пако и доложил, что японцы поселились в одной каюте, в 39-й, и теперь все время будут вместе.

– Я правильно тогда решил – сразу же провести операцию, не откладывая. И хорошо, что мы быстро обработали чемодан и вернули на место. Теперь мы уже не смогли бы положить его обратно. Все получилось великолепно.