Приключения в Новом мире. Магаданский мятеж

– Чем рассуждать, так лучше помогли бы.

– А что, и поможем, – отозвался один. – Айда, хлопцы!

С веселыми шутками ротники высыпали из форта и накинулись на корзины с железом, которые моментально, словно по мановению волшебной палочки перенеслись на повозки.

Поблагодарив солдат за помощь, Изяслав направился вслед за своими повозками к городу, а Елисей так и остался стоять около форта, глядя вслед маленькому каравану, пока тот не втянулся в городские ворота. Но даже после этого он еще долго смотрел на Город, окруженный зелеными рощами, на открывающиеся за городом луга, окаймленные тайгой, на речку и безбрежный простор Охотского моря.

– Мается Елисей Петрович по дочке Изяславовой, а толку с того не выйдет, – грустно заметил рыжий веснушчатый ротник. – Давно уже Изяслава с его отцом мир не берет.

– А жаль парня, – отозвался другой.

– А поворотись-ка, сынку, – бурчанье наставника сейчас казалось Ганьке Ротникову лучшей музыкой, какую он когда-либо слышал. Сегодня все было радостно и ново, сегодня он станет уже не воспитанником отряда ротников, а ротником. Война между Николаевском и иноземцами, посягнувшими на русские земли, которая могла задеть своей орбитой и Магадан, позволила не дожидаться восемнадцати лет.

Зеркало, установленное в ротницкой швальне, располагавшейся в одной из комнат магаданского детинца, отразило две абсолютно разные фигуры. Фон для них составляли столы для раскройки, меловые доски с размерами, и разбросанные на полу, на столах и стульях обрезки синей ткани.

Ганька худощавый, но крепкий подросток четырнадцати лет от роду, с миловидным лицом и непокорным ершиком волос на голове быстро крутанулся вокруг своей оси, но пожилой сержант ротников Серафим Скок своей широченной ладонью задержал его и поправил складку на новеньком синем парадном мундире, облитом сиянием серебряных галунов.

– Ну вот и готово, теперь тебе хоть на вечерку к девкам, – удовлетворенно заметил, невидный в зеркале рядовой Тимофей Заяц.

– Я сейчас в лучшее место пойду, – важно заявил Ганька, пристраивая на свои вихры синее кепи военного образца, а сам подумал: «А ведь действительно, хорошо бы сейчас в таком-то наряде и закатиться на вечерку».

– Ну-ну, идем, там нас уже заждались, небось, – ласково подтолкнул мальчугана Скок.

Пройдя по полутемным закопченным коридорам городского хранилища-крепости, они остановились перед массивной дверью ротницкой трапезной, за которой раздавался шум голосов собравшихся ротников. Еще раз поправив на голове кепи, от чего оно съехало немного на бок, Ганька взялся за ручку и потянул ее на себя. Шум голосов сначала усилился, а затем оборвался, и под взглядами застывших по стойке «смирно» ротников Ганька, в сопровождении наставников, торжественным шагом направился к накрытому красной скатертью столу. На несколько мгновений ему от волнения показалось, что у него вдруг резко село зрение, лица людей, стоящих возле стола расплывались. Но зрение само собою восстановилось, когда он прошел половину дороги, и смог разглядеть на столе красную атласную подушку, на которой лежал тяжелый старинный меч с простой крестообразной рукояткой, а за столом полковника Корнилова, начальника магаданского отряда ротников. Слева от полковника, возглавляемые огромным Изяславом, стояли трое старшин городских концов, одетых в праздничные штатские одежды. Они представляли магаданское людство, а справа в парадном мундире казачьего подполковника – посадник.

Подойдя к столу, Ганька вскинул руку к козырьку кепи, и звонким мальчишечьим голосом отрапортовал:

– Господин полковник, воспитанник Гавриил Ротников для принесения Роты прибыл!

– Принеси клятву.

Взяв в руки меч и повернувшись по-уставному, Ганька набрал в грудь побольше воздуха и на едином дыхании выпалил заученные слова клятвы: «Клянусь Солнцем и Луною, клянусь ясною звездою, городским тыном и родным дымом, что буду защищать Град Магаданский и Правду Русскую отныне и до веку, пока светит солнце, пока родит земля, пока слышна на земле речь человеческая. Я сказал».

Полковник принял из рук повернувшегося к нему Ганьки меч и уложил его обратно на подушку, а затем обратился к застывшим шеренгам ротников:

– Вы слышали, вы видели?

И шеренги, как один выдохнули:

– Клятва, клятва!

Затем Корнилов обратился к городским старшинам с теми же словами:

– Вы слышали, вы видели? – и рокочущий бас Изяслава почти заглушил ответ остальных двух старшин. – Клятва, клятва!

Таинство принесения клятвы верности завершилось, и начальник ротников обратился ко всем присутствующим с короткой речью:

– Сегодня для нас бойцов-ротников города Магадана радостный и торжественный день, мы приняли в наши ряды нашего воспитанника, все мы можем гордиться тем, что этот юноша, воспитанный нами стал хорошим человеком и полезным членом общества. Тем, что мы стали для сироты семьею и дали ему путевку в жизнь.

– Все мы знаем, что сегодня, сейчас, наши братья, ушедшие на помощь Николаевску, ведут неравную борьбу с сильными иноземцами. И я думаю, что пример этого юноши, в столь грозный для отечества час пожелавшего стать нашим боевым товарищем … – полковник запнулся и покраснел, он был не мастер говорить, и по губам посадника скользнула едва уловимая усмешка, но офицера выручил Изяслав. – Он показал нам, что необходимо сплотиться всем, вне зависимости от богатства, социального положения и возраста и отстоять нашу землю и нашу Правду!

Последовала команда «Разойдись» и ротники шумной толпой пошли из трапезной, остались лишь дежурные, накрывавшие столы для ужина.

Ганьке хотелось как можно дольше сохранить в себе радостную атмосферу праздника, и поэтому он не пошел на ужин, а, забравшись в одну из башен Детинца, смотрел на звезды и представлял себе свою дальнейшую жизнь, которая, несомненно, должна быть полна подвигами и сражениями, в которых он проявит неслыханный героизм. Как-то нечаянно пришла мысль о том, что в одном из этих сражений его ведь могут и убить, но, как и любой мальчишка, он быстро отогнал ее, тряхнув головой. Занятый своими мечтами он не заметил, как погрузился в сон.

2

В верхнюю светлицу, являющуюся рабочим кабинетом, проскользнула скользкая и пластичная фигура старшего приказчика Гарко, поклонившись, он застыл в ожидании распоряжений господина.

– Елисей не вернулся домой со мною, куда он пошел?

– Он шел через Ремесленный конец, задержался у дома Изяслава, а затем вернулся домой и сейчас спит.

– Далась же ему эта девка, – ворчал посадник, – добро бы хоть толк был от этого, а то ведь…

– Мой князь, а ведь девушка и правда красива.

– Что толку, все равно Изяслав ее не отдаст за Елисея, даже если она вдруг согласится.

– А что может помешать моему князю отдать сыну дочь своего врага после победы над ним?

– Надеюсь у тебя все готово, чтобы это свершилось?

– Наемники уже на подходе.

Посадник кивком головы отпустил приказчика и стал обходить комнату, гася свечи, которые стояли на бюро, столиках и подставках, расставленных на устилавших полы коврах. Остановившись у стола, он провел рукою по казачьему мундиру. Сколько же он потратил денег на подкупы казачьих начальников, чтобы, не служа, получить офицерский чин. А все было бы без толку. Если бы не Гарко, выкравший печать у полкового писаря, не видать бы ему ни чина, ни посадничества. Еще тогда он решил, что так быть не должно, владеющий деньгами должен владеть жизнью. И сегодня утром все должно решиться.

Посадник долго сидел в темноте, погруженный в думы о прошлом и будущем.

Взгляд на часы: «Не вызвать ли Гарко? А вдруг все сорвется?». Петр Алексеевич прошел к резному бюро, на котором среди безделушек стояла костяная шкатулка, инкрустированная золотом и драгоценными камнями. Поднял крышку и взял с атласной поверхности маленький стеклянный пузырек с ядом: «Нет, сброду, который Изяслав называет людством, никогда не удастся выместить на мне свою обиду за предательство». Пузырек опустился в потайной карман, он может сегодня понадобиться.

Посадник прислушался, не раздадутся ли звуки борьбы, но Город молчал, даже ротники, охраняющие городские ворота, притихли и уже не перекликаются, борясь со сном. Черные проемы окон посветлели. Утро. Вдруг чуткое ухо уловило хлопок отдаленного выстрела. Показалось? Нет, вот еще один, пачка и вновь тишина, давящая неизвестностью. И вдруг эту тишину разорвал набат вечевого колокола, призывающий народ на защиту родного города. Посадник метнулся к столу, схватил колокольчик и затряс его, вызывая прислугу. В кабинет влетел Гарко.

– Что случилось, почему набат? – набросился на него Петр Алексеевич.

– Видно кто-то из ротников сумел добраться до колокола.

– А как же наши наемники?

– Все в порядке, ворота открыты, только что гонец сообщил, что детинец почти взят, лишь несколько почти безоружных ротников еще отбиваются, но долго им не продержаться.

– Гонец еще здесь?

– Да, мой князь.

– Немедленно отправь его обратно, пускай ударят в вечевой колокол к Большому Вече.

В этот момент в комнату ворвался слуга и кинулся в ноги посаднику: