Время жизни

Остин скривился, будто кислятину проглотил.

– Ты слабак, пацан, ты абсолютный слабак, что я с тобой вожусь…

Миджер скатился по лестнице вниз, к своим, испытывая непонятные угрызения совести. Этот солдафон и сам не знал, зачем это всё, ничего толкового сказать не мог – а всё туда же, обвинять, патетику разводить. А ещё Миджера снова захлестнул этот неизживаемый страх.

Он поселился в нём невесть когда, в раннем должно быть детстве, но избавиться от него с тех пор не удавалось. Разве – ослабить, заглушить… скорч в тот раз помог, но надолго его не хватило.

Миджер тряхнул головой, хотелось от души дать себе по физиономии. Большей глупости он не совершал с самого детства, когда, помнится, решил отправиться на поиски приключений. Далеко не ушёл, но получил такую головомойку от рейнджеров, что от стыда был готов провалиться сквозь землю. Десять лет ему тогда было, а не забылось.

За мыслями и хождением от одного чана к другому прошло ещё несколько часов, Миджер переглядывался с другими контролёрами, заполнил какие-то формы для отправки биологу-инженеру, а потом уже почти устало поплёлся на обед. Пища непритязательная, но калорийная, если не вспоминать матушкины щи, так и вполне съедобно. Основная толпа из формовочного цеха ещё не набежала, так что можно было посидеть в относительной тишине, не морщась от гомона «бойцов». Если бы не их семейный огородик да пластиковый домик для цыплят, так бы и питались розово-голубым трясущимся суррогатом. Говорят, пилоты любят, по сравнению с гидропонными концентратами – просто фейерверк вкуса. Миджер не знал, что такое этот гидропонный концентрат, но рассказам верил. Нет, правда, этим можно было питаться. Даже бифштексы жарить.

Запив обед хорошим стаканом чистой воды, Миджер отнёс остатки обеда в приёмник, поднос вместе с объедками сойдёт после переработки прекрасным сырьём для перепроизводства биомассы. А потом снова – на стол, или в сублимат.

Вернувшись в цех, он снова погрузился в рабочую апатию, что помогала ему коротать время. Один раз что-то бабахнуло там, на крыше, и Миджер сам не заметил, как скорчился у основания одного из чанов от приступа лютой паники. Нет, нет, успокойся, уронили что-то на грузовой площадке.

Чтобы прийти в себя, Миджер отошёл к окну, косясь через плечо – не видел кто?

За прозрачными по весне щитами разноцветной мозаикой беззвучно шелестело цветочное царство. Не розы какие, так, шиповник, яблони дикие. Кто сажал – никто уж и не помнит, десяток дней поцветут, а потом о них никто и не вспоминает. Как мы все тут… Каким ветром занесло людей на эту планету? Однажды покажется начальству, что слишком зелень разрослась, и вырубят деревья, сровняют кустарник с подоконником, цветы отцветут и невесть когда появятся снова.

Опять одно и то же, мысли Миджера снова и снова возвращались на эту бессмысленную тропу. Когда всё это кончится…

Он, скрипя зубами, вернулся к агрегатам. Лучше так, занять делом руки, у него хорошая работа, у него нужная работа.

Забытье механических действий спало уже ближе к вечеру, когда на его плечо легла вдруг чья-то тяжёлая ладонь. Это был Остин, он тяжело опирался на старый суставчатый свой протез, но даже не морщился. Чего ему…

– Миджер, у тебя сегодня тренажёры на курсах. Не забыл?

– Не забыл, дядя Остин.

Он любил временами называть его так, дядей. Вроде бы в отместку. За отца. И вообще. Чего ему надо?

– Так собирайся, опоздаешь.

Миджер пожал плечами, сходил в блок дезинфекции, сменил робу. Пусть его. На самом деле времени было ещё полно, и он мог бы ещё битый час приносить Галактике пользу, а вот собирай вещички да рви когти на курсы. Прямо позабытые уж школярские годы. Хотя нет. Тогда он не так боялся.

Миджер быстрым шагом направился в пищеблок – перед тренажёрами вообще-то это не рекомендуется, но сегодня ему было всё равно. На ужин давали мутную густую пахучую жидкость, которую все привыкли называть просто «киселём», заедать её полагалось сладкими крошащимися хлебцами. Витамины, белки, углеводы, клетчатка. Чем не пища для тех, кому выпадет покорять пустоту пространства. Есть это можно было только крепко зажмурившись и представляя на месте сублимированной баланды что-то более съедобное.

За соседним столиком расселись по лавкам те самые «будущие покорители», сверстники Миджера, плюс-минус год возраста. Они бескультурно орали, шелестели упаковками, не давали сосредоточиться. Иногда Миджеру жутко претило общество его ровесников. Что хорошего, вот так разговаривать ни о чём, болтать ногами, сплетничать и хвастаться – нет, не излишком мозгов. Лучше уж молчать.

Послушать этих ребяток, они хоть сегодня – на Исход, боевые псы, которым дай только воли – вцепятся в глотку врага, совершат немыслимые подвиги и вернутся назад – героями. И тут же с высокопарного хвастовства разговор перешёл – шёпотом, потихоньку – на скорч, да с чем его едят, да зачем он нужен. Спросили бы вас родители, где берёте, вот быть бы вам драными ремешком.

Миджер покачал головой, стараясь опустить лицо пониже в миску. Ещё пристанут со своими сплетнями.

– Что-то давно из Галактики ничего не слышно! Забыли нас, что ли? Так они врага без нас уничтожат, а что мы будем делать?

«Идиоты», пробормотал Миджер, поднимаясь из-за стола.

Помолчали бы, честное слово. Да есть ли таким место в той самой Галактике, о которой они толкуют? Для него эта война была чем-то ужасным, невозможным, от чего хотелось бежать. И глупые разговоры казались Миджеру оскорблением памяти тех, кто не вернулся. Тех, кто ещё не вернётся. Да среди этих пацанов таких будет больше, чем могло себе позволить небо Имайна. Чем могут представить они сами.

Миджер покинул корпуса фабрики со смешанным чувством. Ещё было полно времени, лучше побродить по свежему воздуху. Почему он всё время думает о войне? Почему не думать о жизни, о любви?

Мама любила вечерами рассуждать о том, что надо бы Миджеру встретить хорошую девушку, умную, добрую. Была бы ей радость – наблюдать за нами, вспоминать… она как-то разом сникала, видно, снова зарекаясь поднимать эту тему. Миджер даже не собирался спорить. Любовь – отвратительное слово, когда вокруг творится такое. Что толку цепляться за эту жизнь, заводить какие-то связи, чтоб потом горше было оставшимся? Оттуда, с небес, из Исхода возвращались единицы. Да и те, что могли вернуться… ничего кроме тоски эти люди в нём не вызывали.

Года полтора назад Миджер уже пытался вернуться в круг своих сверстников, гудеть на вечеринках в глубине окружавших их промзону лесов, он даже познакомился с девушкой по имени Илия, и даже вроде почувствовал ответную симпатию с её стороны… всё закончилось однажды и сразу. Илия не отрываясь смотрела на него своим внимательным взглядом, а её руки скользили по его плечам, по груди, опускаясь ниже.

Миджер прочитал всё в её глазах. Прилёт транспорта, расставание, её живот, натянувший плотную ткань комбинезона. И чёрная карточка официального уведомления. Тела присылали ещё реже, чем выживших. Так однажды не вернулся его отец, так же, почти так же вернулся дядя Остин.

Он в тот день как мог осторожно отстранился и побрёл домой. Илия, кажется, поняла. По крайней мере попыток завязать «серьёзный разговор» с её стороны не последовало. Они часто виделись, их посёлок жил достаточно уединённо, народу было не так много, но они только улыбались друг другу да расходились по своим делам.

Миджеру казалось, что мама так и не была в курсе этого эпизода, но даже если знала – ничего не сказала.

Ну когда же звякнет проклятый информер на запястье! Он потряс попискивающий приборчик, всмотрелся в темнеющее небо. Так изведёшь себя, шляясь. А ведь на курсы лучше являться «в свежем, бодром расположении духа», как говорилось в наставлении курсанта. Да уж.

Впрочем, несмотря на привычку не ждать от грядущего дня ничего хорошего, Миджер не сомневался в успешном прохождении курса пилотирования. Плевать на мысли и настроения. Там, внутри, было совсем иначе.

Когда, наконец, сигнал раздался, в пыльной прошлогодней трухе листьев под его ногами уже протопталась изрядная картинка – кругами, кругами. Что ты вот тут выхаживаешь, а?

Сделав два резких взмаха, под хруст сухожилий Миджер припустил вверх по холму, резко, в такт бегу, вдыхая и выдыхая. Кислород – лучший допинг, что бы там ни говорили любители химии.

– Курсант Миджер Энис!

– Да, сержант!

– Почему вы всегда являетесь на занятия впритык?

– Не хочу тратить на себя ваше внимание, сержант!

– Моё внимание это моё дело, курсант. Возможно, я хочу с вами кое о чём поговорить, а вы мне не оставляете такого шанса.

– Виноват, сержант, завтра приду заранее!

– Будьте так любезны.

Сержант смотрелся жутко – с изукрашенной бесцветными разводами кожей на безволосом лице, без обеих рук, с безумным пластиковым манипулятором, спрятавшимся у него на груди. Нужно было видеть, с какой ловкостью он им при случае орудовал! От этого становилось ещё жутче, но, как ни странно, даже мерцающие частотой сканирующего луча его зрительные имплантанты, заменявшие сержанту потерянные глаза, ничуть не смущали Миджера своей нарочитой нечеловекообразностью. Если увечья дяди Остина и казались ему чем-то ужасным, недостойным человека, уродующим его физическую красоту, то сержант казался частью этой машины, в которую его превратила судьба, он жил в ней, как моллюск живёт в своей раковине. И был тем доволен, что есть ещё в Галактике цель для приложения его могучей энергии – целью были такие, как Миджер, будущие жертвы неминуемой бойни.

Если другие вернувшиеся часто казались жертвами печальных обстоятельств, сержант был частью военной мясорубки, её продолжением, смыслом и движущей силой. Он возглавлял местное отделение рекрутерской подготовки и гонял всех и каждого лично, не полагаясь на других отставных сержантов. К слову, он был единственным из них, кто официально ни в какую отставку и не уходил.

– Курсанты! Сегодня я хочу, чтобы вы показали, чему вас всё это время учили. Это не финальный экзамен, но пора вам попробовать себя в том деле, к которому вас тут так долго готовили. Сегодня пройдёт один из ключевых тестов, по результатам которых из вас выделят кандидатов на дополнительное обучение – которое вам придётся проходить отнюдь не на Имайне… – этот голос был не таким безжизненным, каким привыкло слышать ухо синтезированную речь. Он звучал ровно, обволакивая сознание. Миджер почувствовал, что ему даже интересно, что же это за тест. Прошёл ли его сам сержант, всё-таки его списали на планету, пилоту же не нужны ни руки, ни глаза, чтобы управлять боевым модулем. Значит, на пилота сержант не был годен.

– И теперь, если все всё поняли, прошу по кабинам. Если кто-то нервничает, можете не волноваться – тест пройдёт в автоматическом режиме, все вы будете без сознания.

Миджер ничего такого не чувствовал. Боялся он смерти, падающей с небес. Бояться дурацкой машины, забирающейся тебе в мозг, было глупо.

Затылок обдало испариной холода, два коротких укола – имплантанты неприятно упёрлись в кости черепа. Сколько раз Миджера убеждали инструкторы, объясняя, что имплантная сеть имеет ячейки в несколько микрон, и никуда «упираться» её элементы не могут физически, ему было всё равно – субъективные ощущения оставались. С оглушительным хрустом инъектор пропорол кожу у основания шеи, на глаза надвинулся шлем проектора, и тут же всё угасло, оставив его в одиночестве в мире пустоты и тишины. Как он ни силился, не смог заметить ничего значительного, только две или три ошалелые мысли метнулись под сводами его черепа.

Мир вернулся почти мгновенно.

В розовых и чёрных сполохах Миджер выбрался из кокона ложемента, голова гудела, затылок при каждом движении пронизывала тупая боль. Потрясающе. Только этого счастья не хватало.