Сублимация любви

Но самым знаменитым пиарщиком и архитектором Древнего Египта был, конечно же, Рамсес Великий. Он столько настроил, столько наворотил за своё семидесятилетнее правление, что его присутствие в Египте ощущается даже сейчас: повсюду огромные колоссы, храмы, стелы с его картушами, куда ни посмотри – всюду он – Рамсес II. Его скальные храмы в Абу-Симбел хоть и не жемчужины зодчества, но все же потрясают!

И пусть меня поправят архитекторы, если они не замирали, глядя на все эти пирамиды, храмы, обелиски с одной лишь мыслью: «Неужели это могли построить люди?! Люди, которые жили пять-шесть тысяч лет назад?! Неужели, имея всего лишь медные молотки и зубила да сани-волокуши, можно было создавать подобное?»

Храмы, вырезанные в скалах, ещё понятно, и даже для пирамид я могу найти толковое объяснение, как они были воздвигнуты, но как египтяне вытёсывали гигантские стелы или прорезали миллиметровые желобки в граните, проделывали круговые отверстия, как полировали до зеркального блеска диорит (!), совершенно не имея для этого подходящих инструментов – это загадка! Как?! Как они это делали?

Для меня зодчество древнего Египта лишь подтверждение того, что не всё так просто в истории, можно сказать, что в ней отсутствуют важные звенья. Пусть меня осудят египтологи, но что-то не вяжется, что-то не склеивается в одно полотно, а вернее, что-то или, возможно, кто-то в нём отсутствует!

Единственное, что не вызывает у меня сомнения в древнеегипетской культуре, так это любовь! Любовь у египтян была! Да ещё какая! Может, выражали они её иначе, и влюблённые красавицы были более застенчивы, но!..

Я думаю, что самое интересное в эротическом плане изображение влюбленной пары – это изображение фараона Тутанхамона и Анхесенамон на спинке его золотого трона. Красиво и чувственно! Тутанхамон сидит на троне, чуть раскачиваясь, Анхесенамон стоит рядом и смотрит на него с нежностью. Она вся подалась вперед, к нему, к любимому, а игривый ветерок распахнул легчайшую ткань ее платья. И фараон любуется красотой почти обнажённого тела возлюбленной. У нее небольшой сосуд в руке, и, вероятно, она говорит ему в этот момент: «О, мой милый, не торопись царствовать, я умащу твое тело маслом… и давай займемся любовью!»

Нежностью наполнено каждое движение влюбленных, и только слепой не увидит, не прочувствует, не ощутит весь эротизм, исходящий от них. Эти двое счастливы, они любят друг друга и впереди у них целая вечность любви.

А ещё у Тутанхамона и Анхесенамон одна пара сандалий – одна на двоих (!), у него правая сандалия, у нее левая. Вот такой своеобразный древний знак любви: «Мы пара – мы одно целое»!

Греческий стиль

О, эллины – древние греки, как прекрасно всё вами созданное! Храмы торжественны и великолепны! Скульптуры – чувственные, безмятежные и героически мужественные.

Мы сегодня кичимся нашими достижениями, ведь мы строим небоскребы (!), но при взгляде на храм, посвящённый Афине Палладе, – Парфенон, у меня возникает только один вопрос: как греки пришли к такой красоте? Как?! На каком витке мозгового, как говорится, штурма им пришли такие удивительные по своей красоте решения? Безукоризненные пропорции и безупречная соразмерность всех частей храма, симметрия, ничего лишнего – ни прибавить, ни убавить, логическая завершённость во всём! Фидий – главный зодчий храма, по-моему, настоящий гений!

Историки раскладывают всё по культурным слоям, систематизируют всё и вся, каждой черепушке найдут место, но вот объяснить, как (?!) греки пришли к таким совершенным архитектурным формам – они не могут!

Можно допустить, что греки заимствовали кое-что у египтян или минойцев, но каким нужно было обладать гением, чтобы довести все до такого совершенства!

Я не буду грузить вас терминами, поэтому в двух словах о самом главном в греческом стиле. Древние греки очень любили колонны. Колонны не просто эстетически приятны глазу, они же выполняют важную функцию – это опора, на которой базируется крыша здания.

База, колонны, капитель, антаблемент, фризы – всё это в совокупности называется ордер.

Имеется три греческих ордера: дорический, ионический, коринфский.

Дорический ордер, можно сказать, мужественная строгость – колонны, как солдаты, без изысков, такие ровненькие столбики.

Ионический ордер с точки зрения пропорций уже более утончен: колонны становятся тоньше, капители завершаются специфическими завитками – волютами. Ионические колонны словно изящные, вытянутые ввысь женские фигурки с маленькими головками.

А вот коринфский ордер – это подчёркнутая роскошь в камне. Для коринфских колонн характерна пышно украшенная капитель с короткими завитками, как бы выходящими из орнаментальных листьев аканта. Очень красиво!

Важное место в архитектуре греческих храмов было отведено и скульптуре.

В понимании греков, красота – это пропорции и гармония. И красоте эллины не просто поклонялись, они её боготворили! По их философским убеждениям, красивое не может быть порочным, а в совершенном теле только совершенный дух!

К женщинам же у греков, можно сказать, стопроцентный мужской подход: Гетеры – для услады духа! Порнаи[1 - Порная – в древней Греции простая проститутка, в отличие от гетеры, которая вела задушевные и философские беседы, пела, танцевала, эстетически ублажая клиентов.] – для плоти! Жёны – для продолжения рода!

Пракситель и Фрина

Философ Платон и его друг скульптор Пракситель шли по залитой солнцем мостовой, ведущей к Парфенону. Платон тяжело ступал, тяжело дышал, пухленькой ручкой прикрывал глаза от ярких лучей солнца. На его одутловатом лице сияла улыбка.

Пракситель, заложив руки за спину, шёл, низко склонив голову, словно что-то искал среди камней под ногами. Его, как мастера, вот уже несколько дней мучало едкое чувство недовольства собой. Печальные мысли грызли его изнутри, терзая, разъедали сознание, мол, нет в его скульптурах жизни, красоты и совершенства.

Платон, видя уныние друга, попытался отвлечь его от нерадостных мыслей, сказал:

– Сегодня в Афинах праздник – Посейдоновы мистерии… может…

Пракситель, даже не дослушав, оборвал его на полуслове:

– Нет! Нет! Никаких мистерий! Не до них мне! Я должен работать!

– Ах да-да… я забыл, тебе же граждане острова Коса заплатили за скульптуру Афродиты!

– Да! Они оплатили паросский мрамор. Уже! Мрамор ждет меня… стоит под открытым небом… Время идёт, а я не могу подступиться к работе! У меня нет достойной натурщицы! Боюсь, боюсь испортить великолепный камень. Нет, Платон, сегодня я должен работать…

– Ну тогда, друг мой, поднимемся к Парфенону!

– Зачем? – удивился Пракситель.

– Увидев великолепные скульптуры Фидия, ты наполнишься красотой, дух твой воспрянет, ты вновь обретёшь силу творчества!

Пракситель уныло вздохнул:

– Я их уже видел! Нет, не найти мне там вдохновения! Оно ко мне приходит только в работе, хотя, возможно, ты прав… идём. Идём!

Они поднялись к храму. Пракситель, лишь мельком окинул взглядом величественный Парфенон, пошёл к противоположному краю холма, откуда открывался величественный вид на Афины. Там внизу среди олив темнели крыши домов, петляли залитые солнцем улочки. Оглянулся – Парфенон подобно белоснежной птице парил над прекрасным городом. Какая гармония! Какое совершенство!

Пракситель, вновь тяжело вздохнув, сказал:

– Нет. Не вижу я здесь вдохновения. Я хочу, чтобы мои работы были другими, а не как эти, – и он удручённо указал на фронтон храма, где боги застыли в героических позах. – Они сражаются с гигантами и своей божественной красотой и силой славят величие Афин, но в них нет реальной жизни! Это же не люди! Боги! Где ты видел таких мужчин? Обычные люди другие – хилые, тощие, непропорциональные. Где такие совершенные мужские тела, а женские… где?

Платон искренне удивился, но сразу же нашёл, чем возразить ему, строго сказал:

– Не забывай: мера и соблюдение традиций – вот залог…

– Платон! Остановись! Оставь свои сентенции для академий! – раздражённо прервал его Пракситель. – Мера? Мера чего?! Как можно определить ту самую меру, о которой ты говоришь? А как определить красоту? Ты хоть сам это знаешь?!

– Я…

Но Пракситель поспешно остановил друга рукой.

– Послушай меня. Думаю, пришло время менять традиции! Вот старые мастера… за меру их таланта считали, если им удавалось передать в камне суровую мужественность юноши – куроса[2 - Курос – древнегреческая скульптура юноши.], и их юноши статичны, но затем настало время скульптора Мирона, и мерой его мастерства стало движение! Ты видел скульптуру «Юноша с диском»?

– Видел.

– Разве это не чудо? Атлет склоняется, на малую толику мгновения замирает, его мышцы напряжены, ты их видишь, и ты чувствуешь эту мощь, ещё мгновение… и он выпрямится… и диск взметнётся ввысь. А «Юноша-копьеносец», созданный Поликлетом? Разве глядя на него, ты не восхищался плавностью движений юного совершенного тела? Это же грация молодого льва!

– Да-да… грация молодого льва…

– А я? Что делаю я? Что я делаю? Гермеса? Но самое главное, мужскую красоту, хоть мужественную, хоть чувственную, мы хоть как-то, каждый по-своему, но показать ещё можем, а как создать красоту женщины? Ты знаешь? Если придерживаться, как ты сказал, меры и соблюдений традиций, то Афродита должна стоять с ног до головы укутанная покрывалом. Таковы традиции! Но как же мне тогда показать, что она богиня любви и красоты?! Как?.. И разве есть такое совершенное женское тело, тело как у богини?!

Платон внимательно слушал друга. Его большие, такие умные глаза в упор смотрели на Праксителя, смотрели изучающе. Брови двигались, словно он что-то обдумывал, словно Пракситель был сейчас подтверждением его собственной теории о человеческой душе.