Я вижу Тебя

Внезапно в том же месте просто на глазах стало вырастать новое стадо варков. Такого количества этих чудовищ я точно еще никогда не видел. Через какое-то время их приток остановился и все они замерли, как будто изучая обстановку с явным намерением двигаться в нашу сторону.

Всей своей массой в этом момент они напомнили мне море: только недавно оно было спокойным и притягательным, но штиль быстро закончился, и вот оно уже вспенилось и забурлило, а затем всем серым потоком хлынуло в нашу сторону, при виде которого невольно возникает необузданный природный страх. И в этом море нет места чувствам, сомнениям и страхам, оно просто поглотит нас всех без остатка, накроет своей чудовищной волной, тогда конец всему, и уже неважно, кого мы любили и чем дорожили.

Все мы слышим твердые и сейчас так нужные слова Камыка:

– Мужики, не ссать, держаться вместе и страховать друг друга! Братцы, надо продержаться! Всем опустить забрала! Беречь патроны – валить одиночными, а не лупить как попало! Не забываем про табельные пистолеты, осколочные и светошумовые гранаты, ножи – все в ход! – и уже в микрофон шлемофона. – Прорыв на четырнадцатом секторе! Как слышно, у нас прорыв стада, срочно, срочно нужна помощь!

Несмотря на понесенные потери, стадо приближалось к нам очень стремительно. Мы уже опустошили магазины табельных пистолетов, использовали имеющиеся гранаты. И вот я уже слышу, как парни один за другим повторяют: «Я пустой, я пустой…». У меня тоже самое.

Достаем из набедренных чехлов специальные широкие ножи. И вот вся эта жуткая масса с одной целью «растерзать и разорвать» врезается в нас. Я практически не вижу товарищей, чувствую, как мои налокотники и наколенники, шейную накладку, перчатки, бронежилет и тяжелые ботинки пытаются содрать или прокусить. Орудую ножом наотмашь, силы на исходе, приходит чувство нереальности происходящего.

В этом ужасном гомоне людей и чудовищ, падающих гильз и смраде боя все мы слышим в динамиках своих шлемов надрывный голос Макса, который как молитву снова и снова повторял стихи Тухлого:

В моей голове давно – запах родного дома,
И мне бы сейчас вдыхать – отчизны аромат,
Где все мне мило и все до боли знакомо,
Брат, миру мир, нет войне – оставь автомат!

И вдруг все неожиданно закончилось. Все варки разом обмякли и просто завалили меня своими тушами. Дышать тяжело, так как я весь залит вонючей кровью варков вперемешку с их внутренними органами. Жадно хватаю кислород ртом, как рыба.

В этот момент страх сковал меня. Нет, не страх того, что я скоро умру, а тот страх, что больше никогда не увижу ее. Я нащупываю рукой оберег, которой подарила мне Варя перед командировкой (кулон в виде клыка волка на шнурке), крепко сжимаю его и мысленно представляю ее образ. Наружу вырываются, вероятно, последние мои слова в этой жизни: «Прости, родная!». Мне нельзя терять сознание, но все же это происходит…

Прихожу в себя, голова раскалывается и шум в ушах, а надо мной склонился Боцман:

– Георгич, братишка, ты живой?

– Да, – еле шепчу, не узнавая свой голос, – Только воздуха не хватает!

– Ничего, бродяга, сейчас легче будет. «Тяжелые» обнаружили операторов и устранили. Потом на их пульте деактивировали ботов. Георгич, есть плохая новость – Макс погиб. Ему вырвали шейную накладку вместе с кадыком. Просто море крови. Жалко парня. Плохо, что мы не успели его спасти.

Уже по прибытии в отряд мы узнали, что потеряли и нашего Пухлю.

На территорию «мобильника» через контрольно-пропускной пункт пытались проникнуть два террориста, а он в том момент оказался рядом и остановил одного из них, но другой успел привести в действие заряд, находящийся на нем в виде пояса смертника. Ценою своей жизни Пухля предотвратил смерти других ребят.

Как? Как, скажите мне, потерять близких тебе людей и пережить все это?

Да, именно так! Мы превратились в настоящую боевую семью, которая держала нас на плаву и не позволяла нам сдаться и не уйти глубоко в себя, а помнить, что жизнь всегда и везде продолжается.

Конечно, то была совсем другая и, думаю, действительно и по-настоящему реальная жизнь, абсолютно отличная от мирной, со своими законами выживания, когда друг есть друг, а враг есть враг, которому не надо фальшиво улыбаться сквозь зубы, но в любом случае каждый из нас, засыпая, хотел проснуться не в казенной постели, а дома, рядом с любимой женщиной. Тут уже ничего не добавишь.

Возможно, так когда-то и было: человек не играл в жизнь, а проживал ее эмоционально и глубоко, пропуская через себя каждое событие в ней и принимая все близко к сердцу. И мы здесь стали другими и, быть может, вернулись к первоистокам, перестали быть равнодушными и циничными к происходящему вокруг. Мы были вместе как один, как братья святого воинства – братья по крови. Каждый из нас составлял частичку этого братства, даже со своими заблуждениями, причудами и недостатками, и уже немыслимо представить его хотя бы без одного из нас.

Мне кажется, что всех нас дополнительно сплотил один случай, когда к нам в кубрик как-то под вечер ввалился Башка – рослый детина, один из бойцов второй казармы.

* * *

– Братья по оружию, есть чего залить?

– Башка, тебе чего не спится? – спрашивает Тухлый, кровать которого ближе всего к входу, отрываясь от чтения очередной научно-популярной книги.

– Есть острое желание выпить! Может быть, поможете горю, а, земляки? – продолжает Башка.

– Иди лесом, зёма, ничего нет, сами с удовольствием бы сейчас жахнули! – вмешивается в разговор Карась.

– Слышь, Агузар, надо метнуться за колючку, пивка принести коллеге! – Башка переключает свое внимание на Агузара, видимо, рассчитывая на свое физическое превосходство над молодым товарищем и, вероятнее всего, надеясь на безразличие остальных.

– Парня на глупости не толкай! – подключается Боцман.

– Старый, я к тебе не обращался! Врезаешься не по делу, морячок!

– Вы хотите поговорить о своих психологических проблемах? – иронично спрашивает его Макс.

– Сегодня в нашей студии господин Башка, и вот его история о неудовлетворенных потребностях! – забавно добавляет Пухля.

– У вас тут вся молодежь борзая? Может быть, ты, парнишка, за пивасиком сгоняешь? – переходит на повышенные тона Башка, обращая свой гневный взор на Пухлю.

– Парни, мне кажется, что его самого подрядили за пивом, а он приперся к нам, нашел балбесов! – не выдерживаю я.

– Хитрожопый дятел, тебе сказали – свободен! – уже не сдерживается Томак.

Неожиданно для всех нас разъяренный Башка предпринимает попытку достать табельный пистолет и применить его по прямому назначению, но положение спасает Тюлень, до сих пор умиротворенно взиравший на все происходящее. Мощным ударом он посылает Башку в нокаут, так что тот с громким грохотом кубарем катится за пределы помещения.

– Вот это полет! – восторженно кричит весь наш кубрик и рукоплещет творцу этого поразительного по красоте действа.

А дальше: обиженный в своих чувствах Башка приводит к нам в гости свою команду бойцов без правил; стенка на стенку; разбитые в кровь лица, поломанные зубы и ребра; общее крепкое братание. И что в итоге, спросите вы? А я вам отвечу: Башка проставляется имбирным пивом, все довольны и жизнь как никогда прекрасна…

* * *

Спустя сто дней после начала командировки мы уже настолько ценили сплоченность нашей группы, что решили оставить память об этом страшном и одновременно интересном времени.

Самым простым способом не забыть все, что было здесь с нами, мы посчитали оставить на своих телах памятные татуировки, благо в отряде был свой доморощенный художник. За добрый старый коньяк он помог нам определиться в выборе «татушек» и расшифровке наносимых символов, которые сам же и набил. Каждый из нас определился, что ему по душе: древние рунические узоры, приносящие удачу и защищающие от темных сил; скорпионы, готовые к удару, определяющие принадлежность к боевому братству, или глубокие по смыслу изречения древних, такие как у Макса о том, что Бог с нами.

Но сегодня Его с нами не было…

Тринадцатый

Когда-то я был послушником, не прошедшим обряда, но сейчас я брат святого воинства Отца Рейвена. Меня зовут Рус, точнее брат Рус. И даже сейчас во мне всплывают воспоминания о дне моего посвящения в орден – братство ангелов-прокураторов, призванных защищать установленный творцом миропорядок и вершить закон по священному Кодексу Рейвена.

* * *

Облачаясь в черные одежды посвящения, я как никогда ощущаю, что нахожусь на пороге новой жизни, наполненной реальным смыслом и целью, и отрекаюсь от всего старого, что было когда-то мною и жило во мне. Возможно, к счастью, прошлого я совсем не помню, потому как ко всем послушникам применяют процедуру стирания памяти до получения ими сана ангела-прокуратора. Этот процесс помогает стать поистине свободным от ненужных якорей в виде старых эмоциональных переживаний, в которых нет необходимости брату ордена, а сконцентрироваться только на получении знаний и умений, так необходимых ангелу-прокуратору.

Я многое читал, долго тренировался, и в какой-то момент мой наставник – старший брат ордена Туэр – сказал, что время пришло и я полностью готов. Туэр один из самых мудрых и приверженных истинным идеалам ангелов-прокураторов. Он учит меня не воспринимать трудности как проблемы, ведь на самом деле это задачи, которые имеют свои решения, может, иногда легкие или более сложные, но решения, а ощущение непреодолимости только в голове и не более того.

Во время тяжелого во всех смыслах экзамена я прошел все испытания, став более крепким и физически, и духовно. Может быть, не так, как мне изначально хотелось, но набрав то самое необходимое количество знаков отличия. Осталось только одно – пройти обряд посвящения.

В дверь моей каюты постучали. На пороге один из помощников творца, но только это не обычный гражданский стюард или техник. На нем черный сидящий по фигуре двубортный парадный мундир: петличная эмблема в виде солнца, пронзенного пылающим мечом; большие позолоченные пуговицы; красивый шитый ярко-желтый ремень с начищенной до блеска бляхой; на левом рукаве красный шеврон, на котором изображен черный ворон, расправивший крылья; форменные брюки с широкими желтыми лампасами. Погоны выдают в нем старшего офицера. Наряд идеально дополняет белая фуражка, к козырьку которой он подносит вытянутую ладонь в белоснежной перчатке и без запинки рапортует:

– Честь имею, квадринг-полковник 3 ранга небесного корпуса Ромберт, прошу следовать за мной в зал героев.