Кирилл

– Претензий не будет, – пообещал я, улыбаясь и про себя издавая вздох облегчения оттого, что мой план удался.

Анестезиолог поднес к лицу Кирилла черную маску с эфиром.

– А что если я не выйду из наркоза? – с опаской спросил брат, отводя в сторону его руку.

– Ничего страшного, – мягко ответил я, – останусь я и буду жить за двоих, так что, обещаю, твоего исчезновения никто и не заметит. Буду натягивать твою дурацкую кепочку и драные джинсы и волшебным образом превращаться из Золушки в принца. Подвоха никто не заподозрит, у нас ведь даже индикаторы-туфельки одного размера.

– Сволочь, – выразительно сказал Кирюша и притянул к лицу руку врача с маской, временно лишающей человека сознания.

Я сидел в окрашенном тоскливой зеленью коридоре военкомата, ожидая Кирилла у дверей зубоврачебного кабинета. Передо мной расхаживал взад-вперед военный с суровым взглядом исподлобья. Когда из комнаты с надписью «Психиатр» или «Хирург» появлялся полураздетый парень, проходящий медкомиссию, военный быстро приближался к нему, брал у него папку с личным делом и вел к очередному врачу. Наконец, дверь распахнулась, и ко мне выбежал Кирилл, радостно потрясая медицинской документацией.

– Я – «негодник», – торжественно объявил он, лыбясь во весь рот, в углах которого уже стали заметны пустые места.

Возникший рядом с Кириллом неулыбчивый военный забрал у него папку с врачебными показаниями и, взглянув на объемную запись, сделанную дантистом, презрительно махнул рукой.

– Можешь идти домой, салага, – прогавкал он в типично милитаристской манере и поспешил к очередному призывнику.

Мы вышли на свежий воздух.

– Ну, с «белым билетом» тебя, братишка, – поздравил я Кирилла. – Считай, что ты дешево купил себе свободу.

– Да уж, – хмыкнул Кирюха, трогая языком еще не зажившую после операции десну. – Кто бы мог подумать, что мои ужасные зубы обернутся мне во благо? Ну, а ты-то как – может, и у тебя какое отклонение нашли?

– Нет, не успели, – коротко ответил я.

– То есть?

Я остановился на дороге и стал расстегивать плащ под недоумевающим взглядом брата.

– Смотри, – сказал я, распахивая свой длиннополый макинтош: под его покровом, глубоко засунутая в брюки, лежала заветная папка с моим личным делом – люди в военкомате берегли его как зеницу ока и все-таки проворонили. – Больше я в их списках не числюсь. Можно сказать, теперь я для них вообще не существую: без этого документа им и искать-то некого. А если и вспомнят мое лицо, то наверняка подумают, что это был ты, и скажут: так ведь это же тот самый беззубый «негодник», от которого в армии толку, как от козла молока…

– Ну ты даешь, братан, – проговорил Кирилл, ошарашенно глядя на меня, – а мне-то всегда казалось, что святой грешник – это я…

Я лишь коротко хохотнул.

***

Мы с Кириллом бродили вдоль бесконечных стеллажей американского торгового центра «Фред Майер». Братец не мог прийти в себя от потрясения при виде буржуазного изобилия товаров: ему нужно было все потрогать, поохать над каждой изящно упакованной мелочью и идти дальше, скрепя сердце от горького осознания того, что данное великолепие – не для нищих русских туристов. Внезапно он застыл как вкопанный над какой-то коробочкой и легким окликом привлек к ней мое внимание. Я подошел к полке.

– Смотри, – шепотом сказал Кирюха, как будто кто-то здесь понимал по-русски, – знаменитые карты Таро.

– Да, они самые, – согласился я, прочитав надпись на синей упаковке, под которой было запрятано бесценное сокровище, оцененное, однако, практичными американцами в пятьдесят долларов. – Пошли дальше.

– Нет, постой, – умоляющим голосом произнес Кирилл, – неужели мы уедем отсюда без единого, самого маленького, сувенирчика?

– Что ты предлагаешь? – спросил я подозрительно. – Выкинуть на карты полста баксов? Нет, уволь: нам еще две недели на что-то жить нужно.

Кирилл подошел ко мне вплотную, так что я почувствовал его дыхание у себя на волосах.

– Помнишь – хлеб и книги воровать не грешно? – одними губами прошептал братишка.

– Ты псих, это не книга, – тоже беззвучно произнес я. – Не впутывай меня, пожалуйста, в свои аферы. Я иду к выходу.

– Я буду через пять минут.

– Здесь на каждом шагу камеры, – предупредил я Кирилла.

– Я все сделаю незаметно.

– Не забудь отодрать магнитный код, так, на всякий случай, – посоветовал я со скучающим видом, неторопливо продвигаясь вдоль стеллажей, – а то, чего доброго, зазвенит на контроле.

– О’кей, – произнес Кирилл единственное известное ему английское слово.

Я вышел из магазина на свежий воздух и сделал несколько нервных глотков кислорода. Через две минуты вслед за мной вышел Кирюха – с непроницаемым лицом, но натянутый, как струна.

– Пошли отсюда, – металлическим голосом произнес он в мою сторону, и мы широким шагом направились прочь от универмага.

– Все в порядке? – коротко спросил я.

– Как учили, – так же кратко ответил брат, слегка приподнимая куртку, под которой я увидел кусочек блестящей синей упаковки. – Наивные американцы не подозревают, кто пожаловал к ним в гости.

– А все-таки книга здесь тоже есть, – весело объявил Кирюха, вслед за колодой вытаскивая из упаковки черный путеводитель по мифической системе Таро. – И еще какая-то тряпочка.

Тряпочка оказалась квадратом черной шелковой ткани с золотым изображением кельтского креста и предназначалась для раскладывания изумительной красоты карт. Мы уселись прямо на полу возле наряженной к Рождеству елки и в приглушенном свете праздничной гирлянды приступили к священнодейству.

Я с наслаждением касался пальцами прохладной поверхности карт, в особой последовательности выложенных на ткани; переворачивал их вверх картинкой, изображавшей сюжет одного из греческих мифов, и в книге отыскивал его пророческое толкование. Я неторопливо переводил вслух текст с английского языка, заодно упрощая его так, чтобы было понятно Кириллу, по-детски внимавшему мне с приоткрытым ртом.

Перевернув очередную карту, я вдруг почувствовал внутренний озноб, хотя абсолютно не знал ее значения – просто интуитивно уловил исходящую от картинки энергию неспокойствия. Ничем не выдав волнения, я начал про себя читать пояснения. Чем дальше я читал, тем больше возрастало мое смущение. Карта предостерегала Кирилла от легкомысленных поступков и говорила, что если он даст волю безрассудству, то дело может обернуться большим скандалом. Впрочем, при благоразумном поведении его легко можно было избежать.

– Ну что там? – с нетерпением прервал мое чтение брат.

– Все в порядке, – ответил я наконец и, подняв на Кирилла глаза, ободряюще ему улыбнулся, – все в твоих руках, фортуна к тебе благоволит.

Кирюша глубоко вздохнул и довольно потер ладони. Я тоже вздохнул, впервые в жизни чувствуя угрызения совести: я прекрасно знал, что задумал мой двойник, но не собирался удерживать его от необдуманных поступков.

Я был в доме один: рассеянно перелистывал страницы какого-то журнала, слушал шорох дождя, что бился каплями о крышу, и глядел в пламя электрокамина. Все эти бездумные действия, однако, не могли преодолеть терзавшее меня с утра ожидание неизвестно чего. Когда же в шуршащей тишине вдруг раздался пронзительный телефонный звонок, я понял: вот оно, то, чего я ждал все это время.

– Это Кирилл, – услышал я в трубке приглушенный и сбивчивый голос брата, – меня арестовали во «Фреде Майере» за кражу. Приходи скорее, я в кабинете инспектора. Он меня упорно о чем-то спрашивает, а я только жестами показываю, что ни хрена не понимаю.

– Горе ты мое, – ответил я, кусая губы, чтобы не выдать улыбку в голосе, – ладно, сейчас буду.

Спустя десять минут я уже стоял на пороге кабинета с надписью “INSPECTOR” и вовсю потешался, заглядывая через дверь внутрь. Кирюша сидел на стуле перед огромной грудой награбленного барахла, а против него восседал крупногабаритный мистер в штатском, занося в ноутбук названия товаров, на которые позарился мой отчаянный братец.

– Добрый день, – поздоровался я на безжалостно исковерканном английском, – я брат этого парня.

– О, вы брат м-ра Кирилла Романова? – обрадовано уточнил инспектор, вполне симпатичный молодой человек, заглядывая в Кирюхин паспорт, – очень хорошо, что вы пришли – мне бы хотелось задать вашему родственнику несколько вопросов, а он совсем не говорит по-английски.

– Говорит, и куда лучше меня, – сказал я с убедительностью, – просто, наверное, от страха потерял дар речи. Если позволите, я останусь с ним на несколько минут один на один, а вы можете запереть нас снаружи.