Охотники за голосами

Третьи, наверное, считали себя самыми хитрыми – встали позади толпы и вдруг развернули флаги своей партии на пятиметровых телескопических удочках, тем не менее так прижавшись к задним рядам зрителей, что Кузнечко моментально отметил про себя, что в кадр с такими мачтами флаги точно не попадут. «Такие все грамотные стали, – с ухмылкой подумал про себя консультант. – Будто только с планерки Первого канала. Выгодную для себя картинку формируют, а как искренне прячут свои действия за улыбки и поздравления с праздником направо и налево!»

На самом краю площади стояли кучки солидных людей. «Вот эти нервничающие – точно районное руководство, ждут губернатора, а вон там, по-моему – тот, кто мне нужен. Ну да, негоже оппозиционному лидеру со всем народом стоять, ждать первое лицо области и теряться в одиночестве, когда все уставятся на приехавшего губернатора».

Перед Кузнечко вдруг вырос студент в партийном шарфике и равнодушно, с натянутой, как в дешевой маске, улыбкой, оттарабанил: «Здравствуйте! От всей души поздравляем вас с большим праздником всей пустозерской земли! Слава защитникам Пустозерска! Возьмите наш флаер, приглашаем вас на депутатский прием нашего лидера, который состоится в музыкальной школе сразу после торжественного митинга! Наш лидер ответит на все вопросы и выслушает каждого!» Вложил в руки бумажку и исчез в направлении следующего зеваки. Флаер, по большому счету, соответствовал сказанному юношей.

Оппоненты заметили ход с флаером, и через полминуты перед Василием появилась женщина: «Ой, а извините, у вас нет лишнего приглашения на встречу с депутатом? Я свое потеряла». Василий, почти смеясь, протянул ей только что полученный флаер, который она с трудом, стесняясь и поворачиваясь к Кузнечко другим боком, попыталась впихнуть в туго набитый такими же бумажками карман.

– Погодите, – с напускной строгостью, инспекторским голосом сказал Кузнечко. – Хочу сказать, что на встречу с депутатом никогда не ходят по билетам или пригласительным! Это противоречит профессиональному смыслу самого депутатства, он рад будет толпе без всяких пригласительных и даже сам будет зазывать на улице прохожих! А вы своими действиями, только подогреваете интерес народа к встрече с оппозицией!

– Ой! – громко испугалась женщина и тут же шепотом добавила: – Мне же сказали так! Я делаю, как сказали! Простите… Вы, наверное, из областного исполкома…

– Я из Москвы, – нисколько не соврал Кузнечко, сказав это все тем же строгим голосом, чувствуя, что бедная женщина сейчас или упадет в обморок, или заплачет. – Лучше взять все собранные пригласительные и незаметно раскидать по площади, таким образом обращая внимание избирателей на мусор под ногами. Люди сформируют соответствующее отношение и к приглашению, и к депутату, тем более они сдуру туда его портрет прилепили.

Женщина уважительно закивала головой и пошла искать свое начальство. Кузнечко сменил диспозицию, еще раз обратил внимание, что людям действительно совершенно все равно и на флаги, и на флаеры, и на партийные шарфики, все щебетали о своем и ждали начала мероприятия.

Вдруг легкий, едва заметный шелест пробежал по толпе, какое-то невообразимое волнение и ажиотаж, словно переключатель, изменил атмосферу. Вокруг сделалось как-то торжественно тихо, и только легкий ветерок голосов: «Губернатор приехал, губернатор, наш глава-то района прям рядом, рядом, смотрите! Этот старый пень с вокзала вьется вокруг…»

Крепкий седовласый губернатор, сливаясь в попутном движении с подоспевшими оппозиционными лидерами, со всеми здороваясь за руку по пути, упругой молодой походкой первым делом подошел к сидящим ветеранам. За ним следом все его попутчики тоже начали жать руки и гладить по плечу бабушек и дедушек, которых насчитывалось с десяток и их в ряд усадили перед трибуной. Раздался звук метронома и торжественный, но волнующийся и от того запинающийся голос невидимой ведущей из местного Дома Культуры.

Кузнечко не стал смотреть торжественный митинг, выступление школьной хореографии, ружейный салют взвода почетного караула из местной мотострелковой бригады. Он понял, что с главой района не переговорит сегодня, тот совершенно точно ни на шаг не отойдет от Первого лица, а когда посадит его в машину, выдохнет и вряд ли захочет портить свою радость от успешной работы разговором с каким-то заезжим москвичом. Василий пошел искать музыкальную школу, попутно думая об этом явлении: изменении атмосферы, внимания, даже, казалось, воздуха в момент появления Первого лица. «Пусть не заметно, пусть на минуту, но это как по команде, у всех таких разных одинаково, словно кто щелкнул включателем другого измерения: властитель приехал! Как в словах профессора во сне…» – размышлял Кузнечко, прогуливаясь по свежеподметенному тротуару с побеленными накануне бордюрами. И тут он вспомнил про давний, уже и позабытый момент из его жизни – инаугурация президента.

Он стоял среди множества приглашенных, выстроившихся вдоль красной дорожки в длинной Кремлевском зале. Место стояния у него было далеко от главного места таинства с Конституцией. Но и здесь, в проходном с двух сторон вытянутом зале, находилось множество знаменитых на всю страну лиц, представителей всех профессиональных цехов, фракций и отраслей. В позолоченной роскоши кремлевских интерьеров царила тишина, в воздухе почти физически чувствовалось напряжение. Все переговаривались очень тихо, сдержанно здоровались кивком головы со старыми знакомыми, то и дело поглядывая на большие экраны, где в прямом эфире должны были показывать президентский кортеж по дороге сюда, в этот зал, к этим золотым высоким дверям на входе и к этой красной дорожке. Вот два товарища, оказавшиеся разделенные этой самой красной дорожкой пытались о чем-то переговорить, вытягивая шеи. Вдруг один из них, оглянувшись по сторонам, нелепо, испуганно перепрыгнул на другой берег, едва коснувшись своей начищенной туфлей красной поверхности, будто это было не ковровое покрытие, а огненная кипящая лента лавы.

Кузнечко прислушался к соседям, строго одетым мужчине и женщине, стоявшим рядом. Она говорила ему о том, что впервые на инаугурации, но ощущения очень знакомые, словно она не раз уже бывала на подобном действии. На экранах двинулись черные машины в окружении эскорта. «Я поняла, на что это все похоже! – вдруг зашептала на ухо мужчине спутница. – Это все похоже… на похороны, ну, в смысле атмосфера, поведение людей, сейчас вот он пойдет по дорожке, а мы все будем хлопать, словно провожая в последний путь, а потом все случится». Кузнечко вытянул шею к таким интересным соседям, чтобы не пропустить любопытный диалог. Мужчина приобнял ее за плечи и зашептал в ответ: «В каком-то смысле ты права, дорогая, если рассматривать похороны как обряд перехода в другой мир. Он тоже переходит в другой мир и после совершения обряда станет другим, совершенно особым человеком! Тяжела шапка Мономаха, только представь, каково ему совершать этот переход! Смотри, смотри»…

Василий вернулся из московских воспоминаний в провинциальный Пустозерск. В небольшом актовом зале музыкальной школы райцентра собралось человек сорок. Студенты, зрелые мужчины, несколько районных и городских депутатов и их помощников из столицы региона – из числа сопровождения и группы обеспечения областного исполкома. Они составляли большую часть аудитории. Местные избиратели были представлены тремя-четырьмя любопытными работниками самой музыкальной школы и пожилыми людьми, в основном женского пола.

Кузнечко присел в самый темный угол за спины женщин и закрылся партийной газеткой, которую тут же, на входе, вручали студенты всем входящим.

Время начала встречи с лидером оппозиции губернского масштаба уже затягивалось минут на десять. Василий представил, как сейчас за дверью получают нагоняй партийные аппаратчики за полупустой, и без того небольшой для такого солидного планового партийного мероприятия зал. «И стулья лишние не убрать, привинчены. Значит, и от своей пресс-службы получат», – подумал московский политтехнолог. Словно в доказательство его слов по рядам пошли помощники с просьбой пересесть поближе, а на самом деле сделать хоть какое-то подобие массовой встречи с избирателями для партийного фотографа.

В зал спокойной, солидной походкой уверенного начальника вошел среднего телосложения в светлом костюме и партийном шарфике, с лихо зачесанной назад седой шевелюрой и лихими черными усами лидер, депутат губернской Думы, по совместительству единоличный руководитель провинциального отделения всероссийской партии традиционно непримиримых оппозиционеров. Все выдавало в человеке опытного публичного бойца, старого политического волка и грозного для партийных аппаратчиков начальника. «Все есть! Все, что должно быть у настоящего лидера, но какой-то комплекс неполноценности тоже есть, и вот ощущения тайны власти, даже минутного в аудитории нету! – зафиксировал Кузнечко, с прищуром разглядывая между спинами женщин своего будущего соперника. – Ну нету у него обаяния власти!»

Усатый, как прозвал про себя депутата Кузнечко, медленно, солидно и за руку поздоровался с сидящими на первых рядах людьми, пару раз грозно зыркнув при этом на тянущих ему из массовки руки однопартийцев. И начал речь:

– Друзья, земляки! Еще раз хочу поздравить всех со знаменательной датой! Город Пустозерск – наша гордость, а его жители – наше достояние и сокровище! Тем более горько сегодня вспоминать войну, когда бандеровский фашизм поднял голову на братской Украине! Гибнут мирные люди, дети…

Зал словно проснулся, ободрительный шепот, головы сидящих слегка закивали. Оратор понял, что правильно начал.

– Как такое могло случиться? За что воевали наши с вами деды? Каково им оттуда, – он поднял палец к потолку, – из Царствия Небесного, глядеть на все, что сегодня показывают по телевизору?

– А мой перечник и не смотрит! – вдруг звонким голосом перебила выступающего одна из бабушек интеллигентного вида. Похоже, у нее накипело и среди подружек и областных гостей по причине тайной гордости за своего «перечника» вырвалось наружу. – Не выносимо, говорит он мне, смотреть на это все, откопал… э-э-э, нашел в лесу автомат с войны, нала-а-дил его, сма-а-зал. Говорит, пока хоть одну мразь, что народ сжигает, не порешу – в гроб не лягу! Требует, чтобы я ему этот… рыбацкий костюм защитного цвета купила! Сво-ло-чи!

Голос старушки дрогнул, и она спрятала голову в платок. Тут же, не давая лектору отреагировать, раздался голос сотрудницы музыкальной школы:

– А мой Вовка сказал, что на север устроился и не звонит уже два месяца, как уехал! Года не прошло, как с армии вернулся и пропал, там он точно! Он с двумя мальцами сбег из дому, с которыми служил вместе, может, подсобите отыскать, товарищ депутат?

Поднялся гвалт, из которого сыпались личные советы, последние новости, искренние проклятья в адрес майдана и бандеровцев. Депутат попытался свернуть на другую тему, но никак не получалось, пока наконец другая старушка не встала и сама не обратилась к гостю:

– Мы тут с Советом ветеранов собрали, кто сколько может на лекарства нашим пенсионерам и на еду ребятишкам малым из Новороссии, все под запись, с ведомостью. Давайте вы тоже примите участие, товарищ депутат! Все равно же голосовать за себя будете просить, так же? Хоть добрую память о себе оставите!

– Конечно, поучаствую! Конечно, мои дорогие! Сразу после встречи, мой помощник пойдет с вами и сдаст денежку. Сколько смогу, не обессудьте, от всей души. Мы же – оп-по-зиция! Нас так власть зажала за нашу правду, что ни денег, ни работы у нас нет! – перевел все-таки оратор в нужное русло разговор. – Посудите сами, мы со своей пенсии нашим братьям последние копейки собираем, а эти толстосумы из власти брюхо свое набивают, миллионы тратят на свой пиар, на дорогие машины, отдыхи на Гаваях, на часы по миллиону долларов! Посмотрите, что в телевизоре показывают, что в Интернете пишут про этих кровососов народа.

В зале наступила тишина. Депутат понял, что пора говорить главное.

– Мы, наша партия выйдем на губернаторские выборы и положим этому беспределу конец в нашей губернии! Положим конец! Сколько ж можно! Сколько у вас пенсии и зарплаты, а? Сколько мы будем ждать ремонта этой замечательной Пустоцкой музыкальной школы, которой, – заглянул в бумажку в руке, – на следующий год исполнится шестьдесят лет! Сколько еще мы будем отдавать последние кровные жуликам из ЖКХ? Доколе нам терпеть ямы во дворах наших домов! Так жить нельзя! В наших силах поменять это на честных демократических выборах. Я пока не агитирую и не называю нашего кандидата, – повисла многозначительная пауза, – но он появится совсем скоро, и я прошу уже сейчас вливаться в наше партийное ополчение!

Оратор профессионально завел сам себя, активно разводил руками и тряс кулаком в потолок. Речь лилась из него как бурный поток, захватывая аудиторию: то накрывая ее ужасом, то лаская теплотой соболезнования, то вдохновляя на акции протеста за справедливость. Однако народ, в отличие от самого оратора, особо не заводился. И когда лидер оппозиции предложил задавать ему любые, самые острые вопросы и просьбы, раздался стеснительный тоненький голос другой сотрудницы музыкальной школы:

– В нашем Пустозерске детский сад построили. А еще Иван Иванович, губернатор, когда к нам на музыкальную гостиную заезжал в апреле, у него тут дача недалеко, сказал, что наша школа уже стоит в бюджете на следующий год, извините. А вас я в прошлом году слушала, вы все то же самое говорили, и в позапрошлом, извините еще раз, пожалуйста.

– Эх, кумушка вы моя! – не растерялся оппозиционер. – Я скромно не стал приводить в пример ваш детский сад! Потому что мне стыдно, что у вас построили на весь район всего лишь один детский сад, а не десять! А не воровали бы – и школу вашу давно бы отремонтировали! Что ж вы такая наивная, несчастная жертва пиара власти! Если хотите знать, то за ваш садик вы должны благодарить, – лидер партии пошарил глазами по залу, – Петра Никифоровича! Вашего районного депутата от нашей партии!

Испуганный мужичок Петр Никифорович подскочил со своего места и заспанными глазами начал испуганно озираться по залу.

– Садитесь, Петр Никифорович, – ледяным голосом процедил Лидер, заметив заспанные глаза коллеги, и громко продолжил: – Это именно он, ваш депутат от нашей партии, скромно, но неоднократно поднимал вопрос о Пустозерском детском саде, я лично подписывал письма во все инстанции, угрожал акциями протеста, голодовкой и обращался к нашему лидеру в Москву! И если бы не я, нет, если бы не все мы вместе с товарищами, не было бы у вас детского сада еще лет двадцать!

Раздались бурные аплодисменты со стороны помощников и неуверенные, из чувства «все хлопают – мне тоже надо» хлопки из рядов местных жителей. Тут же поднялась женщина из местных и, сориентировавшись в обстановке, начала длинную докладную жалобу на преступления районной и областной власти перед народом Пустозерска. От плохого отопления зимой в ее доме до ужасного качества вонючей самогонки, которую нелегально продает соседка Ефросинья пустозерским мужикам.

Вдруг с заднего ряда всех прервал спокойный голос Кузнечко:

– Вообще-то, Валентин Петрович, это правительственная программа по детским садам, и срочность, адресность финансирования строек или ремонтов защищает в Москве правительство Провинции, а вы даже в областной Думе к этим вопросам не имеете никакого отношения, кроме права на депутатский запрос, разумеется, так что вы людям только что наврали, получается…

Валентин Петрович (так, оказывается, звали лидера оппозиции) побагровел, затем быстро (все-таки опыт), подняв руку в направлении Кузнечко, громко прорычал:

– Провокатор! Засланный казачок от наших жуликов! Вот как власть обмазывает грязью последнюю оппозицию! Правда глаза колет? Проследите за ним, не выпускайте его, мы пойдем в суд!

– Да я и не убегаю никуда, я, наоборот, к вам, – спокойно сказал Василий. – Просто я удивлен: на последнем координационном совещании ваш куратор Семен Семенович давал несколько иные установки в региональные отделения, более того, мне он говорил, что селектор по кандидатам и рекомендациям на губернаторские выборные кампании вашей партии состоится только через неделю!

Кузнечко с удовольствием отметил про себя, что лидер оппозиции точно растерялся, понимая, в отличие от присутствующих, и кто такой Семен Семенович, и про селектор. Помощники разинули рты. Они не знали, что делать, смотрели поочередно то на Кузнечко, то на своего начальника. Кузнечко милосердно протянул руку помощи коллеге:

– Но вообще, как вы знаете, о вас очень высокого мнения в Москве, очень, вы – надежда партии, и люди вас ценят, прежде всего – за вашу честность и открытость, что является залогом успеха в борьбе с этой насквозь коррумпированной машиной власти. Я подожду вас на выходе, извините, ради бога, что перебил, продолжайте, пожалуйста…

Кузнечко встал, медленно, в тишине цокая каблуками своих модных туфель, прошел между замершими помощниками и вышел на крыльцо музыкальной школы… Сидя на лавочке в рощице за музыкальной школой Кузнечко мирно беседовал с Валентином Петровичем. Видно было, что тот еще обижался, фыркая в свои шикарные усы, но после инцидента был очень внимателен к каждому слову заезжего московского гастролера. Наконец, решив, что ворон ворону глаз не выклюет, ответил:

– Есть у меня и тридцать свободных депутатских душ, и даже больше, и вы, конечно, правы, что губернатор поможет мне все подписи собрать, и деньги мне, вернее, партии на кампанию, конечно, понадобятся. Но зачем мне помогать конкуренту? Вы оторвете мои голоса на выборах и вместо, например, второго места у меня будет какое-нибудь третье. Вы же понимаете, насколько это важно для работы в следующие пять лет? А если в ходе кампании у меня появятся шансы победить? Вы меня можете лишить как раз недостающих голосов, лишить шанса на второй тур! Опять же цена вопроса, вы ж понимаете, что это оч-ч-чень серьезно… – деликатно забросил удочку на предмет поторговаться Валентин Петрович.

– Ваши голоса я не съем точно, кто я такой здесь у вас? Я же здравомыслящий человек, поэтому моя задача – суметь выдвинуться, обратить на себя внимание и договориться по другим совершенно вопросам, откровенно говоря, обратить на себя внимание Москвы. Сами подумайте, зачем московскому политконсультанту ваша убогая провинция, да еще отвечать за все это хозяйство! Нет, нет. Ну а про цену вопроса вы не переживайте.

Кузнечко легким движением руки, предварительно окинув взглядом вокруг, расстегнул и откинул крышку своего заветного портфельчика, лежащего у него на коленях. Валентин Петрович замер. И сам резко захлопнул портфель, навалившись на Кузнечко.

– Что вы себе позволяете! Мы же не в Москве! Застегните его, чтобы я был спокоен, – затем, оглядевшись, отдышавшись, Петр Валетнинович продолжил: – Значит так, давайте договоримся, я согласен, но расписку пишу не я вам, а вы мне! У меня в машине есть список моих депутатов, я их всех знаю лично. Я выбираю вам тридцать мандатов, обвожу их ручкой. Вы с завтрашнего дня едете и берете с них подписи за свое выдвижение. А вы мне прямо сейчас пишите расписку, что обязуетесь как сторонник нашей партии с моей регистрацией в качестве кандидата перевести в Фонд моей поддержки – вот эту сумму.

Валентин Петрович достал авторучку и на своей ладони написал цифру, поглядел на реакцию Кузнечко, нарисовал плюсик и еще одну цифру – типа на телефон и бензин по подготовке депутатов. Затем плюнул на ладошку и быстро стер чернила.

– И имейте в виду, если вы мне не переведете то, о чем договорились, куда и как я вам скажу сразу же, то вдруг окажется, что все мои, то есть уже ваши депутаты ранее, до вас, дали подписи другому кандидату, а значит, ваши подписи окажутся недействительными, – уверенно и уже с чувством легкого превосходства сказал оппозиционер. – Договорились? Пойдемте в мою машину за списком…

– Договорились! – весело, почти смеясь, ответил Кузнечко. – С вами приятно иметь дело. Только, Петр Валентинович, если вдруг ваш стратегический депутатский резерв по независящим от меня обстоятельствам потребуется вам самому по тем или иным причинам, то ваша сегодняшняя неловкость покажется вам детским садом, а все вот это, – Кузнечко похлопал по портфелю, – пойдет на то, чтобы вы стали даже не вторым, а последним номером на выборах и вылетели из своего партийного кресла по единогласному решению ваших московских старших товарищей. И, кстати, еще пять душ добавьте в наш с вами список, так сказать, за тот плюсик, что вы пририсовали на своей ладошке к первоначальной цифре…