Нулевые

– А что? – нагло уставился на нее ассистент, а его напарник, кряхтя, вытягивал из недр щита тонкий сероватый провод.

– Извините! – Татьяна Сергеевна, оскорбленная этим «а что?», повысила голос. – Я имею право спросить! Я здесь как-никак тридцать лет живу.

И мужик с дипломатом вдруг как-то болезненно сморщился.

– Ну, радиоточку аннулируем у ваших соседей. В конторе велели. Давно слишком, сказали, не платят.

– Ба-аб! – потянул Татьяну Сергеевну Павлушка. – Пошли-и!

Она одернула внука, желая что-нибудь еще сказать этим электрикам. Только – что? Во-первых, отключают не у нее, а во-вторых, соседям, кажется, теперь не до радио. У них другие заботы – с рассвета, через стену слышно, спорят, кому на поиски похмелиться бежать…

В лифте рядом с кнопками этажей новый сюрприз. Листок из школьной тетради и обстоятельная, разборчивым почерком надпись: «Уважаемые жильцы! С 1 мая сего года стоимость пользования лифтом увеличена на 2 (два) рубля! Теперь она составляет 14 (четырнадцать) рублей с человека в месяц. Просьба тем, кто за май уже оплатил по-старому, доплатить в счет июня!! ЖКХ № 43».

– О господи, – шепотом произнесла Татьяна Сергеевна, и опять вспомнился бывший зять: с какой стати за него, прописанного, платить?! И ведь даже на сына алиментов от него не видели, хотя чего ему опасаться – они ведь с Ириной официально женаты… Надо, да просто необходимо вечером поднять вопрос. Или пусть наконец разводятся, или… А какой еще вариант? Три с лишним года тянется непонятно что, и улучшений ни на грамм… и Ирине, кажется, все равно, будто не ее касается в первую очередь, не ее сына. – Доброе утро, – не особенно приветливо из-за мыслей поздоровалась она со старушками на скамейке.

– Доброе, доброе, – совсем безрадостно отозвались те.

Павлушка, оказавшись на воле, сломя голову, бросив ведерко с совками, помчался к качелям.

– Осторожнее! – послав ему вслед строгое, но бесполезное, Татьяна Сергеевна подсела к старушкам.

Крайняя справа, Наталья Семеновна, снимая ногтями шелуху, кидала в беззубый рот коричневатые, поджаренные семечки; вторая, та, что в центре, из соседнего дома, с медалью «50 лет Победы» на джемпере, просто хмуро глядела перед собой, а третья, крайняя слева, Светлана Дмитриевна, была занята чтением городских «Ведомостей».

– Слышали? – чтоб разделить неприятность, сказала Татьяна Сергеевна. – Лифт опять подорожал.

– Дак еще бы не слышать! – со злой готовностью отозвалась старуха с медалью. – Сидим вот тоже горюем. Огня вон нет целыми днями, а денежки драть – это не забывают.

– А вам разве, – Татьяна Сергеевна показала кивком на медаль, – льготы не положены?

– Мне-то лично положены… без очереди в сберкассе плачу.

– Ба-аб, покачай! – крикнул Павлушка с качелей.

В этот момент Светлана Дмитриевна оторвалась от газеты. Сообщила:

– Како-то ЗАО «Горкомхоз» извещат: теперь те, у кого на участке водопровод проложен, должны коллективный договор заключать, чтоб вода поступала.

– Чего?! – еще не поняла, но приготовилась рассердиться старуха с медалью.

– Ну, у кого свой дом или дача…

Татьяне Сергеевне очень хотелось дослушать очередную, наверняка возмутительную новость, но Павлик позвал уже громче, отчаянно вихляясь на сиденьице:

– Ну, баб! Ну покачай!

Пришлось встать, подобрать ведерко с совочками, пойти к внуку…

Однообразно, раздражающе тонко скрипели истершиеся подшипники качелей, и Павлушка так же однообразно выкрикивал:

– Сильнее! Сильнее!

А Татьяна Сергеевна в ответ просила его об одном и том же:

– Держись крепче давай!

Скрип резал уши, казалось, колючими комками влетал в открытые форточки. И Татьяна Сергеевна каждое мгновение ожидала – сейчас кто-нибудь высунется и истерически заорет: «Да перестаньте вы издеваться! Голова же лопнет!»

– Что, Павлуш, пойдем лучше в парк, – сама первой не выдержала, притормозила она качели.

Внук тут же заныл:

– Еще-о!

– В парке есть качели хорошие, а эти слышишь какие…

– Нет, на этой хочу!

Управлять Павликом у Татьяны Сергеевны получалось только дома, и то не всегда, а уж на улице он был полным хозяином; да его и можно понять – ведь бабушка вышла гулять с ним, а не он с ней, она нужна лишь для того, чтоб его не обидели, он не заблудился; качаться же именно на этих качелях – полное его право…

Дом их, светло-серая девятиэтажка, стоит в новой части города. Правда, новой части уже лет тридцать, и жизнь в ней такая же устоявшаяся, как и в старой. Впрочем, какая и где она нынче – устоявшаяся? Второй десяток лет непрекращающейся лихорадки.

Внук резко, неожиданно соскочил, и Татьяна Сергеевна лишь в последний момент успела удержать налетающее на него сзади сиденье качелей.

– Павлик! Разве можно так?! А если б ударило? Так ведь и сотрясение мозга…

Но тот, не слушая и не слыша, уже бежал в сторону парка. Татьяна Сергеевна, бормоча досадливо, с ведерком в руке поспешила за ним.

«Ох-хо… Мальчик растет, – подумалось, – нахлебаемся с ним еще…»

Когда-то очень хотела сына. Точнее, хотела, чтоб старший ребенок был сыном, а младший – девочка. Но первой родилась Ира, второго же завести не решились… Конечно, несколько ущербная семья получилась, хотя, с другой стороны…

О событиях в Афганистане она, само собой, знала – часто по воскресеньям смотрела передачу «Служу Советскому Союзу», где бывали оттуда репортажи, оптимистические, по-военному бодрые. Да и что, казалось бы? Служат наши ребята в ГДР, и в Чехословакии, и в Польше, теперь помогают устроить жизнь южному соседу… Лишь в восемьдесят четвертом поняла, что там происходит на самом деле.

Привезли сына сослуживицы по обойной фабрике. Привезли в заваренном металлическом гробу; сопровождающий офицер рассказал, что перевернулся грузовик на горной дороге в Туркмении и гвардии рядовой… В общем, несчастный случай. Но после поминок, уезжая, другой сопровождающий, сержантик, оставил конверт. И там было про бой в ущелье, про семнадцать убитых из роты и домашние адреса некоторых из них…

Сослуживица стала переписываться с родителями погибших, и вскоре оказалось, что вошла она в бесконечный лабиринт все новых и новых семей, потерявших своих мальчишек; сотни и сотни писем приходили осиротевшей матери.

И тогда, еще молодой почти женщиной, порадовалась Татьяна Сергеевна: «Хорошо, что у меня не сын».

А потом были вырезанные погранзаставы в Таджикистане. Чечня. И это оказалось намного ужаснее Афганистана. Ужаснее в первую очередь тем, что война была здесь, на экране телевизора, чуть не в прямом эфире. Генералы рассказывали в утреннем выпуске новостей, какое село они сейчас будут бомбить и освобождать от боевиков, а в вечернем – как бомбили, как брали дом за домом, сколько боевиков уничтожено, каковы наши потери. Через день появлялись более полные репортажи – уже с убитыми мирными жителями, завернутыми в плащ-палатки российскими солдатиками, сваленными в кучу чеченцами, у которых до странности одинаково кровянели раны в голове… И такое почти ежедневно, и, можно сказать, тянется до сих пор, восьмой год без малого…

Сын Татьяны Сергеевны, если бы он существовал на свете, вполне мог попасть хоть в Таджикистан, хоть в Чечню.

А сколько всяких других опасностей – не опасностей, не то слово – мальчишек повсюду подстерегает. Разве вот девочка бы так с качелей безрассудно спрыгнула?

Ладно, хватит об этом. Жизнь сложилась как сложилась, Татьяне Сергеевне почти пятьдесят, внуку вот-вот четыре. Одна надежда, что у него все хорошо сложится. Слабая надежда, если откровенно признаться…

Миновали широкую, но не особенно загруженную в дневные часы транспортом улицу, оказались в парке.