Книжица наших забав

Один человек, в чьем доме было много ласточкиных гнезд, поймал одну ласточку, привязал ей к лапе грамотку со словами: «Ласточка, где ты живешь зимой?» – и отпустил, зная по опыту, что ласточки возвращаются на прежние места. Улетев с другими в Азию, она свила гнездо в доме некоего Петра. Заметив грамотку на ее лапе, тот поймал птицу, прочел и приписал: «В Азии, в доме Петра». Когда ласточки воротились, человек прочел ответ и потом рассказывал эту историю как чудо (Caes. Dial. X. 59).

7

Один монах спал в хоре, а вокруг него видели бродящих с хрюканьем свиней. Цезарий держится мнения, что они кормились стручками, падавшими из его уст. «Это что же за стручки», – спрашивает новиций. – Когда человек бормочет псалмы в дреме, без усердия, его слова без силы – пустая оболочка, словно кожура от гороха или бобов, которой эти свиньи, то есть демоны, всласть наедаются (Caes. Dial. IV. 35)

.

8

Редкий случай произошел с неким Вассом, когда тот ехал мимо мельницы. С этих пор Васс надолго зарекся ездить мимо мельницы, потому что явилось ему существо, у которого уши и хвост были ослиные, а все остальное – медвежье, за всем тем уверявшее Васса, что они знакомы, хотя тот оживления, даже неискреннего, не выказывал и всячески пытался от дальнейшего знакомства уклониться. Наконец когтистый зверь, докучный собеседник, растолковал Вассу, что он бывший папа Бенедикт IX, а ныне справедливо осужденный небесным судом, а поскольку он жил по-звериному, то по смерти получил звериное обличье; кара же его состоит в том, что он в ожидании Судного дня без остановки влачится по тернистым, серным, смрадным и кипящим местам, а после Страшного суда его тело и душу поглотит гееннская прорва без всякой надежды на избавление. С этими словами он исчез. Уши ослиные, говорит автор, были ему даны из-за его сладострастия, медвежье тело – из-за плотской жизни, и лучше бы ему было оставить епископство (Helin. Chron. XLVI; PL 212, 935).

IV. О чудесных статуях и головах, и среди прочего – о браках с языческими божествами

Найду ли краски и слова?

    Пушкин

1

Один юноша из знатного римского рода справлял пышную свадьбу. После пира он с друзьями вышел на поле поиграть в мяч, а между тем надел обручальное кольцо на палец медной статуи. После игры, желая забрать кольцо, он обнаружил, что палец согнут. Юноша силился, но не умел ни стянуть кольцо, ни отломить палец и втихомолку ушел, скрыв все от товарищей. Ночью он вернулся со слугами и обнаружил, что палец вновь разогнут, а кольца нет. Юноша, беспечно забыв об этом, поспешил к жене, но, когда хотел лечь с нею, увидел некую туманную преграду, вращавшуюся меж ними, и услышал голос, говоривший: ляг со мною, ведь мы нынче обручились; я Венера, ты мой, и я тебя не отдам. – Устрашенный, он провел ночь в безмолвных раздумьях. Тем несчастье его не кончилось: всякий раз, как он хотел обнять жену, он ощущал эту преграду, во всем остальном будучи вполне здоров. Наконец жалобы жены вынудили его поведать свою тайну родителям, а те решили просить помощи у Палумба. Это был священник, искусный в некромантии. Он потребовал богатой награды, если соединит супругов, и, сочинив некое письмо, подал его юноше, говоря: «Иди в такой-то час ночи на перекресток четырех дорог, стань и смотри молча: пойдут мимо людские обличья обоего пола, всякого возраста и сословия, одни в унынии, другие в надмении, иные радостные, иные горестные; ни с кем не заговаривай, даже если к тебе обратятся. За этим роем последует некто, величественней прочих, на колеснице: молча отдай ему письмо, и все сделается, как ты хочешь, только не теряй мужества». Так и вышло. Среди толпы, бредущей мимо, приметил юноша женщину верхом на мулице, разубранную, как блудница, делавшую бесстыдные жесты. Наконец юноша протянул письмо тому последнему, кто, восседая на колеснице, с грозным видом спросил его, что он тут делает. Демон узнает печать, читает грамоту и, воздев руки к небу, говорит: «Боже всемогущий, долго ли Ты будешь терпеть непотребства Палумба?» Он посылает своих клевретов отнять кольцо у Венеры: та отбивается, но отдает. Юноша наконец добился своего и вкусил отрад супружеской любви, а Палумб, услышав вопль демона к Богу, понял, что это предвестье его гибели, и, исповедавшись папе пред всем римским народом в неслыханных гнусностях, умер, добровольно истерзав свое тело ради покаяния (Will. Malm. Gesta reg. II. 205)

.

2

В конце XII – начале XIII века несколько латинских авторов рассказывают странную историю, в которой обломки классической мифологии и мотив некрофилии сочетаются с точной географической привязкой.