Лишь одна Звезда. Том II

– Ну, барышня… Коли сооружено помещение, кто-то же должен его занимать. Иначе труд мастерового люда выходит истраченным напрасно. Да и не по порядочку.

Порою я жалею, что не имею власти. Будь замок моим, я нашла бы применение уютной камере. Закрыла бы мастера Сайруса на месяцок. Согласно порядочку, хе-хе. Чтобы труд строителей не пропадал.

– А здесь, обратите внимание, тоже занятное помещеньице.

Он скрипнул дверью. Я ждала увидеть пыточную с дыбой, цепями и жаровней. Но обнаружила странно просторную комнату, посреди которой стоял стол, по периметру – лавки, накрытые овчиной, в углу – очаг. На потолке висела люстра с огарками свечей, на столе имелся канделябр. Удивительная роскошь. И, что самое невероятное, в комнате было довольно тепло.

– Это у нас, барышня, вторая караулка. Если подземелье густо населено пленниками, то необходимо двойное количество часовых, таков порядочек. Вторая группа стражников размещается здесь. Тут раздолье: и свет имеется, и обогрев. А еще предусмотрена одна строительная выдумка. Вы встаньте на скамью и потрогайте потолок. Встаньте, барышня, встаньте!

Я так и поступила. Потолок оказался теплым.

– Прямо над нами находится большой камин графской трапезной. Когда там разводят огонь, плиты пола постепенно прогреваются, а тамошний пол здесь выступает потолком. Вот так оно и происходит.

Тут я сообразила: а ведь именно эта комната мне и нужна! Единственное помещение в темнице, где не стоит запах смерти. Здесь Линдси миловалась со своим кавалером. Больше просто негде!

Светя лампадкой, я обошла комнату, тщательно осмотрела. В очаге зола – сложно понять, свежая ли. Но слишком старой она быть не может: согласно порядочку, очаг иногда должны чистить. Канделябр сдвинут к краю стола – освободить столешницу для… хм… какого-нибудь занятия. Ближняя к очагу скамья задвинута под стол, у стены возле огня имеется пространство. А овчина на лавках лежит криво – похоже, ее сбрасывали на пол, а потом кое-как спешно швырнули обратно на сиденья. Я потрогала шерсть, зарылась пальцами… Теплая, уютная, мягкая. Приятно лежать на ней голым телом… Уверена: будь со мною пес-ищейка, он учуял бы запах Линдси.

– Вижу, барышня, вам приглянулось местечко. И не мудрено, хе-хе! Хорошо здесь. Недаром именно тут дежурят вторые часовые… Также здесь принимают пищу палачи с нижнего круга, когда имеют необходимость отдохнуть от трудов. Присядьте, коли хотите.

Я закрыла глаза и попыталась представить себя на месте Линдси. Быть с мужчиной… Быть с мужчиной вдвоем… Заниматься любовью… Я ничего не знаю об этом. Но кое-что знаю о жизни в подземельях. Мою первую напарницу звали Нора. Она была глупее козы и плаксива, как младенец, но я чувствовала ее почти своей роднею. В темени и холоде хочется стать ближе друг другу, ощутить человеческое тепло… Вероятно, это мрачное место усиливало страсть Линдси и ее мужчины. Они зажигали огонь, обнимались, целовались, делали все остальное. Иногда на столе, иногда на полу у очага, на овечьих шкурах. Лежали, утомленные страстью, заключив друг друга в объятия, и шептали слова любви… Так в романах пишут. Не знаю, что полагается шептать на самом деле. И неважно. Несущественно, чем они занимались. Главный вопрос – кто был с нею? Есть ли здесь какой-то намек на личность кавалера?

Будь со мной пес-ищейка, он взял бы след ухажера и привел меня прямо к нему. А что могу я? Только краснеть и представлять обнаженных людей, стонущих от удовольствия? Почему я думаю о служанке?.. Почему я думаю о голой служанке с голым мужчиной?! И почему я задыхаюсь, да еще морщусь, как от отвращения?! Черт возьми, Минерва, ты – ханжа. Ханжа-девственница. Прелестно. Сосредоточься и подумай! Выброси из головы любовников!

– Барышня, вы это, в порядочке? Вы будто увидели что-то неприличное.

– Я увидела вот что, – сказала я, подхватив с пола клочок бумаги. Махнула им перед носом Сайруса. – Не следите за чистотою в темнице. Мусор на полу.

– Виноват, барышня… – нахмурился мастер. – Надеру уши мальчишкам за такое упущение.

Как можно небрежнее я бросила взгляд на свою находку. То был листок белой, новой бумаги. На нем нарисован циферблат часов. Стрелки указывали восемь. Никаких надписей.

– Давайте-ка мы с вами пройдем на нижний круг, – предложил Сайрус. – Здесь мы все увидели, а там еще остались любопытные местечки.

Я согласилась. Мы покинули караулку и двинулись вниз по новым ступеням. Листок с часами я несла в руке, но очень скоро забыла о нем.

Нижний круг темницы был сплетением земляных нор. Каменные стены здесь встречались редко. В основном – спрессованная глина, кое-где укрепленная бревнами. Камни отражали свет лампадок, но темная глина глотала его, и за шаг от нас уже царила темень. Проходы стали еще уже, хотя это казалось невозможным. Земля под ногами была настолько влажной, что я чувствовала сырость сквозь подошвы.

Я не из тех, кто боится холода. Мне доводилось и бегать по снегу босиком, и купаться в проруби. Однако сейчас охватывал озноб, я вся дрожала, и вовсе не сырость была тому причиной.

– В нижнем круге, – говорил Сайрус, – содержатся безличности. Это, барышня, самые отъявленные преступники и грешники, коих его милость граф даже не ссылает на каторгу, а держит при себе, ибо желает точно увериться в дате их кончины. Отчего, спросите, их не казнят? А потому, барышня, что умереть сразу было бы для них слишком просто и весело. Этакие злодеи не заслуживают милости.

– Хотите сказать… – голос сел, – здесь, внизу, есть люди?

Он не успел ответить. Из темноты сбоку раздался сдавленный, пульсирующий рык. Я отпрыгнула, влипла спиной в глину. Выбросила вперед руку с лампадкой, чтобы закрыться от чудища. Передо мною была стена, а в ней – черное квадратное отверстие в ладонь шириной. Свет проник в него. Там, за стеной, во мраке что-то шевелилось.

Звук повторился, и я поняла: не рык, а кашель. Кто-то кашлял с надрывным хрипом, раздирая легкие.

– Кхыррр… кхыррр-кхыррр…

В темноте дыры вновь увиделось движение. Бурый лохматый ком приблизился к отверстию. Я смотрела, завороженная. Ком замер, заслонив собой дыру. Перед ним возникла желто-серая лапа с когтями, коснулась шерсти.

Я отдернула свет прежде, чем узник убрал волосы с лица. Я не могла этого увидеть. Назови меня трусихой, но не могла. И больше всего на свете боялась услышать то, что он скажет. Пусть даже одно слово – я никогда в жизни его не забуду. Не смогу забыть этого голоса.

Но узник только кашлял мне вслед:

– Кхыррр… кхыррр… кхыррр…

Монотонно. Как скрип механизма.

– Ульяна Печальная, сестрица смерти, пошли избавление… – прошептала я.

А мастер Сайрус сообщил:

– На нижнем круге дверей нет. Вход в камеру закладывается наглухо, но оставляется оконце, каковое вы изволили видеть. Через него подается вода и пища, покуда узник не перестанет в них нуждаться. Тогда окошко просто замуровывается и замазывается. Вот как здесь.

Он показал пятно светлой глины на стене чуть поодаль. Ниже пятна стена была прозрачной, как стекло. С той стороны к ней прижимался скрюченный, иссохший труп. Сидел на земле, запрокинув череп. Челюсть отпала, белели зубы. Черная рука тянулась к пятну кладки на месте оконца.

Я взмокла от холодного пота прежде, чем поняла, что вижу свое воображение. Стена глуха – темные камни в глине. Тот, кто за нею, недоступен взгляду.

– Кхыррр… кхыррр… – донеслось сзади.

– Он… давно здесь?..

– Этот кашлюн?.. Пожалуй, что четыре года. А вон там, в левом отроге, есть один, что уже семь лет протянул. А за углом от него – старуха девятый год коротает. Так что кашлюн не старожил. И, если судить по голоску, недолго ему осталось.

– В чем он виноват?

– Я не судья, барышня, и не писарь. Не моя должность помнить обстоятельства дела. На каждую задачу свой человек имеется.

– Мастер Сайрус… отведите меня наверх. Не хочу больше здесь оставаться.

– Отчего же? Мы еще не все увидели, много любопытного осталось. Вон там, к примеру, имеется пыточное отделение, а если пойти в эту сторону…

– Довольно. Я уже удовлетворила…

«…свое любопытство» – хотела сказать я, но осеклась. Нет, тьма меня сожри, любопытство все же сильнее страха. По крайней мере, когда оно вспыхивает с полной силой.

– Что это? – я подняла лампадку и осветила странную картину. – Здесь, как будто, выломана стена одной из камер?

– В точности так, барышня.

– Значит, этого пленника освободили?

– Он сам, – сказал мастер Сайрус и сделал долгую паузу. – Давно это было. Еще при старом графе, отце его милости Виттора, поместили сюда сию безличность. И пробыл тут злодей ровным счетом десять лет. Потом, уже при графе Витторе, он вырвался на свободу.

– Как?!

– Тому есть лишь одно объяснение: заключил сделку с Темным Идо. Отдал Темному свою душу, а тот взамен послал нечеловеческую силу. Узник голыми руками выломал стену и вышел из камеры. В те времена на нижнем круге работали два тюремщика – носили пищу узникам. Идов слуга убил их обоих. Одному вырвал глотку, а второму пробил грудь ударом кулака и достал до сердца. Я сам видел тела, ибо тогда уже заведовал похоронным делом. Первый бедняга сидел вот здесь, где вы стоите, а второй лежал вон там, в тупичке.