Красные стрелы

Никто не отзывается на мой крик. Я бегаю по квартире, как сумасшедший. А соседи-то уже косо смотрят: эта Нина из восемьдесят пятой квартиры. Общалась со мной вчера, точно с умалишённым. Повторяя вопросы, делая интонацию… Она могла и докторов вызвать. Могла. Могла! Это читалось в её взгляде так же ясно, как читается магазинная вывеска в выходной день, освещённая фальшивым солнцем, что похоже на позолоченную монету. Нина Анатольевна считала себя важной птицей: она носила исключительно строгие костюмы, а брови её почти всегда были подведены чёрным грифелем. Ей было сорок четыре, но ей этого было мало – она хотела дожить до такого возраста, при котором цифры прожитых лет совпадали бы с номером её квартиры. Такова была её цель. Я знал это, потому что подслушал её разговор с Викторией Павловной – её подругой, что когда говорила, шаркала ногами, точно прислуживала. Стены в нашем доме были тонкие, поэтому, прислонив стакан к стене, можно было многое узнать о своих соседях. Я этим иногда баловался, когда мне было невыносимо скучно.

Нина Анатольевна задавала мне вопросы: где я зарабатываю деньги на жизнь, нашёл ли себе девушку, ходил ли я к врачу, как она мне советовала уже несколько раз, ведь мой вид вызывает рвотный рефлекс. «Круги под глазами могут свидетельствовать о проблемах с печенью», – говорила она презрительным тоном, кривя свои губы уголками вниз, делая «улыбку-наоборот». «Да всё нормально у меня с печенью, не болит», – отвечал ей я, стараясь не смотреть в эти морготные серые глаза. «Печень и не должна болеть, там нет нервных окончаний, если ты не знал», – о, сколько надменности. Сколько пафоса…

Надо выпить таблеток, заварить себе чай, успокоиться. Посидеть, посмотреть телевизор. Постараться особо ни о чём не думать. От мыслей только беды. Хорошо, когда попадается какой-нибудь фильм, в котором главный герой знает, что он делает. Ведёт себя холодно и расчётливо. Посмотрев такой фильм несколько раз подряд, можно добиться следующего эффекта: в голове у тебя появится голос этого персонажа, который будет давать тебе правильные советы в трудных ситуациях. Будет успокаивать, помогать. Это будет нормальный голос, не то что те, что будят меня по ночам. Не те, что пьяно бубнят в тёмных переулках, сипло ругаясь сквозь жёлтые, прокуренные и пропитые зубы австралопитеков. Это будет адекватный голос. Голос рассудка, разума.

Есть мнение, что в людях говорят их предки. Через ДНК там или молекулы крови. Не знаю, кто говорит со мной, но это точно не мои предки. Возможно, это и не люди вовсе. Или люди, но не отсюда. С других планет, может, или с каких-нибудь космических баз. Это всё чушь, что только наша планета обитаема. В нашей Солнечной системе Земля не единственное место, где есть жизнь. Я знаю, что есть специальные базы, целые комплексы на Марсе и даже на Уране, хоть он и очень далёк от Солнца. Там построены специальные купола, под которыми всё и осуществляется. Все эти процессы. У них всё налажено: выработка кислорода, воды, есть плантации и фермы, своё производство. От простых людей это, конечно, скрывается, но те, кто хоть немного умеет мыслить, всё понимают.

Доктора в квартире нет. Я пью таблетки и немного прихожу в себя. На кухне завариваю чай. Меня очень успокаивает этот процесс. По стенке ползут часы. Тикают. Часы похожи на паука, стрелки часов – это мохнатые длинные лапки. Не люблю пауков. А на улице зима, свежий мороз. Время веселиться: кататься с горки, ну или спать пьяным в сугробе. Тут уж всё от возраста зависит. Сигарету закурил – дым по комнате поплыл. Пауку дым не понравился: он скуксился и завис в некоем недоумении, точно ужаленный огромной осой. За окном кто-то смеётся, но как ни выгляну – никого не вижу, только на ветках тополя ворона сидит, ждёт чего-то. Вспоминаются старые советские мультики про прошлогодний снег и пластилиновых ворон. Ещё можно басни Крылова вспомнить.

Чайник закипел, паром запыхтел. Я налил себе чаю. Чёрный, как смоль, как нефть. Приоткрыл форточку, чтобы не задохнуться газом. А газ закрыл, перекрыл. Сигарету докурил. Сел за стол завтракать. А время-то уже обедать. Выходит, что я сегодня пропустил один приём пищи, следовательно, остался либо без обеда, либо без завтрака. Без чего именно – вопрос философский. Сейчас время обедать, но это не обед, потому что у меня первый приём пищи сейчас. Да уж. Как всё непросто.

Поел чего-то там, попил чай. Пошёл в зал, включил телевизор. От таблеток чуть развезло. Сердце подуспокоилось. Я сел в кресло и стал смотреть цветной поток. Поток этот лился через монитор, наполняя комнату звуками и цветами. Стало как-то тихо на душе. И в квартире тоже. Призрачный смех исчез, освобождая место спокойному ничто. И я смотрел в это ничто до самого вечера. Сидел и смотрел, точно видел там что-то, хотя увидеть там ничего было нельзя. Это ведь ничто.

1

Вечером я окончательно пробудился. По-настоящему, так сказать. Недолго думая, решил выйти на улицу, прогуляться. Родной двор встретил меня как-то пренебрежительно, словно богач, отсыпавший горстку мелочи бездомному доходяге. Я немного прошёлся туда-сюда по ледяной застывшей корке снега. Белая холодная скорлупа покрыла собой землю, от неё отражались вечерние оранжевые фонари, похожие то ли на маяки, то ли на большие длинные факелы. По дворам гулял ветер, порой порывы его так усиливались, что чуть не срывали шапки с редких прохожих. Наступала зима, было первое декабря, вороны о чём-то каркали, низко летая.

Гулять одному было скучно, и я решил набрать Вадиму. Вадим ответил не сразу, я уж было подумал, что он не возьмёт трубку.

– Алло, – послышался из динамиков телефона голос, окружённый шумом ветра и близкой дороги.

– Привет, Вадим, ты гуляешь сейчас?

– Привет. Да, встретился тут с человечком одним. А ты чем маешься?

– Да вот тоже на улицу вышел.

– Один?

– Один.

Недолгая пауза.

– Ну подходи к стадиону тогда, мы там будем минут через пятнадцать.

По пути до стадиона я зашёл в магазин за пивом. Выбор мой пал на две бутылки светлого фильтрованного. В магазине я заметил старого знакомого – Дуню. Дуня пробирался к кассе, пошатываясь, его светлые волосы блестели, точно намазанные жиром, а в руке у него была бутылка джина. Странно, вроде бы сегодня не пятница. Дуня прошёл почти вплотную мимо меня, даже посмотрел в мою сторону пьяным взглядом, но не узнал. А я окликать его не стал, потому что забыл его имя, а называть его по кличке мне не хотелось. Дуня протолкался к кассе и принялся с важным видом изучать товары по акции, что расположились на стенде возле кассы. Я встал в очередь за ним. Он ни разу не обернулся. Дуня оплатил свою покупку банковской картой и направился к камерам хранения, открыл одну из ячеек и выудил из неё пластиковый пакет, в который положил бутылку джина. Когда он шёл к выходу, пакет зазвенел, видимо, бутылка там была не одна.

Оплатив своё пиво, я выбрался на свежий воздух, успев два раза поскользнуться на ступеньках и чудом не упав. Женщина в чёрной вязаной шапке попросила у меня сигарету. Я сказал ей, что не курю. Она скривила губы, словно увидела во мне противное насекомое, и сделала шаг в пустоту прохладного пространства. Туда ей и дорога.

Уже подходя к стадиону, я увидел Вадима – его было трудно не узнать. Рядом с ним шёл какой-то парень в спортивных штанах и кожаной куртке. Я догнал их, когда они уже проникали на территорию школьного стадиона через дыру в заборе. Спутника Вадима я узнал, когда он протянул мне руку, и настроение моё сразу упало. Это был Паша Нервный – двадцатитрёхлетний наркоман и отброс. Лицо его было чуть смуглым и небритым.

– О, здарова, – протянул Вадим чуть пьяным голосом, – вермут будешь?

– Что? – я поначалу не понял, что он мне такое предложил.

– Ну, вермут, вино такое, – он протянул мне длинную зелёную бутылку. Я отказался.

Мы дошли до небольшой лавочки, спрятанной в тени раскидистых тополей. На стадионе людей было мало – девчонка лет шестнадцати кидала баскетбольный мяч в кольцо на площадке, да по кругу бегали пара человек. Снег совершенно не смущал спортсменов. А ещё мужичок выгуливал собаку, несмотря на то, что на территории школьного стадиона это было запрещено. Хотя пить тут тоже было нельзя. А мы пили. Я открыл зажигалкой одну из бутылок с пивом, а вторую поставил на лавку. На неё тут же поставили и полупустую бутыль вермута.

– Что-то ты совсем исхудал, Антон, – обратился ко мне Вадим, глядя на меня чуть сверху вниз, так как был он под два метра ростом. Глаза у него были слегка прищурены, из-за чего создавалось впечатление, что он немного хитрит. На самом же деле это всё было из-за алкоголя: чем больше Вадим выпивал, тем сильнее сужались его глаза. Один раз, когда я был сильно одурманен, мне даже показалось, что у Вадима появилось третье веко, точно у кошки. – Как у тебя дела-то? – спросил он немного громче.

– Да дела нормально, – ответил я как-то невзрачно, – тоскливо только как-то.

– На работу так и не пошёл устраиваться?

– Не-а.

– Это ты зря, образование позволяет ведь.

– А ты на кого учился? – поинтересовался у меня Паша.

– Экономист-менеджер, – ответил я, делая большой глоток пива.

– А меня вот на втором курсе отчислили, – заулыбался он, скаля похожие на побитые ветром скалы зубы.

– А ты на кого учился? – спросил я.

– На инженера, наверное? – встрял Вадим, прикладываясь к бутылке вермута.

– Нет, на программиста.

– А почему бросил? – спросил уже я.

– Да я пил тогда жёстко. Ещё и отец с матерью развелись в то время, и я вообще на учёбу забил.

– А в армию призывали тебя?

– Ага, да только я откосил. Ну, как откосил, они меня сами не взяли, по сути. Я тогда уже в больницу попадал с алкогольной интоксикацией, а до этого на учёте стоял за распитие алкоголя в общественном месте: школьником попался с друзьями на улице, пиво пили. Короче говоря, всё так удачно сложилось, что в армию не пошёл я, мне диагноз «алкоголизм» поставили.

– Алкоголизм в двадцать лет – это сильно, – засмеялся Вадим.

– Да, а ты думал, если я с двенадцати лет пью? И мне тогда не двадцать было, я же на программиста в колледж пошёл. Это мне лет семнадцать только исполнилось.

– Эх-х, где мои семнадцать, – протянул Вадим, закуривая сигарету.

– А где мои пятнадцать? – гоготнул Паша.

– Почему именно пятнадцать? – спросил я и, глядя на Пашино лицо, вдруг понял, что он похож на противное насекомое, на какую-то землеройку.

– Да пятнадцать лет – это самый кайфовый возраст у меня был. Гонял в школу, бил баклуши там, родаки нормально так денег давали на жизнь, пил пивко постоянно, первая любовь была… – Паша как-то странно заулыбался, мне показалось, что у него полезло что-то чёрное изо рта.

– Выпей за свои пятнадцать, братан, и пойми, что лучшая часть твоей жизни уже позади, – Вадим протянул ему бутылку вермута, ехидно улыбаясь.

– Эх, и правда что, – Паша присосался к бутылке, и от её содержимого почти ничего не осталось. Он хотел было вернуть бутылку Вадиму, но тот сказал:

– Да допивай уже, – и отмахнулся рукой.

– Да я ещё возьму, братан, – Паша хлопнул Вадима по плечу.