Машины времени в зеркале войны миров

Музыка для лучшего осознания и ощущения Альбедо – https://music.yandex.ru/users/olkhovik.aleksey/playlists/1009 (https://music.yandex.ru/users/olkhovik.aleksey/playlists/1009)

Музыка для практик – https://music.yandex.ru/album/2219490/track/19708912 (https://music.yandex.ru/album/2219490/track/19708912)

Всем удачи.

А.

Ты каким-то образом почувствовал, что я закончил читать этот твой текст. И спросил из соседней комнаты. Ну как? Охуенно. Ответил я. Спи. А сам подумал. Я когда-нибудь дочитаю эту книгу? Я когда-нибудь уеду на такси из этого дома? Так вот перед тем, как начать читать эту книгу, я должен Вам рассказать одну важную вещь. Книга, которую вы сейчас читаете, состоит из двух частей. Эта часть, «Машины времени в зеркале войны миров» (непроявленная), существует только в электронном виде. Вторая часть, «Воины миров в зеркале времени машин» (проявленная), существует только в печатном виде. И, если Вы хотите узнать, чем все это закончится, то Вам надо найти эту вторую част книги и каким-то образом ее заполучить. Вот. Я все сказал. Так. Где же та книга? Вот она. Я взял ее с подоконника и начал читать.

Манекены.

Но. Дело вовсе не в них. Хотя изначально могло показаться, что они главные. И поглощают нашу жизнь. Своими тайнами. Да просто своим присутствием. Но это не так. И стоят они всегда в полумраке. Смотрят на нас, но мы редко видим их лица. Никогда не видим глаза, только ноги, только руки, только туловище. Одежда, вот что главное в них. Понятно. Они необходимы лишь для того, чтобы мы смотрели на их одежду. Они необходимы нам для того, чтобы мы поняли – у них нет мыслей. У них нет ощущений. Есть лишь таинственная сила, которая помогает им перемещаться в пространстве и быть неизменными во времени. И эта сила – мы? Или эта сила проявляется через нас? Как вернее? Второе мне ближе. Но первое ближе нашему богу. Они всегда в тени, в полумраке. Неправда, скажет она. Я часто вижу, как они стоят в ярком, иногда даже в очень ярком свете. Ты ведь тоже видел? Спросит она. Да, я видел. Но с чего ты решила, что это они? Возможно, это их муляжи. Их копии, в конце концов. Их призраки. Или материализованная их ложь? Неужели ты не видишь разницу между ними и теми, что стоят неподвижно в ярких лучах света? Нет, у этих рыб вода – это полумрак. Дышат они полутонами. Передвигаются неслышно в темноте. Их цель – полная темнота. Они – враги света. Не будем ссориться, вдруг скажу я, потому что я понял, что все что ты говоришь про них, ты говоришь лишь для меня и ни для кого больше. Потому что мы можем общаться только так: говоря о них. Почему? Спросишь ты, и сама же ответишь. Давай встретимся на мосту. На мосту Дез-Ар. Дез'Ар – надо так говорить. Хорошо, скажу я, но мне надо кое в чем тебе признаться. Я уже начинал писать этот рассказ полгода назад. Я писал его, и он мне очень-очень нравился. Я представлял себя этаким постмодернистом пятидесятых, живущим в Париже. Я подражал Кортасару, и история вырисовывалась таинственная мистическая пластмассовая. Некрофильная. И там была тайна. Там были они. И я как раз дошел до того места, когда мы с тобой подъехали на такси к некоему дому, где жил он. Кто он? Повелитель их. Ага, понятно. Тебе говорили, что лучше тебя никто не может объяснить что-либо? Да. Я польщен. Так вот. Рассказ тот недописанный таинственным образом исчез. Он исчез из компьютера, исчезли его копии, сохраненные на флэшке. Он пропал, он уничтожил сам себя. Я очень расстроился. И это притом, что я опробовал как раз тогда, в это лето, революционную технику письма. Революционную технику письма? Если бы я была не я, а другая, я назвала бы тебя – мой маленький гений, но я другая, я смотрю на тебя своими зелеными глазами, не мигая, и молчу. Спасибо, что ты молчишь. Тебе ведь интересно узнать, что это была за техника? Нет. Милая. Как же ты мне нравишься такая. Но я этого не сказал. Я даже так не подумал. У нас другие отношения. Холодноватые. Мы наблюдаем друг за другом и чаще молчим. И если кто-то говорит, то это оказываюсь я. Хорошо, если ты настаиваешь, я расскажу тебе, что это за техника. Ты смотришь на меня и еле заметно улыбаешься. Может быть, я влюбился в тебя? Спрашиваю я себя. Но ответа пока нет. Техника на самом деле проста. Ты открываешь в компьютере одновременно три текста. Сначала пишешь один, потом резко перепрыгиваешь, без паузы, в другой текст. Пишешь его. Пишешь. Потом также резко и без паузы перескакиваешь в третий текст. Снова пишешь. Потом возвращаешься либо в первый, либо во второй. Потом хаотично меняешь тексты по закону случайных чисел. И что это были за три текста? Собственно этот рассказ, «День народного единства» и сценарий. Понятно. Что понятно? Это он тебе так отомстил. Кто он? Текст. Он не хотел, чтобы ты его с кем-то делил. Приревновал. И покончил жизнь самоубийством. Ты думаешь? Сейчас я надеюсь, ты пишешь его традиционным методом, без этой твоей групповушки? Да, сейчас только его. Сколько будет страниц? Двенадцать. Смотри. Видишь тех двоих, которые стоят в том магазине? Их одевают. Да. Вижу. Понаблюдай за ними. Думаешь, они слышат, что мы говорим? Когда мы говорим о них, они слышат. Они безмолвные свидетели мира. Они захватчики. Они тихо захватывают наш мир и не трубят об этом во всех газетах. Но мы-то видим. Только мы видим. Ты думаешь? Все мне пора. Ты расплатишься по счету? Конечно, я расплачусь по счету. Какие могут быть сомнения. А потом расплачусь горючими слезами, но слез никто не увидит. Могла почувствовать только ты, но ты далеко. Я оставил немного мелочи на чай и вышел на улицу. Моросил дождь. Я решил разглядеть получше тех двоих. Их одели и оставили в покое. Выставили на всеобщее обозрение. Но они считают, что на посмешище, это я так думаю. А что думают они я не знаю и никогда не узнаю. Они всем своим видом показывают мне: мы состоим в тайном обществе. Нас все больше и больше. Мы захватим вас постепенно, мы заменим вас собой. Но сейчас самое главное. Все мы будем теперь следить за тобой. Я подумал. Это у меня паранойя. Но ехидно подметил. Ведь иногда же вас убивают. Берут отрывают голову, руки, ноги. Отдельно остается туловище. Потом это все перемешивают. Перемешивают и везут на склад. Склады эти охраняются. И я решил найти хотя бы один такой склад. Но он. Тут я вспомнил. Есть он. Кто такой он? Снится мне каждую ночь. Ждет меня. Я вспомнил одну фразу из сна. Я жду вас обоих. Её и тебя. Мне по отдельности разговаривать с вами незачем. Но этого он мне уже не говорил. Это я сам домыслил. Я подхватил это знамя из рук знаменосца, который не умер. Нет. Всего лишь растворился во сне. А где ты? Куда растворилась ты? Я никогда не представлял себе, что ты делаешь. Когда тебя нет. Когда тебя нет рядом со мной. Сейчас представлю. Ты стоишь около окна. Двадцать третий этаж. Ты смотришь на город с высоты. Тебе нравится летняя жара, тебе нравится видеть, как город изнывает от жары, но сейчас ноябрь. Горький ноябрь. Мокрый, теплый, влажный. Я теряю зонтики. Я уже потерял два зонтика за этот ноябрь. Ты сказала, купи еще два зонтика. Один мне, другой себе. Они будут нам напоминать друг о друге и потеряются в один день. Но сейчас ты стоишь на двадцать третьем этаже, смотришь на город, изнывающий от жары, легкий ветерок ласкает твои волосы. И я говорю тебе. Пойдем, выйдем на улицу и найдем этот склад. Ведь интересно же посмотреть на место, откуда они появляются. Но они в него же и возвращаются. Мне тоже интересно посмотреть. Место силы. Это вряд ли. Место силы только там, где они стоят. Где они вытесняют пространство. И останавливают время. Но только для себя. Время в их мире остановилось. Они только наблюдают. Они только ощущают изменение состояния. Оно вечно. Вечное бесконечное состояние покоя. А ты помнишь, как все началось? Помню. Мы увидели тех двоих, и я сказала…, и ты сказала, посмотри на тех двоих. Нет, я сказала. Посмотри на этих двоих. И ты сказала, посмотри на этих двоих. Они так похожи на нас. Не находишь? Я в это время листал свой блокнот и собирался сделать запись. Какую запись? Вода переваривается. Что это значит? Ничего, как и все, что мы говорим. Я отвлекся от записи и посмотрел туда, куда смотрела ты. Мне стало страшно, потому что в какой-то момент мне показалось. Что это мы там стоим и смотрим на абсолютно незнакомых нам людей, мужчину и женщину. Наваждение. Вызови такси. И мы поедем по незнакомому нам городу, изнывающему от полуденного зноя прямо на склад. Подожди. Я так не хочу, я не считаю это правильным. Ехать по придуманному городу. Я хочу ехать по настоящему ноябрьскому дождливому промозглому городу. На склад. Куда? Я позвонил тебе, но ты не взяла трубку. Так всегда. Но ты всегда перезваниваешь. И вот сейчас я только что услышал этот вопрос. На склад. Но его нет в этом городе, ты же знаешь. Не знаю. Тогда попробуй разберись в себе, разберись в том, что ты видишь. Я стою в магазине, покупаю зонтики и вижу их. Их двое. Одна женщина и один мужчина. Ты всегда можешь понять кто из них кто? Да я всегда могу понять. Сейчас самый напряженный момент. В магазине никого нет, только я. Единственная продавщица ушла на склад. Я медленно подхожу к ним. Они не шевелятся, но я чувствую напряжение. Я почувствовал, как воздух уплотнился. Стало жарко, как в том городе, где вызванное нами такси едет по адресу. Они знают меня, они чувствуют меня. Я подошел близко к нему, стряхнул нитки с его пальто. Он вздрогнул. Вздрогнул? Ты уверен? Раньше они всегда были сдержанные. Да, но мы перешли грань, мы стали наблюдать за ними. Мы выявили закономерности. Мы исследуем их мир, а это не может происходить без последствий. Знаешь, я сейчас начинаю понимать, в какую опасную игру мы с тобой играем. Не преувеличивай, женщины всегда слишком эмоциональны. Женщины всегда слишком эмоциональны? Не ты ли мне сейчас сказал, что он вздрогнул? Я. Попробуй поговори сегодня об этом со своим психоаналитиком. Это игра. В игре все нормально. В нашей игре у нас свои правила. Расскажи мне о них, я не в курсе. Я не могу ничего тебе о них рассказать, они проявляются в процессе игры. Сейчас мы фиксируем свое внимание на них, и они проявляются. Они оживают. Но мы забыли, что они живут лишь для того, чтобы одежда на них подавала некие сигналы миру. Тайные сигналы. Все думают, что нам они их подают. Это в корне неверно. Я выбегаю из магазина, украв два первых попавшихся зонтика. Они одинаковые, но я начинаю фантазировать, что один зонтик мужской, другой женский, это я знаю точно, хотя они одинаковые, не отличишь. Я бегу, не разбирая дороги, моросит дождь. Я представляю себе, как удивится сначала продавщица, потом возмутится. Не знаю, заметила ли она пропажу. А потом крик, она будет всеми силами стараться не крикнуть. И ужас, липкий ужас, начнет наполнять все ее существо. Их нет! Ее эмоции постепенно начинают передаваться и мне. Беспокойство сначала еле слышно начинает проявляться учащенным сердцебиением. Потом я начинаю ощущать боль в ноге. Далее дискомфорт дает о себе знать в виде мыслей о моем возрасте. Далее я понимаю, что мир необратимо изменился, но я не знаю как. И вот сейчас, как молния. Они бегут за мной. Но этого не может быть. Это ты мне сейчас говоришь? Да, я призываю тебе не поддаваться панике. Расскажи это продавщице, которая спряталась в примерочной, рыдает от страха, прислушивается к каждому звуку, но звуков нет, тишина. Хотя постой, кажется дыхание. Что дыхание? Дыхание сбилось. Я не смогу убежать от них. Ведь они могут бежать даже в безвоздушном пространстве. Я могу дать тебе подсказку. Хочешь? Конечно. Потому что ужас, рожденный в мозгу у продавщицы и доведенный с необходимостью до каждой нервной ее клетки, непостижимым образом обуял и меня. Итак, я расскажу тебе страшную тайну: они не различают цвета. Они не различают цвета? Всего лишь? Я думал, что они вообще ничего не видят. Видят еще как. Тебя они видят точно и неумолимо и беззвучно приближаются к тебе. Что же мне делать? Приходи ко мне. Я и так бегу к тебе. Куда же еще? А куда это ко мне? В то кафе. Я тебе предложу более радикальный способ. Только не думай, что я сошла с ума. Ха-ха. Я всегда думал, что тебе это так идет. Я сейчас серьезно. И! О, да! У тебя совершенно отсутствует чувство юмора. Говори же, я чувствую, что кто-то догоняет меня. Я слышу шум приближающихся шагов. Кто-то догоняет меня. Сколько их? Не знаю. Но скорее всего двое. Ты мне что-то ведь хотела сказать. Да, прости, чуть не забыла. Бросай этот мир в окрестностях моста Дез-Ар… Дез'Ар. Я так и сказала, и беги ко мне. Туда в этот цветной мир, изнывающего от жары города, который цветной. И не забывай, вот-вот приедет такси. Не опаздывай. Как я смогу это сделать? Я думаю, что это невозможно. Я все же попробую добежать до той маленькой тихой улочки, зайти в тот подъезд. Постучу тебе в дверь тем самым условным стуком, и ты откроешь. Нет, меня там нет! Тогда все кончено! Сейчас они догонят меня и все, они разорвут меня, затопчут меня, превратят в ничто. Не паникуй! Странно, никогда никаких эпитетов. Ни милый, ни дорогой. Ни, хотя бы, по имени. Я этого не говорю. Я об этом не думаю. Просто написал. Я не паникую. Попробуй стать ничем до того, как они догонят тебя. И тогда что? Ничего. Мы уже едем в такси. Я знаю, здесь есть несколько тайных мест, они не выглядят, как склады или производственные помещения, они выглядят, как … Знаешь, водитель нас подслушивает, шепотом, так тихо, что я скорее не услышал эти слова, я почувствовал их кожей. Или это телепатия? Продолжай также тихо, одними губами. Сказал. Он как-то связан с ними, они завербовали его во время его еженедельных посещений торгового центра. Да, у них полно агентов среди нас. Без них они не так видели бы наш мир, они были бы как слепые. И самое главное, что я поняла сейчас. Вот это действительно страшно. Это их главная страшная тайна, которую знаем только мы с тобой. Те люди, которых они завербовали, рано или поздно становятся ими. Уходят из дома и не возвращаются. И никто, слышишь никто, не находит потом их тел. Они как бы пропадают из нашего мира и попадают в их мир. Я всегда думал, что их изготавливают. Где? Ну, не знаю, например, на заводах, в мастерских. Водитель смотрит на нас в зеркало заднего вида. Он смотрит, не отрываясь. Он не видит дорогу. Слава богу на дороге нет ни одной машины, правда он может врезаться в столб или пропустить поворот. Водитель смотрит на нас. Возможно, он читает по губам, все что мы говорим. Мы молчим. Водитель смотрит на нас. Жуткая тишина, он не включил радио, работает кондиционер. Я решил разрядить обстановку, я спрашиваю водителя, далеко ли нам еще ехать. Он молчит. Ты положила голову мне на плечо. Ты спишь, ты обняла мою руку. Ты никогда раньше не делала так. Я спрашиваю тебя. Ты спишь? Ты киваешь головой, улыбаешься. Ты знаешь куда ехать? Ты снова киваешь головой. А он знает куда ехать? Итак, это место похоже на… Ну, это просто бетонная коробка, с окнами. Рядом с каждым окном, кондиционер. Вход. Таких зданий здесь очень много. Невозможно сразу сказать, что это такое. Гостиница, не гостиница, жилой дом, не жилой дом, офис, не офис. Внутри три охранника. И еще один человек, это он, но он редко бывает здесь. Если осмыслить эту фразу более глубоко, то следует вывод. Он никогда не бывает здесь. И ведь знаешь, теперь, я могу сказать точно, что тот не написанный и странным образом растворившийся во времени и в пространстве рассказ отпустил меня. Я больше не переживаю за потраченное на его написание время, я не переживаю, что его больше нет. Я полностью сейчас в этом рассказе, в том, который сейчас продолжается в нашей поездке… Но ты открыла глаза, указала рукой на здание. Мы приехали, видишь, как здесь красиво? Где она здесь увидела красоту? Меня отпустило что? Гнетущее чувство страха, эмоции прорвали дамбу. Надо запеть песню. Я так и слышу, что где-то далеко, первый английский бойскаут кричит во все горло. Песню! Запевай! Я решил все-таки, что хватит. Наконец хватит. Я сделаю это, хотя ты всегда против. Я поцеловал тебя, хотя это не ты. Ты очень похожа на нее или она, скорее, очень похожа на тебя, но это ничего не меняет. Она иногда смеется, как ты и говорит смущенно, я понимаю, что это не мой смех. Я так никогда не смеялась. Мы с тобой иногда говорим о ней, но я до сих пор не понял, приятны или не приятны тебе эти разговоры. Так же я не могу осознать, что я чувствую, когда ты говоришь о нем. Но о нем постоянно думаю и я. Он ждет нас в конце этого нашего квеста, или чуть-чуть ранее конца этого квеста. Мы тоже бежим неумолимо к нему, растрачивая наши личности, растворяясь в других. Стараемся действовать строго по сюжету, сюжета самого не зная. Чувствуем друг друга, теряем друг друга, находим. Я решил провести эксперимент. А что будет, если я не дам денег водителю такси? Мы просто вышли. Мы идем по раскаленному асфальту в ноябре времени, в месте около моста Дез’Ар. И нам трудно дышать раскаленным воздухом наших фантазий, нам трудно слепить глаза наши солнцем слепящим наших фантазий. И нам, конечно же очень трудно, каждую секунду, без перерыва на сон, придумывать самих себя. Ах, как трудно придумывать самих себя, по неведомо кем написанным правилам, по неведомо когда принятым законам. О да, и мы считаем это единственно возможным способом существования. Но это не так, и вышедший из двери охранник с пластмассовой рукой и пластмассовой ногой, нам сейчас это докажет. Не надо обманываться его хрупкой внешностью. Но надо сделать паузу, построить такой мост. В английских и американских песнях это – bridge. Мне очень хочется внести сюда то, что должно было случиться, а не случилось. И это разрушает одну очень интересную концепцию, которую он, ну никак, не может разрушить. Он считает, что когда-то предсказал свое будущее в той, в реальной жизни. Но в той реальной жизни, это событие не произошло. Его, это событие, реальность, в которой оно должно было произойти, игнорировала. Но он парень упертый, и в своей упертости похож на … быка, который бежит на тореадора, весь в пиках, как дикобраз. Так вот, он был уверен, что в тот день, через месяц после середины ноября и в любом месте, не слишком удаленном от моста Дез’Ар, но и не слишком близком. Что произойдет? Он многого не знал, но знал точно, что там будет лось, который подойдет к нему вплотную и будет дышать ему в лицо и будет облизывать ему лицо своим шершавым языком. И качать рогами, и наклонять морду, и храпеть. А вокруг будет пахнуть летним хвойным лесом. И тишина. Он всегда добивался своего, не здесь, так там. Не там, так в другом месте, ошибочно думая, что именно так и устроен его мир. Ну вот, поздравляю, мы перешли мост и снова из грез, предсказаний и недоговоренностей, недосказанности и влажной дождливой погоды, мы уперлись в охранника, который спрятав от нас свою пластмассовую руку, вежливо поинтересовался, что же мы здесь делаем. Мы понимаем, что ситуация щекотливая. Там нас догоняют они, неумолимо загоняя меня в твою квартиру, где мы как на ладони – тепленькие и беззащитные, здесь мы беззащитны перед полупластмассовым монстром, который не воспользовался еще своей главной поддержкой, охранником номер один – с пластмассовыми глазами и охранником номер три – живой женщиной. Что мы делаем здесь? Повторил я и обернулся к тебе, как бы за поддержкой, потому что я совершенно не знал, как ты поступаешь в таких ситуациях. Да, я видел, как ты пьешь кофе, я видел фотографии, сделанные тобой, на которых запечатлены они, но кажется, что изображены мы. Но этого мало, потому что если бы я был сильно испуган, рассержен и хотел бы секса, я бы толкнул тебя в объятия охранника номер два и, воспользовавшись, трещиной между мирами, воткнул бы ему в настоящую руку нож, а пластмассовую оторвал бы к чертовой матери. Дальше последовал бы элегантный выпад с одновременным превращением элегантной же трости в разящую шпагу. Секунда – и смертоносная сталь рвет легко, как ледокол, сонную артерию. Но я как-то очень красиво расфантазировался. А на самом деле, охранник начал вытеснять нас своим большим телом за пределы двора, прилегающего к зданию. Подождите, говорю я ему, у нас есть предписание, от городского совета. Мы из санитарной комиссии, мы должны проверить, стоят ли по-прежнему в подвале мышеловки, которые мы установили еще в прошлом году. Меня несло, я придумал несуществующий номер постановления, цитировал инструкцию, в которой якобы говорилось о том, что мышеловок на такой огромный подвал, должно быть не меньше десяти. Неплохо для речи в несуществующем городе, вымышленному охраннику. Охранник был, наверное, все же бывшим военным, поэтому при слове инструкция, при словах приказ и положение о вневедомственной охране, как-то собрался весь. И мне кажется, что продолжай я еще немного в том же духе, он непроизвольно отдал бы мне честь. Но наваждение спало, и вспомнил он, на кого работает, какие тайны охраняет, и вернулась к нему бдительность. Он попросил номер телефона моего начальника. Я, смеясь, даю ему номер, тот самый номер телефона из ноябрьской реальности, вращающейся вокруг меня, неизвестного никому моста, тебя и их, бегущих по пятам за мной, как гончие, взявшие след. Какое тонкое чувство юмора у меня проявляется все же на всех уровнях бытия, даже таких тонких… Странный какой номер, иностранный, наверное. Как же может иностранец руководить таким ответственным ведомством, как санитарная комиссия? Я возвожу глаза к небу, всем своим видом давая понять… Тут я внезапно ощущаю, что ты всем телом прижалась ко мне, тебя трясет, как будто ты вместе со мной попала под тот моросящий дождь, который всегда ближе к вечеру оборачивался настоящим ливнем. Вот неожиданность, да какая приятная. Я, если что, могу защитить тебя, оттолкнуть надоедливого и потеющего, неуклюжего охранника. Было стойкое ощущение, что под палящим солнцем охранник, в результате странных химических реакций, превращался в одного из них. Он набрал номер и поднес телефон к уху. Раздался звонок, телефон в кармане брюк завибрировал. Кто же это может мне звонить в столь поздний час? Не пойму. Никак не пойму. Брать или не брать, вот в чем вопрос. С одной стороны, начнешь рыться рукой в кармане, потеряешь темп, с другой стороны, это можешь звонить мне ты. Рискну. Достану телефон из кармана. После этого резкий поворот направо, нырнул в арку. Преследователи не отстают от меня. Я смотрю на дисплей моего телефона, номер не определился. Я нажимаю на зелененькую кнопку, говорю алло. В телефоне слышна человеческая речь, только я не пойму на каком языке, шум дождя и гулкие шаги забивают слова, я слышу только шум. Шум ветра. Не исключено, что человек, который звонит мне, тоже стоит на ветру. И шум ветра тоже не дает ему услышать слова, которые я кричу ему. А я кричу ему на родном языке. Liberta vi trovos la veron, kaj la vero vin liberigos… Понял. Положил трубку, видимо ему этого было достаточно. А охранник номер один выглядывает из-за двери и сканирует пространство пластмассовыми невидящими глазами. Сейчас произойдет самое интересное, я для подтверждения слов моего начальника, только что прозвучавших в моем телефоне, предлагаю охраннику номер два пройти до нашего автомобиля, я там как раз забыл папку с документами, там есть копии и оригиналы, тех документов, о которых я ему рассказывал. Что я задумал? Я поведаю ему истину, а истина сделает его свободным. Свободным? Да. Свободным от всего. Только так истина действует на разнузданные плотские тела, лишенные истинного. Правдиво, по-моему, я рассуждаю. Ведь на самом деле я открою ему всего лишь правду, а не истину. И то всего лишь правду с моей точки зрения. Что же касается истины, мой дорогой друг. Мы уже подошли к машине, и я упустил тебя из поля зрения. Я не знаю где ты сейчас и это придало мне уверенности. Охранник номер два не ожидал нападения, а я ударил его по ноге, несмотря на присутствие таксиста, который безучастно наблюдал за происходящим из своего такси. Охранник с грохотом упал на землю и пластмассовые руки, ноги, голова и туловище разлетелись в разные стороны. Как ты думаешь, что будет с нами, когда мы дойдем до самой удаленной точки? Спрашиваешь ты. Самой удаленной точки от чего? Самой удаленной точки от истины, от свободы и от правды? Ты стоишь, а мне кажется, что тебе бы очень сейчас подошла сигарета тонкая в руке и услужливо зажженная зажигалка, но ты не куришь. Ты привержена здоровому образу жизни. Как странно и как страшно видеть все это. Ты подходишь ко мне, мы разворачиваемся и идем к двери. Мы идем совсем рядом, но не касаемся друг друга, хотя со стороны может показаться, что касаемся. Это искусство. Так ходить многие учатся годами, а у нас само собой получается. Мы подошли к двери и зашли в здание. Прислушались к звукам. В здании никого нет. Непостижимым образом исчезли или убежали охранник номер один и охранница номер три. А мы, находясь одновременно и в ноябрьском тоскливом мраке, и в изнывающем от жары и ни на одной карте не помеченном городе, заходим… Здесь офис, а мы думали, что склад. Мне представлялось, что мы зайдем в огромное помещение с высоченным потолком, а на поддонах будут хаотично валяться… Мне часто снился такой сон. Ты и я. Мы заходим в это помещение и видим руки, ноги, головы. Ощущение, что ты находишься в концентрационном лагере и видишь чудовищные злодеяния. Результат чудовищных злодеяний. Когда-то они стояли, одетые в самую модную одежду, в самых модных местах города, дополняя собой удивительную картину праздничного города. Являясь главными героями праздника, который никогда не кончался, который всегда с тобой. И вот сейчас чья-то злая воля разобрала их на составляющие, превратила в безликую массу, массу, которая является строительным материалом и основой для каких-то новых их, еще не проявленных, рождающих новый праздник, которого нет. Но моим мечтам не суждено было осуществиться. Это был всего лишь офис. В этом офисе сидели они, стояли они. С кипами бумаг, спешащие куда-то. Все производили впечатление очень сильно занятых. Они застыли в неестественных позах. Было ощущение, что он нажал на кнопку пауза. Было ощущение, что он ждет нас здесь, в одном из кабинетов. Он уютно расположился в одном из здешних кабинетов, включил ноутбук, сам налил себе кофе из кофемашины. Закурил кубинскую сигару, положил ее на пепельницу. И ждет, когда мы найдем его. Ты жалеешь, что не взяла фотоаппарат. Ты видишь все эти неснятые фотографии. Как бы ты сейчас ходила между ними застывшими. Ты долго выбирала бы лучшее место, откуда получилась бы лучшая фотография. У тебя полно времени, у тебя вечность, чтобы довести свое…

Продолжение можно прочитать в романе «Воины миров в зеркале времени машин».

Роман Уроборос 2008 – 2018. Москва.