Сто миллионов

Я молча смотрел на стенку.

– Может, «Скорую» вызвать? – спросил юрист.

– Не надо, – сказал я. – Где тела?

– В Москве, в морге. Я пока не давал никаких распоряжений. У тебя есть взрослые родственники?

– Нет. Бабушка и дедушка по маминой линии давно умерли, по отцу бабушка в прошлом году. Кажется, у отца есть двоюродный брат, живёт где-то на Дальнем Востоке, но я его ни разу не видел.

– Куришь? – спросил Буйтенко.

– Нет.

– Это хорошо. А я вот дымлю как паровоз, – Буйтенко закурил очередную сигарету. – Ты способен сейчас вести деловой разговор?

– Да, способен, – сказал я. – Я уже взрослый.

– До наступления восемнадцати лет ты не можешь вступить в наследство. Если мы объявим о существовании завещания, тебе должен быть назначен опекун. Либо кто-то из родственников, либо представитель государства. Зная ваше государство, не сомневаюсь, что твоё наследство постараются под любым благовидным предлогом отобрать. Ты же этого не хочешь?

– Не хочу, – сказал я. – А разве государство и не ваше тоже?

– Я в основном живу в Штатах, – ответил Буйтенко. – Там другие порядки, добрее, что ли. Я предлагаю следующее. Наша юридическая компания подписывает с тобой соглашение о том, что мы представляем твои интересы в любых инстанциях до наступления совершеннолетия. Мы не можем стать официально твоим опекуном, поэтому на ближайший год скромно умолчим о завещании. Ежемесячно мы будем передавать некоторую сумму, на которую ты сможешь жить. После вступления в свои права ты заплатишь компании комиссию в размере 5% от суммы наследства. Ты понимаешь, о чём я говорю?

– Да, понимаю, – сказал я. – Вы поможете организовать похороны?

– Разумеется, – сказал Буйтенко. – Представишь меня двоюродным братом отца, тем самым, которого никогда не видел. Я съезжу пока в похоронное агентство, а ты почитай текст соглашения, – он протянул мне папку с документами. – Если всё устраивает, то сегодня подпишем и сделаем нотариально заверенный перевод на английский.

Г л а в а 3

Буйтенко организовал похороны грамотно и профессионально, будто делал это не первый раз. Тела родителей привезли в запечатанных гробах, «авария была страшная, – сказал он. – Тебе лучше не видеть».

Людей на похороны пришло немного, в основном, коллеги отца по заводу, я понял, что Буйтенко принял меры, чтобы не было особой огласки, наверное, говорил что-нибудь вроде этого: «Парню и так трудно, круглой сиротой остался. Так что давайте без мелодрам. Слезами горю не поможешь. Я парню загнуться не дам».

Так он говорил или как-то иначе, я не знаю, но с соболезнованиями ко мне почти не лезли и, слава богу, потому что я совершенно не понимал, что на эти соболезнования надо отвечать.

На следующий день после похорон Буйтенко сходил со мной в банк, где оформили кредитную карту, и передал запечатанный конверт.

– Двести тысяч рублей. Каждый месяц на карту будет поступать такая же сумма. На жизнь хватит. Подумай ещё раз, может быть, поехать в Москву, я устрою тебя в закрытый интернат.

– Нет, спасибо, – сказал я. – Школу закончу дома. Елец мой родной город, у меня здесь друзья, я здесь всё знаю.

– Ну, смотри, ты парень умный. Сам понимаешь, ни одного лишнего слова друзьям и подругам. Люди падки на чужие деньги, особенно в таких количествах. Мне звони, в случае необходимости, в любое время, днём, ночью, не стесняйся. Я тоже тебе буду набирать.

– Спасибо вам за всё! – сказал я.

– Для нас каждый клиент – единственный, – усмехнулся Буйтенко. – Особенно, такой как ты.

Наверное, я чёрствый человек. Всё это обрушилось на меня так внезапно, дикая смерть родителей, это сумасшедшее наследство, абсолютное непонимание, что и как дальше делать, у меня внутри всё будто заледенело, я кушал, гулял по улице, встречался с друзьями, смотрел телевизор и сидел за компьютером, и одновременно мне казалось, что я смотрю на протекающую череду событий через мутное стекло, что достаточно потрясти головой и я услышу мамин голос, смех отца, что всё вернется в нормальную, человеческую, обычную жизнь.

Наступил июнь, было жарко, я сидел вечером в квартире в состоянии полной апатии. Когда родители были живы, я множество раз представлял себе, что буду вытворять, если они уедут куда-нибудь недели на две. Позову друзей, мы обязательно раздобудем выпивки, постараемся затащить девчонок. Сейчас я мог это устроить без проблем, у меня были для этого деньги, но я тупо сидел на диване, смотрел в стенку, иногда наливал себе холодной кока-колы из холодильника, опять садился на диван и продолжал сверлить взглядом стенку.

В дверь позвонили. Я посмотрел на часы. Было около одиннадцати вечера. Я удивлённо хмыкнул, лениво потянулся и открыл дверь. На пороге стояла тётя Люда.

– Здравствуй, – сказала она. – Я только сегодня узнала.

Тётя Люда была лучшей подругой моей мамы. Она преподавала литературу в нашей школе и в последние два года, став классным руководителем моего класса переименовалась в Людмилу Александровну. С её сыном – Пашкой, дружить у меня не получалось, парень был, откровенно говоря, тупой как бочка.

– Заходите, – сказал я.

– Я ездила к Павлу в училище, – сказала Людмила Александровна. Сына она сумела спихнуть в Суворовское, чему учительский состав нашей школы был невероятно рад. – Сегодня приехала, узнала об этой трагедии и сразу к тебе. Как ты?

– Да всё нормально, – сказал я. – Жизнь продолжается.

– Что ты кушаешь? – спросила Людмила Александровна. – У тебя есть деньги?

– Всё в порядке, – заверил я. – Двоюродный брат отца нашёлся, он приезжал на похороны, обещал помогать с деньгами до окончания школы. Он какой-то крупный чиновник в Хабаровске.

– Есть на свете добрые люди, – сказала Людмила Александровна. – Тебе главное – не впадать в хандру. Давай-ка вот что сделаем, у меня с собой бутылка «Шампанского», можно немного выпить, ты мальчик взрослый, тебе не помешает.

– Давайте, – согласился я.

Тёте Люде сорок один год. И выглядит она совсем не как тётя. Яркая блондинка, с высокой грудью, крепкими бедрами, большим чувственным ртом. Она вдова, её муж, прапорщик, покончил собой десять лет назад при туманных обстоятельствах, я совсем его не помню, хотя когда-то они приходили к нам в гости регулярно. Я не раз представлял, как лазаю рукой под юбкой у Людмилы Александры, а потом вставляю своего молодца в эти алые губки.

Интересно, подумал я, если ей предложить сто тысяч, она сразу откажется или задумается. На дальнейшее развитие ситуации у меня фантазии не хватило.

Мы выпили шампанского, поболтали о всякой всячине. Время перевалило за полночь.

– Оставайтесь ночевать, – предложил я, сам прибалдев от собственной наглости. – Чего вам на такси тратиться.

Людмила Александровна жила на другом конце города.

– Ладно, – сказала она. – Я приму душ, а ты постели.

Я разобрал родительский диван, постелил, разделся до трусов и лёг. А ведь мне никто не указ, подумал я, и снял трусы. Не захочет, пусть чапает домой пешком, я тут хозяин. И я отбросил в сторону одеяло.

Людмила Александровна вышла из ванной, завернутая в полотенце. Она внимательно посмотрела на меня и села краешек дивана.

«Ведь никто не узнает, – она взяла в ладошку мой член. – Ты мне обещаешь?».

«Никто», – я снял с неё полотенце, подтянул к себе и поцеловал в губы.

«Дай к тебе привыкну, – попросила она, мастурбируя мой член. – Называй меня Люся».

«Ладно, Люся, – сказал я. – Попочка у тебя славная».

«Она полностью в твоём распоряжении, – засмеялась Люся. – Ты мне так нравишься».

Она стала целовать меня, медленно спускаясь к моим ногам, добралась до члена и принялась сосать.