Последний грех

– Мы ведь люди тоже, это самое, простые. Закон так-то особенно не нарушаем. У школ, у ПТУ там – ни-ни. А то, что люди как бы сами уже, так они ведь и без нас – того. Так что все по-честному. Мы от слабых людей город очищаем. А сильными, наоборот, заселяем. Людей-то местные не рожают. А наши – рожают. И работают. Денежки домой приносят. По пятеро рожают. А местным только бы закумариться. Все по закону природы.

Узкая ладонь, не испорченная следами тяжелой работы, многозначительно указала на сумку. Соколов проследил за ней и подтвердил ничего не выражающим голосом:

– Да.

Багиров просиял пуще прежнего. Только что обниматься не кинулся.

– Рад видеть современного человека. Мы ведь друг друга понимаем. Это Лось этот, уркаган. Что он там? Собак этих своих обосранных вам предлагал? В баню свою звал в пятницу со Сковородкой бухать да по бабам? Можете и не отвечать, я и так все знаю. Он скучный. Он начальство не любит, не уважает. Зверь он. Не человек – зверь.

– А Андрея Вадимыча кто убил? – в тон разглагольствованиям Багирова поинтересовался Святослав.

– А?

– Ты слышал.

– Да Лось и убил, кто же еще? – Тагир пожал плечами и откинулся на спинку стула, будто поясняя такие очевидные вещи, которые всем вокруг известны, и только один майор о них не знает. Но оно и неудивительно – он же приезжий.

– Еще спрашиваете «кто»? Да Лось убил-то, Лось. Бандюки его. Он же, Лось, тут что держит? Во-первых, все ларьки и магазины крышует. Кроме моих. Мои-то сразу ему показали, что закон нужно уважать, правильно? Потом, на трассах стоят. Уже вроде нигде такого не осталось, только тут, да? Дальняков грабит, да? – Тагир стал загибать пальцы. – Автобусы рейсовые – все снимает с пассажиров, даже сережки у женщин. Игровые салоны, казино наше – это все его. Потом, что он, в этого играет – в дона мафии. Кто с зоны – а тут зона-то неподалеку – откинулся, он же своих чапаевцев подсылает. Босяк только вышел, а тут – раз! – его встречают. Что, мол, друг? Прям по имени. Они же все уже знают. Есть куда идти? Тот: не знаю. А пошли к нам работать. Дела делать. Ну, самые разбойники и идут к нему.

– А к вам кто идет?

– Ко мне?

Багиров округлил от удивления глаза. Ни дать ни взять – чистейшей души человек, благодетель сирых и убогих.

– Простые люди, разных национальностей. Русских тоже полно, кстати. Кто работы не боится. Я же человек простой, доверчивый. Сам из работяг, и родители – декхане. Я все сразу устраиваю. Кого куда. Кого маляром, кого штукатуром. Мои-то работу любят. Не то что местные. Они только менеджерами хотят. Чтоб не делать ничего. Или в охране вон, как у Лося. Или вот случай недавно был. Вы у Лосева как-нибудь про семью учителей спросите. Я и фамилию вам скажу – Синицыны.

– Так. А что это за учителя?

– О, Тагир вам расскажет! Тагир врать не будет. Это ваши губошлепики, уж извините, ничего не знают. А я расскажу.

Руководитель среднеазиатской общины устроился поудобнее и заговорил негромко, будто поверяя неведомую тайну. Акцент у него пропал совершенно, будто и не было никогда, зато взгляд стал липким и неприятным, словно он себе все подробности рассказа своего визуализировал и ждал, что его слушатель будет делать то же самое.

– Приехали сюда год назад молодые ребятишки – семейная пара. Да? Только после института педагогического оба. Он физрук молодой, она по рисованию. В школе у нас места были вакантные – они прознали как-то и приехали. А дело было в мае еще, то есть им надо было сентября дождаться, чтоб на работу выйти. Снимали домик у бабки какой-то, а парнишка-то на машине был, на «шахе» старенькой. И вот поехали они с женой на речку, а там кортеж Лосева. Лосевские по встречке поперли, ну и врезались. И «шаха» эта разбилась сильно, а «мерс» лосевский – вообще вдребезги. Ну, ребята вышли, а те сразу – прыг на них. Парня тут же в кровь порвали. Ну, все, типа ты нам машину новую разбил – должен квартиру. А они говорят: какая квартира? Нет у нас квартиры никакой. Парнишка еще говорит: ну, я ничего, работящий. Отработаю типа. А сам, дурачок еще, понятия-то их не знает воровские. Они ему: ну, отработаешь с женой вместе. Та, дуреха, и согласилась: мол, и я отработаю. Ну и все. Слово не воробей. Взяли их и притащили в подвал к Лосю. Прямо за медведем. Заперли, догола раздели. Вкололи что-то. И что уж только там с ними ни делали! И его, и ее как только ни трахали! И что только ни делали! Даже из других городов извращенцы приезжали! И плеткой их хлестали, и на камеру записывали, и кассеты продавали потом! И зэкам, кто откинулся, их подкладывали, и все под наркотой.

Соколов ловил каждое слово, делал пометки в блокноте, стараясь ничего не пропустить, и одновременно внимательно следил за рассказчиком. Щеки у Тагира покрылись лихорадочным румянцем, губы непроизвольно сложились в улыбку. Он будто опять видел и переживал все, о чем говорил. И переживания эти были ему явно приятны.