Живи, Донбасс!

А потом воевал за неё. Горел в танке. На спине до самой смерти сидел шрам от ожога.

– Папа, – спрашивала дочь, – почему ты не рассказываешь о войне?

– А что я буду рассказывать? Как я в окопе с товарищем сижу, а он вдруг на меня валится, и я обнаруживаю, что у него головы нет? Или как я по трассе на танке еду, а на проводах человеческие кишки гроздьями висят? Ничего красивого на войне нет – грязь и кровь!

Позже Он встретил здесь свою судьбу. Лену, похожую на Любовь Орлову и посвятившую всю себя любви к мужу.

Работала она воспитателем в детском садике. Прорабатывала горы литературы – по детской психологии, развивающим играм… Но всё о ней может сказать эта история. Однажды Лену вызвала директор сада. Ненадолго, отсутствовала она не более десяти минут. С детьми оставалась няня. Детей нельзя оставлять одних ни при каких обстоятельствах. По служебной инструкции и в соответствии со здравым смыслом.

Когда Лена вернулась, няни не было. Куда её унесло – хрен знает, но детки нашли себе занятие. Двое повисли на двери, ведущей в противоположную комнату, и катаются взад-вперёд. А одна девочка держится за косяк двери так, что закрывающаяся дверь вот-вот размозжит её пальцы.

Лена, не раздумывая и не колеблясь ни секунды, летит через всю игровую комнату и единственное, что успевает, – вставить в щель собственную руку.

Врачи еле собрали из осколков безымянный палец. От ампутации спасло обручальное кольцо, сплющившееся до очертаний скрепки. И потом палец был искривлён, и Лена носила обручалку на среднем.

Девочка осталась бы без кисти руки.

Он яростно учился, мучительно вспоминая школьную химию. Вообще-то раньше мечтал быть геологом. Но ведь металлургия и огнеупорная промышленность не так уж далеки от геологии?

Родители Лены помогли выжить.

Родились дети, сын и дочь. Он очень хотел, чтобы дети выучились.

А сам стал инженером-огнеупорщиком. В Донецке имелся филиал Всесоюзного Ленинградского института огнеупоров – тогда ещё был не Санкт-Петербург, а Ленинград. Пришлось ездить по всему Союзу с опытными партиями изделий. Огнеупоры нужны на каждом металлургическом заводе – такова специфика промышленности. На донецкий адрес приходили неподъёмные посылки с керамикой и силикатами.

– Папа, что тут? – важно спрашивала дочь, указывая пальчиком на очередную посылку, отправленную начальником со смешной фамилией Материкин. – Пробки, трубки или стаканы? Опять Материкин прислал?

Дочка визжала от восторга, когда Он возвращался домой из бесчисленных командировок. Привозил всегда что-то радостное – миниатюрные ёлочные игрушки… Яркие апельсины в сетке… Московские бублики – нигде таких не пекли! Орехи из Молдавии и арахис из Казахстана!

– Папа, папа приехал!

И всегда к Новому году успевал достать ёлку, как бы трудно это ни было! Дочь сидела под ёлкой, жевала иголки – ей это безумно нравилось – и сочиняла сказки, персонажами которых были игрушки, привезённые папой.

А книжки, которые Он тащил через всю страну, – отдельная история!

– Так, русские народные сказки… Братья Гримм… Греческие мифы! Французские легенды!

Сын вырос и высшего образования не захотел. Просто работал токарем, хотя много читал, очень любил кино и обладал недюжинной эрудицией. Дочь выросла и училась как проклятая, потому что вбила себе в голову, что сделает большое открытие в генетике. Ну и хорошо. Пусть делает. Он и сам мечтал о многом в своё время. Хотел построить подводную лодку и плавать, как капитан Немо. Открыть таинственный остров, как капитан Грант. Летать на другие планеты, как капитан Бартон…

Ну Бог с ними, с капитанами. Он делал кирпичи, стаканы и трубки. Для донецкой металлургии.

На пенсию долго не уходил, потому что не знал, как обходиться без работы. Потом, когда всё же вышел, говорил: «Ремонт меня спас. Иначе не смог бы».

А когда умер, шли уже девяностые. Бывало, что и болтушку из муки с Леной ели. Дочка, оказавшаяся по распределению вместо исследовательского института в школе посёлка Зайцево, подбрасывала картошки. Но гордые родители помощь не приветствовали – это мы, дескать, должны детям помогать, а не они нам!

Он сидел за столом в кухне и смотрел в окно. И вдруг сказал:

– Это всё из Космоса…

И повалился набок.

Дочка в этот момент спала, в свой выходной отсыпалась. И снилось ей, что на пороге папа, приехал, как когда-то из Ленинграда, с полной сеткой оранжевых апельсинов!

– Папа, папа приехал!

Под Его гроб жена постелила лучшее покрывало. То, которое на диване лежало лишь по большим праздникам. Она бы и сама в этот гроб легла, если бы могла. И ушла в себя на долгих одиннадцать лет – столько ей суждено было прожить без Него…

А Он не ушёл, оказывается. Чувствовал – что-то не так, что-то назревает, уходить нельзя! Придётся помочь детям, они здесь остались, и не только они!

На Щегловке скучно и пусто. Не лучшее кладбище, но на тот момент выбора не было. Участок со свежими могилами, ещё не обсаженный деревьями. Со склона церковь Макеевскую видно.

Ждал Он Лену. И дождался. Лежали они рядом, как и хотели. Дети выполнили её просьбу – положить в гроб Его письма. Которые Он ещё со сверхсрочной службы ей писал.

А вот и началось. Со Щегловки было слышно сразу же. Аэропорт недалеко… Дочь ехала с работы и увидела столб дыма над аэропортом.

Через два месяца она шла по бульвару Пушкина. Когда-то отец Лены, главный инженер службы зданий и сооружений Донецкой железной дороги, проектировал этот участок бульвара и зданий. Когда-то мамины родители там и жили. А сейчас бульвар пуст, хоть криком кричи. Витрины магазинов закрыты щитами. Она шла оплатить интернет – в компании «Матрикс», едва ли не единственной, которая не сбежала из Донецка.

– Тюк-тюк… тюк-тюк… – стучали её каблуки по пустому бульвару. Эхо било в голову. Отзывались лишь далёкие разрывы. Что там происходит? А кто ж его знает…

«Как же ей страшно», – подумал Он. Помочь им, во что бы то ни стало!

Ей и было страшно. Всё валилось из рук. Не хотелось ни готовить, ни убирать. Она часами сидела на полу в спальне и смотрела на библиотеку, которую начал собирать отец, а она подхватила. Когда книги стали доступны, покупала с жадностью, не жалея денег. Сейчас здесь было около четырёх тысяч томов.

Дом могут разбомбить. Книги сгорят.

Её вводили в ступор два факта. Во-первых, значит, государство может вот так просто решить убить часть своих граждан, пригнать войска и начать стрелять по городам? И никому за это ничего не будет? Так можно?

А во-вторых, те кумиры, которых эти люди любили, на концерты которых стремились попасть, фильмы с участием которых обожали, тоже почему-то решили, что их надо убивать. Макаревич давал концерт перед украинскими солдатами, а в подвале соседнего здания сидели избитые, измученные ополченцы. Наверное, им было слышно.

А когда-то они всем классом писали в «Комсомолку» письмо. В защиту «Машины времени». После разгромной статьи «Рагу из синей птицы».

Донбасс должен выстоять в огне. Здесь огнеупорные люди – как живые, так и уже умершие!

Поднять всех. Всех, кто может помочь.

Вначале – к тем, кто работал на Донецком металлургическом заводе. Лежат они не так уж далеко. Тут же, Щегловка. Или Мушкетово.

– Папа, пойдём бабочек ловить?

В посадке, по дороге на кладбище, где похоронены бабушка с дедом, летали самые красивые бабочки. А ещё там падали жёлуди с дубков, гладкие, как полированные! И вдоль железнодорожной насыпи почему-то были насыпаны ракушки – откуда их привозили, почему именно морские ракушки? Так весело было их собирать!

Ещё запомнилось, как после весенней прогулки несли с мамой букет цветов абрикоса. Абрикосов сажали много, летом многие даже варили из них повидло, хотя чаще всего плодики были жилистыми – дички! Но сколько радости доставили тогда эти цветы!

– Привет, Андреич, сто лет не виделись! Ты когда… того… тоись?

– Давно, Михалыч, давно… Что думаешь?

Этот старик был похоронен на «Красной звезде». Хороший старичок, бывший партизан. После войны проработал на заводе до самой пенсии.