Урожденный дворянин. Мерило истины

Один из новобранцев, коренастый и низкорослый парень деревенской топорной наружности, Сережа Петухов, еще в карантине окрещенный, естественно, Петухом, – высказался более подробно:

– Не, ну так-то все нормально, все по-людски, – со старательно наигранной степенностью (как будто у него был выбор) проговорил он. – А то на гражданке ужасов нагоняли всяких…

– Это те нагоняют, кто сам не служил, – поспешил поддакнуть и Шапкин, все еще держа на всякий случай ладони у ушей.

– Хор-роший какой призыв заехал! – вдруг гаркнул прислушивающийся к репликам новобранцев мордатый младший сержант Бурыба. – Все понятливые…

Олег помедлил еще несколько мгновений, будто в надежде услышать от новобранцев что-нибудь, принципиально отличное от уже сказанного, не услышал и решительно шагнул на «взлетку».

Мансур чуть пошевелился, поворачиваясь к нему. Яростно скрипнула служившая ему сидением койка.

– Заниматься воспитанием и обучением, – негромко, но отчетливо произнес Олег, – надлежит тем, кто призван к этому долгом. Система, оглашенная допрежь, наизнанку вывернутая форма воинского товарищества есть продукт преступной лености командования. Первоначально: военнослужащие подчиняются тем из их числа, кто выше по званию, как и предписывается Уставом. Равные по званию – равны между собой. Отныне будет так. Засим: отнимать у новобранцев выплачиваемые им деньги недопустимо. Ни один военнослужащий не отдаст своего жалованья другому по принятому давеча из страха соглашению. Отныне будет так. И еще: если офицеры в нашей части не желают честно и с доброй совестью исполнять свой долг, мы обязаны заставить их делать это. Но никак не стремиться извлекать из ситуации выгоду для себя. Это гнусно. И этого боле не будет. Я решительно это возбраняю.

* * *

Саня Гусь догадался разрядить стремительно распухающую темную паузу громким и заметно фальшивым смехом. И это подействовало. За Саней пронзительно захихикал Мазур, потом загоготала троица рядом с ними, а потом смех запрыгал по койкам и постепенно потух в неуверенных ухмылках новобранцев. Сержант Бурыба спустил ноги со своей койки. Сержант Кинжагалиев, откинув одеяло, поднялся, чтобы получше рассмотреть Олега, вызвавшего своей речью столь бурную реакцию казармы. Кажется, только Мансур, неподвижной глыбой давящий чужую койку, не улыбнулся. Он смотрел на Трегрея с холодным безразличием.

– Это что за чучело? – вопросил Кинжагалиев.

– Это Гуманоид, – пояснил во всеуслышанье Гусь. – Такой вот Гуманоид…

– Он маленько… того, – тут же угодливо произнес Шапкин. – Ну… с причудами.

– Они все четверо маленько с причудами, – согласился Гусь, нехорошо прищурившись. – Вот по этой самой причине мы вынуждены сообщить, что настало время для последней, заключительной, части нашей, дорогие друзья, встречи. Мансур! – обернулся Саня. – Я вот об этих уродах говорил. Авторитетов не признают, хамят, угрожают… Короче, беспределят. Гасить их надо, никуда не денешься! – разведя руками, заключил Гусь таким тоном, словно принятое решение было лично для него хоть и вынужденным, но очень неприятным.

Мансур едва заметно качнул головой. Сержанты, а за ними еще около десятка солдат предыдущего призыва один за другим поднялись с коек. Новобранцы растерянно переглядывались.

– Духовенство! – выручил их окрик рядового Сани Гусева. – Всем отбой! Кроме четверых покойничков, конечно… Остальные – баиньки!

– Значит, показательное наказание решил устроить? – Командор явно очень старался, чтобы его голос звучал спокойно. – Чтоб другим неповадно было? Ты что, не понимаешь, на кого ты тянешь? Я тебя лично предупреждал, и если ты считаешь, что я хоть сколько-нибудь преувеличил…

– Закройся, сука! – отгавкал его Гусь уже с настоящей злостью. – Думаешь, великий до хрена? Сейчас мы тебя укоротим…

– Здесь тебе мамаша с папашей не помогут! – присовокупил и Мазур. – Выходи на «взлетку», чего притаился?.. Под койку нырнуть готовишься?

Командор пожал плечами – жест этот, долженствующий обозначать пренебрежение к угрозам, получился у него судорожно ненатуральным – и шагнул на «взлетку». За ним выступил набыченный, изготовившийся уже к драке Двуха.

– К спине! – зашипел Двуха, оборачиваясь к Олегу. – К спине, Гуманоид! Сомик… Чего ты телишься?

Сомик топтался у койки с видом человека, который хочет бежать сразу во всех четырех направлениях.

– Прекратите, – негромко сказал Олег Командору и Двухе. – Не стоит устраивать драки. Я сам разберусь.

– Разберется он… – пробормотал Двуха. – Ты еще мне поуказывай…

«Взлетка» моментально стала тесной. Деды наступали с трех сторон, зажимая в угол «банду», наступали с угрожающей неторопливостью, но ясно было – достаточно одного резкого движения, одного слова, и они бросятся всей гурьбой.

Новобранцы, быстро попрыгав по своим койкам, улеглись. Ни у кого из них не возникло желания вступиться за «банду». Вернее, желание-то, может быть, и возникло, но… как осуществить его, это желание, если все нехорошее для них лично уже закончилось? Зачем приключений себе на задницу искать? Разговор со старослужащими завершился – и на вполне мирной, между прочим, ноте… И не так ужасно все оказалось, как могло быть. Их посвятили в царящие здесь правила, и они с этими правилами согласились совершенно добровольно, без особых принуждений и унижений… Конечно, соблюдение этих правил гарантирует в дальнейшем жизнь вовсе не сахарную… но здесь, как справедливо заметил Гусь, армия, а не ясли. Здесь легко не бывает. Первое время придется потерпеть, потому что со своим уставом в чужой монастырь, как говорится… А эти четверо балбесов сами виноваты. Лучше других себя считают? На особом положении себя видят? Вот и пусть огребут за это. Нечего выпендриваться, надо скромнее быть. В конце концов, кто их просил на дедов наезжать?.. Вообще, правильно их сейчас поучат. За дело.

– Я – урожденный дворянин, – проговорил вдруг Олег. Встав на «взлетку», он оказался спиной к Командору и Двухе, а лицом к младшему сержанту Бурыбе, приближающемуся к нему во главе группы из четверых солдат прошлого призыва. На лице сержанта отразилось недоумение. Он остановился. Остановились и те, кто шел за ним.

– Чего это? – вопросительно пробурчал Бурыба. – Какой еще дворянин?

– Да не слушай! – подсказали сержанту сзади. – Он тебе мозги пудрит… Сказали же, мутный он, этот Гуманоид…

– Я предупреждаю, – пояснил Олег. – Если вы решите применить силу, вы должны знать, с кем вам придется иметь дело.

Бурыба усмехнулся, сделал было еще шаг вперед, но… снова остановился, уперевшись взглядом в Олега, остававшегося в позе спокойной и даже расслабленной. Некоторое сомнение замерцало в глазах младшего сержанта.

– Чё ты зыришь, падла?! – заводя себя, заревел он на Трегрея, качнулся в сторону и вдруг одним мощным движением выдрал с ближайшей койки дужку – толстую изогнутую металлическую трубу, обеими концами вставляемую в коечное изголовье. – Ну, чё зыришь? – выкрикнул он еще раз, занеся дужку для удара. – У тебя две башки, что ли? Одна лишняя, другая запасная?!. Зашибу, сука! Ложись на пол, зашибу! Кому сказал?..

В то же самое время за спиной Олега неслабо удивил противников и Командор. Он крутанул с места обратное сальто и, приземлившись, несколько раз с громким хеканьем рубанул кулаками воздух. Мазур, уже, кажется, приноравливавшийся приложить Командора ременной бляхой в грудь, отскочил от него на шаг и наткнулся спиной на младшего сержанта Кинжагалиева. Кинжагалиев, в свою очередь, тоже попятился, преградив путь находящимся позади него. Избавившись от опасности получить удар страшной бляхой, Командор рванулся вперед. Он высоко подпрыгнул, метя обеими ногами в грудь Мазура, но тот успел увернуться – и выступление Командора, начавшееся так эффектно, завершилось совершенно бесславно. Александр Вениаминович Каверин ухнул плашмя на пол прямо под ноги сержанту Кинжагалиеву. Тот не упустил момента и от души врезал Командору пяткой в живот. Командор скрючился посреди «взлетки», шипя, как проколотый ножом мяч.

– Мочи его, пацаны! – заверещал Гусь откуда-то из-за спин товарищей. – Мочи его, не давай встать!

Вокруг Командора тут же сомкнулось плотное кольцо, и послышались тяжкие глухие удары.

Младший сержант Бурыба решился, наконец, перейти от угроз к действиям. С громким, но нечленораздельным воплем он скакнул к Олегу, размахнувшись кроватной дужкой. Удар предполагался сильнейший, такой, от которого любой здравомыслящий безоружный человек предпочел бы увернуться и уж точно не стал бы пытаться блокировать его голой рукой. Олег, не тронувшись с места, даже, кажется, не дрогнув, выбросил руку навстречу несущейся к его голове тяжелой металлической трубе и перехватил ее с такой легкостью и хладнокровием, будто это была свернутая в трубку газета. Бурыба дернул было дужку на себя, но Олег, чуть крутанув кистью, без труда лишил сержанта его оружия. Ошарашенный сержант секунду глупо хлопал глазами, а потом молча попятился. Олег шагнул вперед, держа в руке дужку, – Бурыба, спотыкаясь, сделал пару шагов назад, а потом повернулся и отступил со «взлетки», перепрыгнув через изувеченную им минуту назад койку. Те, кто был с ним, тоже поспешили отбежать подальше. Трегрей не стал никого преследовать. Приблизившись к койке, он вернул дужку на место, отстранился, деловито посмотрел, как она вошла, и, не вполне удовлетворенный результатом, прихлопнул ее сверху кулаком. Дужка с легким щелчком встала как было…

И тут рвущей барабанные перепонки сиреной заполнил спальню хриплый визг Игоря Двухи.

В отчаянном броске умудрившись сорвать с руки Мазура намотанный на кисть ремень, Двуха стоял теперь посреди «взлетки», чертя над головой гибельной бляхой свистящий круг.

– Убью, пидоры! – надрывно-истерически вопил он, выпучивая глаза. – Убью, мне терять нечего!

Противники отхлынули со «взлетки», на всякий случай хоронясь за койками. Изрядно потоптанный Командор ворочался на полу, силясь подняться. На белой коже его во многих местах пунцовели следы ударов, из разбитых в синие лепешки губ хлестала по подбородку и горлу кровь, собираясь под ним в темную лужу… страшно кривилось к скуле полуоторванное ухо…

– Поубиваю всех! – продолжал хрипло голосить Двуха, вроде бы безумно, но на самом деле, скорее всего, расчетливо предполагая привлечь своими воплями внимание тех, кто должен был следить в расположении за порядком.

И так жуток был вид Игоря, так страшно гудела, рассекая спертый воздух, смертоносная бляха, что никто не смел подступиться к нему. Те, кто еще минуту назад жаждали схватки, сейчас неуверенно жались, не рискуя вылезти вперед. И неизвестно, чем бы все это закончилось, если бы не Олег, скользнувший к Двухе сзади. Очередной сумасшедший вопль вдруг прервался. Двуха замер в дурацкой позе – полуприсев на растопыренных ногах, одну руку вытянув вперед в угрожающем жесте, а другую, пустую, задрав над головой.

– Довольно, – негромко произнес Олег, аккуратно складывая пополам и еще раз пополам отобранный ремень. – Пока кто-нибудь всерьез не пострадал, остановись. Я ведь говорил тебе, Игорь, не стоит устраивать драку. Боле драться никому не позволю.

Несколько секунд тянулась оглушающая тишина, а потом чей-то голос, гулкий и низкий, насмешливо спросил:

– Да ну?

Каждый, кто присутствовал в этот момент в казарме, обернулся туда, откуда донесся этот голос.

– Да ну? – повторил Мансур, медленно поднимаясь, расправляя плечи и наматывая на правый кулак снятое с шеи полотенце.

* * *

– Так как ты сказал? – осведомился Мансур. – Никому драться не позволишь? Это ты так решил, да?

– Вестимо, – ответил Олег и отбросил сложенный ремень на ближайшую койку.

– Здесь я говорю, когда и кому что делать, да?