Элита элит

– Командир, – уверенно отозвался тот.

– А ты кто?

– Старшина, – так же уверенно сообщил Гарбуз.

– Так что ты меня старшинскими вопросами достаешь?

Гарбуз озадаченно почесал в затылке.

– Так ведь… мало ли что?

– Мало тебе будет, когда я разозлюсь, – пообещал я…

Нет, ну что за армия? Все, начиная с младших командиров и заканчивая старшими начальниками, о чьих действиях мне удалось хоть что-то узнать, совершенно лишены инициативы. Первое, чем занялись большинство командиров после внезапного нападения врага, которого здесь называли странным словом «немцы» (их можно было назвать как угодно, но не немыми), так это… впали в оцепенение. Максимум, на что оказались способны командиры среднего звена, – это на отдачу приказа: «Без паники. Не поддаваться на провокации!» Ну, за исключением тех, по кому непосредственно стреляли. Остальные, совершив элементарные действия, предусмотренные уставами, будто впали в спячку, даже не попытавшись организовать взаимодействие с соседями, связаться со средствами усиления и сделать хоть что-то из того, что должен делать любой командир в армии, подвергшейся нападению. А те, у кого по тем или иным причинам в момент нападения имелся доступ к примитивным средствам связи, называемым здесь телефонами, принялись отчаянно названивать в вышестоящие штабы с сакраментальным вопросом «Что делать?». Адекватно отреагировали считаные единицы. И ведь, насколько мне удалось сравнить в паре уже состоявшихся с моим участием схваток, уровень индивидуальной подготовки и нападающих, и подвергшихся нападению был вполне сопоставим. Вооружения у пострадавшей стороны также хватало. И боевые характеристики вооружения были вполне на уровне. Ан нет! В общем, яркая иллюстрация любимой пословицы командира нашего батальона: «Стадо баранов, возглавляемое львом, стократ опаснее стада львов, возглавляемых бараном».

Я даже немного подосадовал, что слепой случай привел меня на эту, а не на ту сторону. Присоединиться к победоносной стороне было бы намного приятнее. Впрочем, теоретически возможность сменить сторону существовала до сих пор. Но к перечню обоснований, которые удерживали меня на этой стороне, не так давно прибавилось еще одно – диалект нападавших гораздо дальше отстоял от общеимперского. А я уже как-то привык, что те, кто говорит на диалекте, слишком отличающемся от общеимперского, во-первых, неизменно проигрывают и, во-вторых, чаще всего выступают в качестве противника. К тому же успех в начале войны – еще далеко не победа…

Из разрушенного бомбежкой здания тюрьмы, в котором находился, я выбрался спустя двадцать минут после начала налета. Судя по звуку, противник использовал авиабомбы калибра не более 0,00005–0,0001 килотонны стандартного эквивалента. Причем точность поражения целей была крайне низкой. Бо?льшая часть боезапаса просто наделала воронок в земле, не попав ни в какую значимую цель. И от этого у меня вновь екнуло под ложечкой. Похоже, здесь пользовались неуправляемыми боевыми блоками, а это означало, что степень деградации данного мира дошла до крайних пределов. Дальше только каменный топор… ну, примерно.

Я оглянулся на развалины. Кажется, все трое моих визави оказались погребены под обломками. А ведь возможность успешной эвакуации из разрушенного здания по моим приблизительным подсчетам составляла не менее восьмидесяти процентов. Хотя пятьдесят пять процентов из них приходились на используемый противником тип боеприпаса. Если бы нападающие использовали боеприпасы объемного взрыва или гравиконцентраты, возможность эвакуации упала бы до критических для выживания двадцати пяти процентов. Впрочем, для старшего лейтенанта Башмета и двух его подчиненных она уже и так являлась равной нулю…

Из зенита послышалось странное, вибрирующее завывание. Я поднял голову. На группу зданий, между развалинами которых я сейчас находился, с явно атакующими намерениями заходила группа странных летательных аппаратов. Таких очертаний я еще не встречал. По первому впечатлению для удержания в воздухе они использовали примитивные аэродинамические поверхности. И это был еще один факт в копилку моего негатива. Впрочем, особенно рассуждать было некогда. Похоже, именно эти примитивные летательные аппараты швырялись теми самыми неуправляемыми боевыми блоками, и сейчас мне на голову должна была посыпаться новая партия.

Я отследил траекторию, прикинул возможный угол разлета блоков, покосился на воронки, на глазок определив радиус поражения взрывной волной и осколками, и неторопливым шагом отошел за угол здания. Едва я присел на траву, как за спиной раздались громкие взрывы. Я прислушался: да, эквивалент посчитан правильно. Чрезвычайно примитивные боеприпасы…

Бомбежка закончилась примерно где-то через полчаса. И спустя несколько минут из развалин домов начали появляться люди. Они выглядели бледными, испуганными и постоянно пялились на небо. Все облачены в разные варианты той одежды, что была на Башмете и его подчиненных. Похоже, это все-таки форма. Я поднялся, выбрал из десятка появившихся наиболее представительного и приблизился на расстояние, когда мне обращаться к нему будет еще рано, а ему игнорировать мое появление будет уже психологически трудно. Поскольку стандартной формы воинского приветствия в армии я не знал, самым разумным было создать условия, чтобы он сам обратился ко мне. Так и произошло.

– Эй, ты кто такой, откуда?

Я молча указал рукой на развалины. Видимо, я нарушил принятые формы обращения, но в данной ситуации мою неадекватность скорее всего спишут на шок или контузию.

– На губе, что ль, сидел?

Я осторожно кивнул. «На губе»? Хм… Наверное, жаргон.

– Товарищ дежурный по штабу, – подлетел к человеку, с которым я разговаривал, какой-то чрезвычайно мелкий тип с округлившимися от страха глазами и взъерошенными волосами. – Секретную часть разбомбило!

– Да тут весь штаб разбомбило, Журавлев, – раздраженно отозвался мой собеседник, – а ты тут со своей секретной частью!

– Так там это… сейфы вдребезги! – еще больше вытаращив глаза, сообщил Журавлев. – И секретные документы ветром разносит.

– Что-о-о?! – в свою очередь вытаращился мой собеседник. – Так что ж ты стоишь-то? Бегом давай! А ну все сюда! Спасать секретные документы!

И мы побежали за мелким Журавлевым…

Следующие полчаса мы дружно гонялись за разносимыми ветром бумагами и стаскивали их в укромный уголок между кучей щебня и куском еще стоящей стены. Там сидел Журавлев и запихивал принесенные папки и кипы отдельных листов себе под зад, усаживаясь на них, словно наседка. Из подобранных бумаг я успел понять довольно много. Хотя времени вчитываться в них у меня не было, да и делать это было довольно неразумно. В конце концов, они представляли собой секретные документы, и бывший арестант, внимательно изучающий их, явно должен был вызвать вполне обоснованные подозрения. Но мне достаточно бросить один взгляд на подобранный лист, чтобы зафиксировать в памяти не только сам текст, но и фактуру бумаги, тип и глубину шрифта, форму и содержание оттисков печатей и иные структурные элементы документа. Конечно, для того чтобы полностью разобрать и разложить их на составляющие, а также оценить каждую и проанализировать на соответствие с остальными, а также с информацией, полученной из других источников, мне требовались время и более спокойная обстановка. Но зачем сожалеть о том, что в данный момент недостижимо?

Сейчас имелась возможность собирать информацию, ее и следовало использовать, а анализировать будем позже. Тем более что предварительный анализ уже выявил кое-какие новые пробелы, которые необходимо будет восполнить в ближайшее время. Существенную часть секретных документов составляли приказы и планы действий, но пока никакой привязки к местности все эти упоминания населенных пунктов, железнодорожных станций, местных речек и озер в моей голове не имели. Еще следовало отметить, что письменный язык также оказался излишне архаичным и усложненным. Но вполне понятным.

Командир войскового соединения, носящего наименование стрелковой дивизии, прибыл через час. К тому моменту среди развалин, в которых, как мне удалось выяснить, ранее дислоцировался штаб этой дивизии, уже вовсю кипела жизнь. Как, впрочем, и к западу от них. Там даже, пожалуй, жизнь кипела куда более бурно: слышались непрекращающаяся канонада и те самые завывания, указывающие, что наземные войска постоянно подвергаются атакам летательных аппаратов, подобных тем, что разрушили штабной городок. К моменту прибытия командира мы уже собрали все разлетевшиеся документы секретной части и начали разбирать завалы, извлекая из-под них раненых и убитых, а также всевозможную утварь и предметы, скорее всего являющиеся оружием.

Как я понял, местная армия была оснащена оружием, поражающее действие которого основано на кинетическом принципе. Причем разгон снаряда осуществлялся созданием давления в камере путем сгорания химических веществ с высокой скоростью горения. Да уж… До сих пор я считал, что самым примитивным ручным оружием, с чем пришлось столкнуться, являются боевые химические лазеры, которыми повстанцы на Латее пытались сражаться с войсками наместника (против нас они их использовать не решились – сразу сдались). Но теперь я понял, что ошибался…

Командир тут же принялся орать, махать руками, в одной из которых был зажат предмет, похожий на оружие старшего лейтенанта Башмета. Я уже не рисковал именовать его парализатором, ибо скорее всего это был ручной вариант стандартного местного оружия. Командир орал на всех, кто подворачивался ему под руку, при этом довольно часто употребляя слова «под трибунал» и «расстреляю». Последнее было мне понятно, так что и первое выражение я решил до уточнения считать неким вариантом казни в полевых условиях. Главная претензия начальства состояла в том, что ему немедленно, срочно, еще час назад требовалась связь со штабом корпуса. При этом он отчего-то зациклился на единственном способе связи, требуя немедленно восстановить «линию», и не удосужился даже хотя бы отправить посыльного. А кроме того, его почему-то не слишком заботила связь с подчиненными подразделениями, с соседями, а также получение оперативных данных о развитии ситуации на поле боя. Я просто не понимал, как столь некомпетентный человек может занимать командную должность столь высокого ранга…

К тому моменту из развалин здания «губы» (как выяснилось, это слово означало не часть лица, а именно здание, в котором меня допрашивали) были извлечены тела всех троих моих недавних знакомых. Старший лейтенант Башмет был еще жив, но, поскольку не обладал способностями хотя бы третьего уровня антропрогрессии (а о существовании полевых регенерационных капсул здесь, судя по всему, даже не догадывались), жить ему осталось очень недолго. Я отнес его к полуразрушенной стене здания, куда сносили всех раненых, и им тут же занялись несколько женщин в странных белых балахонах, ничем не напоминающих обтягивающие тело, будто перчатка руку, комбинезоны наших медиков. Но специальный значок здесь оказался совершенно таким же – красный крест. Баля и Панасенко были мертвы…

Лихорадочная деятельность по разбору завалов оказалась прервана очередным налетом, начавшимся минут через десять после того, как прибыл командир соединения. Похоже, противник использовал станции засечки командирских планшетов… или просто совпало? Едва сверху послышалось завывание моторов, все бросились врассыпную. Кто куда. Что за дурацкая организация? Я даже заскрипел зубами от досады. Ну ладно, заранее не были подготовлены укрытия (хотя за одно это коменданта и командира группы обеспечения работы штаба уже стоило отстранить от командования), но не выставить наблюдателей из числа способных прикинуть траекторию падения блоков с учетом возможного рассеивания, не определить сектора, не сформировать группы огневого противодействия?! Они же используют неуправляемые боевые блоки! Да три-четыре подготовленных стрелка даже с этим примитивным оружием способны если не подбить (тут я предполагать не берусь, кто знает, какой у этих летательных аппаратов уровень бронирования), то по крайней мере массированным огнем по лобовой проекции сбить с траектории любой подобный летательный аппарат. При продемонстрированной ими маневренности и скорости, в разы не дотягивающей даже до звуковой, – плевая задача!

Я прикинул траекторию и быстро отбежал к одинокой воронке шагах в сорока от развалин. Туда попал один блок, взрывной волной переломивший ствол дерева, сильно напоминающего обычный бук. Дерево упало так, что перекрыло половину воронки, создавая дополнительную защиту. Если честно, я приметил это укрытие, еще когда ковырялся в развалинах, прикинув, что, если летательные аппараты появятся с того же направления, что и в первый раз, эта воронка должна попасть либо на границу, либо вообще вне сектора возможного рассевания. А вот большинство, похоже, руководствовались лишь глубиной укрытия, явно расположившись едва ли не по оси зоны вероятного поражения. Впрочем, когда я в последний раз окинул взглядом всю диспозицию, у меня закралась мысль, что они вообще ничем не руководствовались, а просто попрыгали кто куда… Очень странно. Похоже, в этой армии вообще не представляли себе, что существуют методики развития психологической устойчивости и правила оценки обстановки.

Первая серия блоков легла как раз туда, где укрылось от налета большинство народу. Пыль, поднятая разрывами, мгновенно заволокла все вокруг, так что, когда из этой непрозрачной мути выскочил мелкий Журавлев, я не сразу понял, что в нем не так. Он бежал, широко разинув рот, и, похоже, считал, что громко кричит. Но кричать он вряд ли мог, потому что его горло и грудная клетка были вскрыты осколком, будто лазерным скальпелем. А еще у него не было левой руки. Он пробежал три шага и рухнул плашмя на землю.

Я поднял голову. Летательные аппараты заходили на второй круг. Я вздохнул. Наверняка следующим заходом они накроют оставшихся. Следовательно, никакой информации я здесь больше получить не смогу. Во всяком случае, от живых. Или надо поторопиться?.. Я выскочил из воронки и нырнул в пыльную муть. Через одиннадцать шагов наткнулся на человека, который брел навстречу, шатаясь и держась за голову. Рассусоливать времени не было, поэтому я вырубил его коротким ударом и, подхватив на плечо, ринулся обратно в свою воронку.

Едва успел. Когда мы с моей ношей занырнули под поваленный ствол бука, земля содрогнулась от следующей серии взрывов. Я торопливо скинул тело с плеча и прижал его к земле, накрыв собой. Неуправляемые блоки – это такая гадость, всегда один-два могут выйти за пределы рассчитанного радиуса рассеивания, а у меня регенерационные способности всяко лучше, чем у обычного человека, даже владеющего нижним уровнем антропрогрессии. Не говоря уже о местных…

Весь налет длился минут двадцать – двадцать пять. Когда завывание моторов летательных аппаратов стихло в яркой синеве летнего неба (а может, у них сейчас еще весна; осень вряд ли – вон какая листва на деревьях), я выбрался из воронки и осмотрелся. Пыль, поднятая взрывами, медленно оседала на землю. Вокруг валялись изуродованные тела. И их отдельные части. Особенно густо они лежали там, куда мы отнесли раненых, извлеченных из-под развалин. У меня даже мелькнула мысль, что пилоты летательных аппаратов специально целились именно сюда. Уж больно много здесь было воронок. Да нет, не может быть!.. Убийство некомбатантов, раненых и медицинского персонала во все времена являлось одним из тягчайших военных преступлений. Не могут же они одичать настолько, чтобы забыть о базовых этических ценностях. Тогда бы они просто не сумели создать столь сложно структурированное общество. Ведь оно требует слишком высокого уровня сотрудничества и довольно сложной системы разделения труда. А это подразумевает развитые морально-этические системы. Пока сообщество человекообразных существ находится на этапе допустимости каннибализма, оно редко покидает уровень родоплеменного развития…

Откуда-то слева послышался стон. Я пошел на голос. За кучей битого щебня обнаружилась одна из женщин, оказывавших помощь раненым. Я наклонился над ней.

– Пи-ить, – еле слышно попросила она.

Я огляделся. Где тут взять воду? Сквозь оседающую муть кирпичной пыли были видны только груды развалин. Я снова перевел взгляд на женщину. В принципе вода ей была не нужна. У нее отсутствовала вся нижняя половина туловища, включая ноги, и под тем месивом, которое представлял собой низ ее тела, уже натекла здоровенная лужа крови. Скорее всего ее желание пить было результатом резкого обезвоживания организма, вызванного столь большой кровопотерей. Пожалуй, самым милосердным будет помочь ей уйти. Я наклонился над ней и ласково погладил по щеке, успокаивая и примериваясь к сонной артерии. Но она уже никак не отреагировала на мой жест. Я убрал руку и выпрямился. Моей помощи не потребовалось…

К своей воронке я вернулся в довольно задумчивом состоянии. Во многих подразделениях территориальных войск женщины служат наравне с мужчинами, но в Гвардии существует принцип: не использовать женщин в боевых подразделениях. И теперь я, кажется, ясно осознал, откуда его истоки. Всегда тяжело, когда у тебя на руках умирает человек, но когда этот человек – женщина…

Спасенный мной уже пришел в себя и выбрался из воронки. Когда я подошел, он сидел на поваленном дереве, уставившись в одну точку, и бормотал:

– Погибли… все погибли… все… погибли…

Да уж, похоже, с тренингами по психологической устойчивости в этой армии дело обстояло совсем швах.

– Эй, как тебя зовут? – тихонько позвал я.

– Побили… всех… все погибли… – продолжал бормотать спасенный.

Я вздохнул, а затем… со всего размаха залепил ему оплеуху. Он брыкнулся на землю, а я тут же выпрямился перед ним, приняв некое подобие строевой стойки, и заорал:

– Встать! Имя, должность, звание? Быстро!

Парень суетливо вскочил на ноги.

– Старший сержант Головатюк, командир второго отделения комендантского взвода, товарищ командир! – бодро отрапортовал он.

Я кивнул:

– Хорошо. Ранен?