Жизнь Микеланджело

Владыка, справедливо гласит поговорка: «Кто может, тот не хочет». Ты поверил басням и сплетням и вознаградил наветчика. Я же, твой верный, старый слуга, был и остался к тебе привязан, словно луч к солнцу; а тебя не огорчает, что я понапрасну трачу время. Чем больше я тружусь, тем меньше ты меня любишь. Я надеялся возвеличиться твоим величием, думал, что единственными судьями мне будут непогрешимые чаши весов и могучий меч твой, а не лживая молва. Но, видно, небо смеется над добродетелью, посылая ее на землю и заставляя ждать плодов от высохшего дерева[88 - «Стихотворения», сонет III.Высохшее дерево – намек на зеленый дуб в гербе делла Ровере (род, к которому принадлежал Юлий II). – Р. Р.].

Унижение, которому подверг художника Юлий II, было не единственной причиной, побудившей Микеланджело бежать из Рима. В письме к Джулиано да Сан-Галло, он дает понять, что Браманте замыслил убить его[89 - «Но не одно это побудило меня уехать. Была и другая причина, о которой я предпочитаю не писать. Скажу только, что, если б я остался в Риме, гробница, по всей вероятности, понадобилась бы мне, а не папе. Это и послужило причиной моего внезапного отъезда». – Р. Р.].

С отъездом соперника Браманте остался хозяином положения. На следующий же день после бегства Микеланджело был заложен первый камень собора св. Петра[90 - 18 апреля 1506 г. – Р. Р.]. Но злопамятный Браманте перенес свою ненависть и на творение Микеланджело и сделал все, чтобы оно не родилось на свет. По его наущению, чернь растащила мрамор, заготовленный для гробницы Юлию II на площади св. Петра[91 - Письмо от октября 1542 г. – Р. Р.].

Тем временем папа, взбешенный поступком взбунтовавшегося скульптора, слал послание за посланием синьории Флоренции, куда Микеланджело бежал. Микеланджело вызвали в синьорию и сказали ему: «Ты сыграл с папой такую шутку, которую не позволил бы себе сам французский король. Мы не намерены из-за тебя воевать с ним, поэтому изволь-ка вернуться в Рим; но мы дадим тебе охранные грамоты, так что всякая обида, тебе причиненная, будет рассматриваться как обида самой Флоренции»[92 - Там же. – Р. Р.].

Микеланджело, однако, заупрямился. Он ставил свои условия, требовал, чтобы Юлий II дал ему закончить гробницу, и намеревался работать над ней уже не в Риме а во Флоренции. Когда же Юлий II пошел войной на Перуджу и Болонью[93 - В конце августа 1506 г. – Р. Р.] и послания его стали еще более грозными, Микеланджело подумывал даже перебраться в Турцию: через францисканских монахов султан приглашал его в Константинополь строить мост из Стамбула в Перу[94 - Кондиви.Микеланджело однажды уже собирался перебраться в Турцию (в 1504 г.), а в 1519 г. вел переговоры с «владыкой Адрианополя», приглашавшим его для выполнения некоторых живописных работ. Известно, что Леонардо да Винчи тоже соблазняла мысль поехать в Турцию. – Р. Р.].

В конце концов Микеланджело все же пришлось покориться, и в последних числах ноября 1506 г. он скрепя сердце отправился в Болонью, которую Юлий II незадолго перед тем взял приступом.

«Как-то утром Микеланджело пошел к обедне в собор Сан-Петронио. Конюший папы его узнал и повел к Юлию II, сидевшему за столом во дворце Шестнадцати.

Папа сердито сказал Микеланджело: «Тебе следовало явиться к нам (в Рим) а ты дождался того, что мы пришли к тебе (в Болонью)». Микеланджело преклонил колено и во всеуслышание просил прощения у папы, говоря, что руководил им не злой умысел, а раздражение, – он не мог примириться с тем, что его так грубо прогнали из дворца. Папа сидел молча, опустив голову, весь багровый от гнева. Тогда присутствовавший при этом епископ, посланный Содерини, с тем чтобы он вступился за Микеланджело, решил вмешаться и сказал:

«Ваше святейшество не должны обращать внимания на его глупость: он согрешил по невежеству. Художники только у себя в мастерской что-то соображают».

Папа, окончательно рассвирепев, закричал на епископа:

«Ты сказал ему грубость, которой мы ему не говорили. Невежа не он, а ты сам! Ступай… Убирайся к черту!»

И так как епископ не трогался с места, слуги папы вытолкали его взашей. Излив свой гнев на злополучного прелата, папа велел Микеланджело приблизиться и простил его[95 - Кондиви. – Р. Р.].

К несчастью, чтобы жить в ладу с Юлием II, надо было выполнять его прихоти, а у его святейшества явилась новая фантазия. Он уже не помышлял о гробнице; ему хотелось, чтобы в Болонье была воздвигнута его бронзовая статуя колоссальных размеров. Напрасно Микеланджело доказывал, что «ничего не смыслит в отливке бронзы». Пришлось ему изучить литейное дело. Он работал не покладая рук, ютился в жалкой каморке, где стояла одна-единственная кровать, на которой художник спал с двумя своими помощниками-флорентийцами – Лапо и Лодовико – и литейным мастером Бернардино. Год и три месяца прошли в непрерывных волнениях и заботах. Он узнал, что Лапо и Лодовико его обворовывают, и перессорился с ними.

«Этот мерзавец Лапо, – пишет он отцу, – везде рассказывал, будто всю работу делают он и Лодовико, или что во всяком случае они делают ее наравне со мной. Он забрал себе в голову, что он хозяин, и пришлось его в конце концов выставить. Тут только он уразумел, что находится у меня в услужении. Я выгнал его, как собаку»[96 - Письмо к отцу от 8 февраля 1507 г. – Р. Р.].

Лапо и Лодовико подняли крик, стали распространять по всей Флоренции всякие небылицы про Микеланджело и даже ухитрились выманить у его отца деньги под тем предлогом, что Микеланджело их-де обсчитал.

Затем обнаружилась неспособность литейщика.

«Я готов был поручиться, что мастер Бернардино способен отлить что угодно даже без огня, так я в него верил».

Литье не удалось. Было это в июне 1507 г. Фигура вышла только до пояса. Пришлось все начинать сначала. Микеланджело провозился со статуей до февраля 1508 г.

Он совершенно извелся.

«Едва успеваю кусок проглотить, – пишет он брату. – Я терплю всякие неудобства и работаю свыше сил; тружусь день и ночь и ни о чем другом не думаю. Я так настрадался и так страдаю сейчас, что если бы пришлось снова делать эту статую, думаю, мне не хватило бы на нее и всей жизни, – такой это нечеловеческий труд»[97 - Письма к брату от 29 сентября и 10 ноября 1507 г. – Р. Р.].

Сколько было затрачено усилий – и все впустую. Водруженная на фронтон собора Сан-Петронио в феврале 1508 г. статуя Юлия II простояла там менее четырех лет. В декабре 1511 г. она была разбита сторонниками семьи Бентивольо, враждовавшей с папой, а бронзовый лом приобрел Альфонсо д’Эсте, чтобы отлить из него пушку.

* * *

Микеланджело вернулся в Рим. Здесь Юлий II задал ему новую задачу, не менее неожиданную и еще более головоломную. Живописцу, не владевшему техникой фрески, папа велит расписать плафон Сикстинской капеллы. Папа будто нарочно выискивал для Микеланджело невыполнимые работы, а Микеланджело, как назло, все их блестяще выполнял.

Утверждают, что и это тоже подстроил Браманте. Он надеялся, что Микеланджело, который опять начал входить в милость, не справится и слава его померкнет[98 - По крайней мере так утверждает Кондиви. Следует, однако, отметить, что еще до бегства Микеланджело в Болонью ему собирались поручить роспись Сикстинской капеллы. Тогда план этот совсем не улыбался Браманте, и он всячески старался удалить из Рима своего соперника (письмо Пьетро Роселли к Микеланджело в мае 1506 г.). – Р. Р.].

Испытание и в самом деле было опасным для Микеланджело, ибо в том же 1508 г. его соперник Рафаэль весьма удачно приступил к росписи «Станцев» Ватикана[99 - За время с апреля по сентябрь 1508 г. Рафаэль расписал так называемую залу делла Синьятура («Афинская школа» и «Триумф религии»). – Р. Р.]. Микеланджело всячески старался уклониться от этой чести; он понимал, чем грозит ему поручение папы, и даже предлагал вместо себя Рафаэля, говоря, что фресковая живопись не его дело и что он не надеется на успех. Но папа заупрямился, и пришлось уступить.

Браманте установил в Сикстинской капелле леса, и в помощь Микеланджело из Флоренции выписали художников, владевших техникой фрески. Но таков уж был удел Микеланджело – он умел работать только один. Он начал с того, что признал сооружение Браманте совершенно непригодным, а флорентийских художников встретил весьма недружелюбно и вскоре без всяких объяснений их выпроводил. «Однажды утром он велел сбить все, что они написали, заперся в капелле, не пустил их и даже у себя дома больше не показывался. Художники нашли, что шутка чересчур затянулась, и глубоко обиженные вернулись во Флоренцию»[100 - Вазари. – Р. Р.].

Микеланджело остался один с несколькими подмастерьями[101 - В письмах 1510 г. к отцу Микеланджело жалуется на одного ни к чему не способного подмастерья, которого ему же еще приходится и обслуживать: «Самое подходящее для меня занятие! Только этого мне недоставало!.. Он из меня все жилы вытянул». – Р. Р.], однако чем более умножались трудности, тем дерзостнее становились его замыслы: теперь он решил расписать не только плафон, как предполагалось вначале, но и стены капеллы.

Десятого мая 1508 г. он приступает к этой гигантской работе. Мрачные годы. Самые мрачные и самые величественные в жизни Микеланджело. Он становится легендарным Микеланджело, тем самым героем Систины, чей титанический образ навсегда останется запечатленным в памяти человечества.

Он жестоко страдал. Письма того времени свидетельствуют о каком-то исступленном неверии в себя, от которого не спасали никакие высокие замыслы:

«Я совершенно пал духом: вот уже год, как папа мне ничего не платит, и я не нахожу возможным ни о чем его просить, так как работа не настолько подвинулась, чтобы заслуживать вознаграждения. Причина этому – сложность самой работы, а также и то, что фреска не мое ремесло. Я только понапрасну трачу время. Да поможет мне Господь!»[102 - Письмо к отцу от 27 января 1509 г. – Р. Р.]

Только он кончил «Потоп», как фреска начала покрываться плесенью, фигур почти нельзя было различить. Микеланджело отказался продолжать роспись. Но папа ничего и слышать не хотел, и художнику снова пришлось взяться за кисть.

Помимо усталости, помимо тревог, еще и родные докучали Микеланджело своими беззастенчивыми требованиями. Вся семья сидела у него на шее, злоупотребляла его добротой, старалась выжать последние соки из своего знаменитого родича. Отец вечно плакался, вечно сетовал на отсутствие денег. И Микеланджело, сам истерзанный и угнетенный, должен был еще утешать старика.

«Не волнуйтесь, бывают беды страшнее… Пока у меня хоть что-то есть, я не допущу, чтобы Вы терпели недостаток… Пусть даже у Вас отнимут все, – пока я жив, Вы ни в чем не будете нуждаться… Я предпочту быть последним бедняком и знать, что Вы живы, чем быть богачом и потерять Вас… Довольствуйтесь тем, что Вы сыты, и не огорчайтесь, что не окружены тем почетом, которым пользуются прочие; живите во Христе, как я живу здесь, – бедно и честно. Я очень несчастлив и не забочусь ни о жизни, ни о почестях, ни о чем мирском – я живу в тяжких трудах и постоянной тревоге. Вот уже пятнадцать лет, как я не знаю ни одной спокойной минуты; я всегда Вам помогал, а Вы никогда этого не ценили и не понимали. Господь да простит нам всем! А я и впредь готов, до конца своих дней, поступать так же, только бы хватило сил!»[103 - Письма к отцу 1509–1512 гг. – Р. Р.]

Все три брата безбожно злоупотребляли его великодушием. Они считали, что он обязан давать им деньги, обязан помочь им выбиться в люди; без зазрения совести растрачивали они небольшой капитал, который он скопил себе во Флоренции, приезжали и неделями гостили у него в Риме. Буонаррото и Джовансимоне уговорили художника купить им торговое предприятие, Джисмондо – землю в окрестностях Флоренции. И все это принималось без всякой благодарности, словно полагающееся по праву. Микеланджело понимал, что братья грабят его, но из гордости терпел. Однако милые братцы не ограничивались этим. Они беспутничали и в отсутствие Микеланджело дурно обращались с отцом. Тогда Микеланджело разражался в своих письмах неистовыми угрозами. Он распекал братьев, как испорченных мальчишек, которых надо учить плеткой. Он бы убил их!

«Джовансимоне[104 - Джовансимоне дерзко вел себя с отцом, и тот пожаловался Микеланджело.«Из Вашего последнего письма, – пишет в ответ Микеланджело, – я вижу, до чего у Вас дошло дело и как ведет себя Джовансимоне. Много я получал за десять лет дурных вестей, а такого еще не бывало… Будь моя власть, я в тот же день, как получил Ваше письмо, прискакал бы к Вам и навел порядок. Но это, к сожалению, невозможно, поэтому я решил написать ему. Если же он после моего письма не переменится, унесет хоть щепку из дому или вообще позволит себе неуважительно вести себя с Вами, сообщите – я отпрошусь у папы и приеду» (весна 1509 г.). – Р. Р.],

Говорят, что хороший человек становится лучше, когда ему делаешь добро, но если делаешь добро дурному, он становится только хуже. Вот уже много лет как я пытаюсь добрым словом и хорошим к тебе отношением вернуть тебя на путь истины, желая, чтобы ты жил в ладу с отцом и всеми нами. Но ты с каждым днем становишься все несносней… Многое мог бы я тебе сказать, да не хочется тратить слов попусту. Чтобы раз и навсегда покончить с этим, запомни твердо: у тебя ничего своего нет; я тебя кормлю и одеваю, как это велит Господь, потому что считал тебя своим братом наравне с другими. Но теперь я вижу, что ты не брат мне, иначе ты не стал бы угрожать отцу. Ты ничем не лучше скотины, и как со скотом я и буду обращаться с тобой. Знай, кто видит, что отцу его угрожают или дурно обращаются с ним, тот обязан защищать его собственной грудью… Но хватит об этом!.. Повторяю, у тебя ничего своего нет, и если до меня дойдет еще хоть одна жалоба, я приеду и покажу тебе, как проматывать добро и грозиться поджечь дом и имение, которые не тобою нажиты; слишком ты много о себе возомнил. Берегись, как бы тебе тогда не заплакать кровавыми слезами и не раскаяться в своей самонадеянности… Но если ты постараешься исправиться, будешь уважать и почитать отца, я помогу тебе, как помог другим братьям, и в скором времени постараюсь приобрести тебе лавку, и неплохую. А не хочешь, пеняй на себя, я приеду и так с тобой разделаюсь, что ты сразу поймешь, какая тебе цена и кто ты таков… Довольно. Не дожидайся, чтобы я от слов перешел к делу.

    Микеланджело в Риме.

Еще несколько строк. Вот уже двенадцать лет, как я скитаюсь по всей Италии, терплю всяческие унижения и нужду, изнуряю свое тело непосильной работой, подвергаю свою жизнь тысяче опасностей – и все ради семьи. И теперь, когда мне, наконец, хоть немного удалось поднять наш дом, ты решил, что вправе за один час разрушить все то, что я создавал столько лет и такими трудами!.. Клянусь телом Христовым, не бывать этому! Я и с тысячью таких, как ты, управлюсь, если потребуется. Поэтому будь благоразумен и не испытывай терпения человека, у которого кровь погорячее, чем у тебя!»[105 - Письмо к Джовансимоне. Генри Тоде датирует его весной 1509 г. (в изд. Миланези оно отнесено к июлю 1508 г.).Следует отметить, что Джовансимоне в то время было уже тридцать лет, а Микеланджело старше его всего на четыре года. – Р. Р.]

Потом наступила очередь Джисмондо:

«Жизнь моя здесь самая горькая, я совсем выбился из сил. Друзей у меня никого нет, да они мне и не нужны… Сейчас я хоть ем досыта, а еще недавно не мог себе и этого позволить. Так что не причиняйте мне новых огорчений; еще немного, и я не вынесу»[106 - Письмо к Джисмондо от 17 октября 1509 г. – Р. Р.].

Наконец, третий брат, Буонаррого, служивший в торговом доме Строцци и много раз получавший от Микеланджело крупные суммы, нагло требует денег, утверждая, что истратил на него больше, чем получил.

«Хотел бы я знать, откуда у тебя эти деньги, неблагодарный! – пишет ему Микеланджело. – Хотел бы я знать, берешь ли ты в расчет те двести двадцать восемь дукатов, которые вы у меня взяли из банка Санта-Мария-Нуова, и те сотни дукатов, которые я посылал домой; а сколько трудов и забот стоило мне содержать вас всех! Хотел бы я знать, берешь ли ты все это в расчет? Если бы у тебя достало ума и совести, ты не говорил бы: «Я истратил на тебя столько-то из своих денег» и не приставал бы ко мне со своими делами, а вспомнил все, что я для вас сделал. Ты сказал бы: «Микеланджело сам помнит, что он нам писал; если же он теперь медлит, значит, что-то ему мешает, – наберемся терпения». Неразумно пришпоривать коня, когда он и без того скачет что есть мочи. Но вы меня не понимали и не понимаете. Бог вам судья! Он своей милостью даровал мне силы, потребные в трудах моих, чтобы я помогал вам. Вы признаете это, когда меня не станет»[107 - Письмо к Буонаррото от 30 июля 1513 г. – Р. Р.].

С одной стороны, семья, терзавшая Микеланджело своими требованиями, с другой – смертельные враги, следившие за каждым его шагом и заранее предвкушавшие неудачу, – такова была атмосфера неблагодарности и зависти, в которой приходилось жить Микеланджело в эти страшные годы. И не только жить – он творил, совершив тогда героический подвиг Систины! Но чего это ему стоило! Он терял надежду, был близок к тому, чтобы все бросить и бежать без оглядки! Ему казалось, что он умирает[108 - «Письма», август 1512 г. – Р. Р.]. Быть может, он даже желал смерти.

А папа негодовал на его медлительность и упорное нежелание показать свою работу. Оба упрямые и самолюбивые, они сталкивались, как грозовые тучи. «Однажды, – рассказывает Кондиви, – когда Микеланджело, на вопрос Юлия II, скоро ли он, наконец, кончит капеллу, по обыкновению ответил: «Кончу, когда смогу», – папа в ярости стал колотить его своим посохом, приговаривая: «Когда смогу! Когда смогу!» Микеланджело бросился к себе и стал собираться в дорогу. Но Юлий II послал к нему одного из своих приближенных, который вручил художнику пятьсот дукатов, уговаривал забыть обиду и постарался оправдать поступок папы. Микеланджело принял извинения».

А на следующий день все начиналось сызнова. Наконец папа в сердцах как-то сказал художнику: «Ты дождешься того, что я велю тебя сбросить с твоего помоста». Микеланджело пришлось уступить; он приказал снять леса, и 1 ноября 1512 г., в День всех святых, глазам зрителей предстала его работа.

Торжественный и мрачный праздник, овеянный трауром дня усопших, как нельзя лучше подходил для того, чтобы открыть всем потрясающее по своей мощи произведение, исполненное духом Бога-творца и разрушителя – грозного Бога, в котором воплощена бушующая, словно ураган, могучая жизненная сила[109 - Творение Микеланджело разобрано мною в серии «Мастера искусства», поэтому здесь я на нем не останавливаюсь. – Р. Р.].

II

Сломленная сила

Roct’ ? l’alta cholonna[110 - [Повержена высокая колонна (итал.). – Прим. ред.]«Стихотворения», сонет IX. – Р. Р.].

Геркулесов подвиг Микеланджело принес ему славу, но надломил его. Расписывая свод капеллы, он много месяцев подряд работал с запрокинутой головой и «так испортил себе зрение, что еще долго спустя мог читать письма или разглядывать предметы, только подняв их над головой»[111 - Вазари. – Р. Р.].