Очарованная душа

Не станет она, для того чтобы не утратить любовь будущую, клеветать на любовь прошедшую! Она и сейчас еще была благодарна Рожэ, этому орудию судьбы, так мало достойному той любви и того пламени жизни, которое он заронил в ней…

Жюльен чутьем ревнивца угадал ее мысли.

– Ага, вы все еще его любите?

– Нет, мой друг, не люблю.

– Но вы на него даже не сердитесь!

– А за что же мне на него сердиться?

– Вы все еще думаете о нем?

– Я думаю о вас, Жюльен!

– Но вы же его до сих пор не забыли?

– Не могу я забыть того, кто дал мне радость, хотя этой радости больше нет. Не браните меня за это, теперь вы мне дороже всех!

Чувство справедливости у Жюльена было достаточно развито; он оценил прямоту Аннеты и в душе признавал ее благородство. Для него это было неожиданное явление – новая женщина, чья необычайная нравственная высота раскрывала ему новый мир. Но другие стороны его души восстали. Задет был инстинкт самца. Громко заговорили католические и буржуазные предрассудки. Образ Аннеты в его душе был загрязнен унижающими ее подозрениями.

Вместо того чтобы еще больше верить женщине, которая так честно и прямо сказала ему о своем прошлом, он, узнав, что она когда-то проявила слабость, не мог больше быть уверенным в ней. Он уже сомневался, что Аннета будет ему верна. Он думал о том, другом, который обладал ею, от которого она имела ребенка. Он жив… Жюльен боялся быть обманутым. Боялся быть смешным. Он чувствовал себя глубоко несчастным и униженным и не мог простить.

Поняв, какая борьба идет в душе Жюльена, увидев, какая опасность грозит ее надеждам, Аннета затрепетала. Ведь эта любовь, которую она внушила Жюльену, и ее захватила глубоко. Всю силу своей нежности, всю жажду счастья она сосредоточила на Жюльене. В сущности, она и тут обманулась, хотя только наполовину: Жюльен был ее достоин, он обладал многими положительными чертами, за которые можно было его любить. Они с Аннетой были очень разные люди, но могли бы ужиться, если бы постарались понять друг друга и проявили некоторую терпимость. Конечно, это было бы мм нелегко, но разве не стоило заплатить такими небольшими страданиями за большую любовь? Аннета могла бы благотворно влиять на Жюльена, она стала бы для него источником силы и веры в жизнь – веры, которая, как мощный ветер, надув его паруса, привела бы его туда, куда он без нее никогда не доплыл бы. А чуткая нежность Жюльена, его уважение к женщине, его нравственная чистота и даже наивная религиозность, чуждая Аннете, оказали бы на нее благотворное влияние, привели бы в равновесие ее страстную натуру, дали бы ей надежное мирное и тихое пристанище в жизни и любовь, на которую можно положиться…

Горе сердцам, которые из-за недоразумений, преувеличенных любовью, бросают свое счастье на ветер и знают это, упрекают себя, будут упрекать себя всю жизнь, но крепко держатся за то, что их разделяет! Именно потому, что они слишком сильно любят, они не идут на моральные уступки. А между тем они, хотя и с презрением, сделали бы такие уступки тем, кто им безразличен!..

Аннету мучило то, что она вызвала такую бурю в душе Жюльена. Прав ли он? Аннета не считала свои суждения непогрешимыми. Она всегда старалась понять и чужую точку зрения. Характер ее еще не совсем сложился.

Нравственный инстинкт был очень силен, но убеждения не выработались окончательно, и она считала себя вправе их пересматривать. Она очень рано поняла, как фальшива мораль окружавшего ее общества. Она ни в чем не находила опоры, кроме своего разума, а он часто уводил ее от истины. И она искала. Искала таких человеческих мыслей, в атмосфере которых можно дышать. И когда она встречала честную душу, как у Жюльена, она жадно старалась узнать ее поближе, проверяя, не откликнется ли та на ее зов.

Эта мятежница жаждала веры в кого-нибудь! И она все искала, искала себе духовной родины… Как ей хотелось обрести с Жюльеном общую родину, признать ее законы, даже если бы они ее осуждали! Но одного желания мало. Она не могла мириться с тем, чего хотел Жюльен, – это было что-то неестественное!

Она сказала ему ласково:

– Вижу, что и вы меня осуждаете, как осудил свет. Я вас не упрекаю.

Меня восхищают блюстители нравственности и строгость их законов. У них свое место в мире, и я знаю: эти законы пустили крепкие корни в людях вашей породы. Естественно, что вы им подчиняетесь. Я уважаю ваши убеждения… Но поймите, дорогой мой: я не могу, как бы ни старалась, раскаяться в поступке, за который все меня порицают, – не могу, потому что он дал мне моего ребенка… Жюльен, друг мой, как отречься от того, что стало мне единственным утешением, самой чистой радостью, какой мне, может быть, не пошлет больше судьба? Не пытайтесь же ее заклеймить, а лучше, если любите меня, разделите со мной мое счастье! В нем нет ничего для вас оскорбительного!..

Она говорила – и чувствовала, что Жюльен ее не понимает, что ее слова только еще больше раздражают его. На душе у нее было очень тяжело. Что же делать? Лгать ему? Нет, достаточно унизительно уже и то, что она могла подумать о таком выходе… Но как допустить, чтобы расширилась трещина в их отношениях, которые ей так дороги? Она ощущала эту трещину, как рану в сердце. И перед каждым свиданием с Жюльеном она с ужасом спрашивала себя, что прочтет сегодня на его лице…

Жюльен, как многие мужчины, когда они уверены, что их любят, низко пользовался этим и сознательно мучил Аннету. Теперь уже он проверял свою власть над нею. Он уже меньше дорожил Аннетой, так как был уверен, что она дорожит им…

А она все понимала, все! Она кляла себя за то, что обнаружила перед Жюльеном свою слабость. И продолжала ее обнаруживать. Она суеверно твердила себе: если это суждено, она будет женой Жюльена, что бы она ему ни говорила, а если нет, то она все равно его потеряет…

Но в глубине души ей хотелось верить, что этой покорностью она умилостивит судьбу и Жюльен смягчится…

«Вот я отдаюсь в твои руки. Неужели ты за это будешь меньше любить меня?..»

В уме Жюльена шла усиленная работа. Он любил Аннету (нет, желал ее!). все так же сильно, и как знать… (Впрочем, он не хотел ничего знать.).

Словом, он по-прежнему хотел, чтобы она стала его женой. Но теперь он был уверен, что и мать ни за что не даст на это согласия и сам он на это не решится. Причин было много: и горькая обида, и оскорбленное мужское самолюбие, и то, что он осуждал Аннету за «безнравственность», и страх:

«что скажут люди?», и ревность, смешанная с отвращением… Все-таки он старался не раздувать в себе этих чувств. «Ладно, ладно, знаю, но не лезьте вперед!..» Ум его прибегал ко всяким уверткам, чтобы удовлетворить и тайные доводы против брака и его желания… Аннета вела себя в прошлом как женщина без предрассудков, как сторонница свободной любви.

Он этого не одобрял, нет! Но, собственно говоря, если она такова, почему бы ей не сойтись и с ним, раз она его любит?

Он не высказал ей этого так грубо, напрямик. Он стал ссылаться на всякие непреодолимые препятствия к их браку. Когда Аннета опровергала одни доводы, он изобретал другие: говорил о сопротивлении матери, с которой им необходимо будет жить вместе, о том, что у него очень трудное материальное положение, а Аннета привыкла к роскоши, к светской жизни (он умышленно забывал, что бедняжке вот уже два года приходилось бегать по урокам!), о различии их характеров и темперамента. (Этот последний аргумент был выдвинут в самом конце, к ужасу и отчаянию Аннеты, которая уже воображала, что все преграды ею сметены.) Жюльен с упрямой неискренностью старался себя очернить, чтобы доказать ей, что он для нее неподходящий муж. Аннета не знала, плакать ей или смеяться. Больно было слушать, как он выискивал всякие предлоги, чтобы увильнуть. Но она, забыв гордость, делала вид, что не понимает этого, изо всех сил старалась находить возражения, отчаянно боролась, чтобы только не дать ему уйти.

А он и не думал уходить. Он не отказывался брать. Он отказывался давать…

Когда цель его усилий и маневров стала ей, наконец, ясна, когда она поняла, чего он от нее добивается, она была не столько возмущена, сколько подавлена. У нее уже не было сил возмущаться. Стоило ли продолжать борьбу? Так вот чего он хочет!.. Это он-то, Жюльен!.. Жалкий человек!.. Неужели он себя не знает? Не знает, что привязало ее к нему? Ведь она его любит только за нравственную стойкость и чистоту. Вот уж кому не к лицу, совсем не к лицу роль донжуана, волокиты, ветреного любовника!

(Даже в горе Аннета сохраняла чувство юмора и трезвую способность ума подмечать в жизни наряду с трагическим и смешное.).

«Мой милый! – мысленно говорила она Жюльену со смешанным чувством нежности, жалости и отвращения. – Мой милый, ты мне больше нравился, когда строго осуждал меня! Тебе на это давали право твои понятия о любви, узкие, но возвышенные. А сейчас ты это право утратил. Что мне делать с той жалкой любовью, которую ты мне сейчас предлагаешь, с любовью без доверия? Раз нет доверия, нас ничто больше не связывает…»

Любовь бывает разная: там, где одна расцветает, другая вянет. Плотская любовь обходится без уважения. Любовь, основанная на уважении, не может унизиться до простого наслаждения.

«Нет! – мысленно восклицала Аннета в порыве возмущения. – Я скорее стану любовницей первого встречного, если он мне понравится, но только не твоей! Ведь я тебя люблю!..»

С Жюльеном такие отношения были бы для нее позорны и унизительны. Все или ничего!

И скрытым домогательствам Жюльена был дан мягкий, но решительный отпор, сильно задевший его. Строго осуждая друг друга, они все же не могли разлюбить, не могли примириться с тем, что счастья не будет. Втайне стремясь и взывая друг к другу, даже предлагая себя, они не в силах были произнести то слово, что соединило бы их: Жюльену мешало духовное бессилие, которым, за редкими исключениями, отличаются мужчины (и это смеет утверждать мужчина!), то малодушие, в котором они никогда не признаются;

Аннете мешала непреодолимая женская гордость, в которой женщины тоже не хотят сознаваться. Ибо и мужчины и женщины так искалечены условной моралью нашего общества, основанного на господстве мужчины, что и те и другие забыли, какими их создала природа. Не всегда слабее те, кого у нас называют слабым полом. В женщине гораздо больше органических сил, сил земли. И хотя она и опутана сетями, расставленными ей мужчиной, она всегда остается пленницей непокоренной…

Жюльен смутно угадывал истинные причины упорства Аннеты и нимало не сомневался в ее внутренней честности. Но он не мог победить свое малодушие, он считался с мнением людей, которых уважал меньше, чем Аннету. Он примирился бы с прошлым Аннеты, если бы не голос света (он убедил себя, что это голос его совести). У него не хватало храбрости жениться на женщине, которую он избрал, и свою трусость он называл чувством чести, но он не мог до конца обмануть себя и сердился на Аннету за то, что и она не хотела его обманывать. Оставалось только порвать с нею, но и на это он не мог решиться. И когда Аннета говорила, что им надо расстаться, он цеплялся за нее, колебался, мучился сам и мучил ее. Он не хотел жениться – и не хотел отказываться от Аннеты. Это была жестокая игра. Он то поддерживал в ней надежду, то больно ранил ее сердце. Когда Аннета бывала с ним особенно нежна, он замыкался в себе и отталкивал ее, а когда она, покорившись необходимости, хотела уйти, становился нежен.

Аннета тяжело переживала муки оскорбленной любви. Сильвия заметила, что ее что-то грызет, и в конце концов вырвала у нее признание. Она видела Жюльена и сразу его раскусила.

– Он из тех, которые не решатся, пока их не заставишь. Способов есть много, добейся от него согласия. Потом он сам же будет тебе благодарен.

Но для Аннеты была нестерпима мысль, что Жюльен впоследствии может винить ее (хоть бы мысленно) и жалеть, зачем женился на ней. Когда уже нельзя было не видеть, что это человек безнадежно слабохарактерный и нечего ждать от него какого-либо твердого решения, от которого эта неустойчивая душа не стала бы потом отрекаться, Аннета порвала с ним сразу.

Она написала ему, что не хочет больше длить бесполезные мучения. Она страдает, он страдает, а ведь жить-то надо! Она должна работать для сына, у него тоже есть свое дело в жизни, и она слишком долго его отвлекала от этого дела. Зачем изматывать силы? Этих сил не так уж много! Если они не могут дать друг другу счастье, так не надо по крайней мере делать друг друга несчастными! Надо перестать встречаться! Она благодарила его за все.

Жюльен не ответил на письмо. Наступило молчание… В душе его боролись обида, сожаление и неудовлетворенная страсть…

Их любовь не была тайной ни для кого из окружающих. Заметил ее и Леопольд и не сумел скрыть от Сильвии свое раздражение. Тягостное воспоминание о его бесславном покушении оставило в душе Леопольда невольную досаду на Аннету, и, хотя с тех пор прошло несколько месяцев, досада эта не только не улеглась, а напротив, стала острее, так как теперь он уже мог лгать самому себе, будто забыл, чем она вызвана. Сильвию, которая и без того была настороже, поразило странное поведение мужа. Она стала за ним наблюдать – и теперь больше не сомневалась: он ревновал Аннету! По какой-то удивительной логике сердца Сильвия злилась за это не на него, а на Аннету и была близка к тому, чтобы возненавидеть сестру. Такие крайности отчасти объяснялись тяжелым физическим состоянием Сильвии. Но беда была в том, что, даже когда состояние это прошло, чувства, вызванные им, остались.

В октябре Сильвия родила девочку. Все радовались. Аннета чувствовала к ребенку такую страстную нежность, как будто это был ее собственный. Но Сильвии очень было неприятно видеть свою дочку на руках у Аннеты. Она больше не пыталась скрыть враждебность, которую до тех пор в себе подавляла. Последние несколько недель Аннета, выслушивая оскорбительные замечания сестры, объясняла их нездоровьем, но теперь она уже не могла сомневаться в том, что Сильвия ее разлюбила. Она молчала, стараясь ни в чем не перечить сестре. Она все еще надеялась, что их былая нежная дружба вернется.

Сильвия встала с постели. Отношения между сестрами внешне оставались прежними, и посторонние не замечали никакой перемены. Но Аннета чувствовала в Сильвии холодную враждебность, и ей было больно. Хотелось взять Сильвию за руки и спросить:

«Что с тобой? За что ты сердишься? Дорогая, скажи!»

Но она не решалась: взгляд Сильвии леденил ее. Она инстинктивно чувствовала, что если Сильвия заговорит, то будет сказано непоправимое.