Жизнь Рамакришны

Не элегию и не похоронный напев. Он пел героический гимн, песнь победы души над смертью.

«К оружию! К оружию! Человек, смерть вторглась в твой дом и овладела твоим очагом. Садись же на колесницу веры, возьми колчан, полный мудрости. Крепко натяни лук любви и пускай, пускай божественную стрелу, святое имя Матери».[90 - Я даю отрывок гимна, заимствуя его из «Евангелия Рамакришны». Эта сцена не была единичной. Рамакришна не раз утешал людей в трауре, и не только песней. Неизменным в этих случаях оставался только героический характер его гимнов.В «Жизни Рамакришны» (с. 652–653) приводится тот же рассказ в несколько измененном виде. Рамакришна молча слушает несчастного отца, затем впадает в полусознательное состояние. И вдруг он с просветленным лицом начинает петь боевую песнь, сопровождая ее энергичными жестами. После этого он возвращается в нормальное состояние и ласково беседует со стариком, почувствовавшим облегчение.D. G. Mukerji с присущим ему мастерством описывает ту же сцену, что Свами Шивананда, но сам он не был очевидцем ее, подобно Шивананде и автору «Евангелия».]

«И я не забуду, – заключает свой рассказ Шивананда, – какое облегчение эта песнь принесла отцу. Она вернула ему мужество, успокоила, принесла ему мир».

Передавая эту сцену, я вспоминаю случай с нашим Бетховеном, когда он приходит, садится, не говоря ни слова, за рояль и музыкой утешает мать в трауре.

Это божественное общение с человеком, живым, любящим, страдающим, нашло выражение в символе, полном высокого благочестия и чистой страсти.

Когда в 1872 году его жена Шарададеви в первый раз приехала к нему в Дакшинешвар,[91 - Она пробыла у него с марта 1872 года по ноябрь 1873 года, снова приехала в апреле 1874 года и прожила с ним до сентября 1875 года, затем приезжала в 1882–1884 годах и с этого времени больше не покидала его. Рассказ о ее первой поездке, задуманной ею без ведома Рамакришны и мужественно осуществленной, о трудностях и даже серьезных опасностях, встреченных на пути больной молодой женщиной, составляет одну из самых трогательных глав «Жизни Рамакришны». (В приложении III я привожу очаровательный эпизод из этого путешествия: встречу Шарададеви с разбойниками.) Замечательно первое, 20-месячное пребывание в Дакшинешваре и совместная жизнь этих мистических супругов, одинаково чистых и страстных.] Рама-кришна, преисполненный нежности к ней и глубокого, почти религиозного уважения, свободного от желания, от малейшего налета чувственности, признал в ней божество и оказал ей подобающие почести. В одну майскую ночь, сделав все требуемые культом приготовления, он усадил Шарададеви на трон Кали и совершил ритуальный обряд – Шороши Пуджа.[92 - Тантрическую церемонию.] – поклонение женщине. Оба они впали в экстатическое полусознательное (или сверхсознательное) состояние. Придя в себя, он приветствовал в лице своей подруги святую Мать, которая, по его убеждению, воплотилась в этот живой символ непорочной человечности[93 - При этой сцене в качестве единственного свидетеля присутствовал жрец соседнего храма Вишну.Его культ женщины не ограничивался поклонением непорочной супруге. Он видел Мать даже в падших женщинах, в уличных проститутках.«Я видел его перед этими женщинами, – пишет Ви-векананда. – Он падал к их ногам, обливая их слезами. „О Мать, – говорил он, – ты здесь в этом образе, на улице! В другом образе ты – Вселенная. Я приветствую тебя, о Мать, я приветствую тебя“» (My Master).]

Так постепенно все возвышеннее становилось его понимание бога – от идеи бога, который пребывает во всех и всех поглощает, как единое расплавленное солнце, до горячего ощущения всех, пребывающих в боге, бесчисленного множества маленьких солнц, в каждом из которых живет и действует бог. Конечно, это та же идея, но перевернутая, взятая не только сверху вниз, но и снизу вверх и во всех направлениях, точно двойной непрерывный поток, связывающий высшее существо со всеми вообще существами и делающий человека священным.

За два года до смерти (5 апреля 1884 года) он сказал:

– Теперь я сознаю перемену, происшедшую во мне. Давно уже Вайшнавачаран сказал мне, что, когда я увижу в человеке бога, я достигну совершенного познания. Теперь я вижу, что при всем многообразии форм в них движется божественное начало. И благочестивый человек, и лицемер, и преступник есть проявление того же божества. Поэтому я говорю: Нараяна в благочестивом человеке, Нараяна – в лицемере, Нараяна – в преступнике и сластолюбце.[94 - Жизнь Рамакришны, с. 543. Нараяна – особое проявление Брахмана или Пуруши – высший источник духа, производящий богов и людей (Cf. Paul Masson-Оиг' sel. Esquisse d'une histoire de la philosophic indienne. P. 105).]

Мне пришлось еще раз опередить события, для того чтобы мой читатель не потерял направления потока, – чтобы он заранее знал, куда течет и увлекает его извилистая, то как будто теряющаяся, то словно текущая вспять, полноводная река.

Итак, я снова возвращаюсь к тому периоду, около 1874 года, когда, закончив цикл своих религиозных опытов, он, по его выражению, обрел три чудесных плода познания: «Сострадание, Благочестие.[95 - Слова благочестие, принятого во всех европейских переводах индуистской мистической философии, связанной преимущественно с формой бхакт, совершенно недостаточно для выражения полного и страстного отказа от своего «я». Для правильной передачи этого понятия следовало бы возродить вполне соответствующее ему старинное слово, встречающееся в христианской мистике: самопожертвование. См.: Рюисбрук. О внутреннем самопожертвовании: «…если мы пожелаем предаться богу путем внутреннего самопожертвования, мы почувствуем в глубине своей воли и своей любви… как бы кипение живого источника, ведущего к вечной жизни» (De septem Custodiis libellus. Пер. Э. Элло).Какой индуистский бхакт не узнает себя в этом акте самопожертвования, описанном здесь фламандским священником XIV века?] и Самоотречение»[96 - «Сострадание, благочестие и самоотречение – три благодатных плода познания» (Беседа Рамакришны со знаменитым пандитом Видьясагаром 5 августа 1882 года. См. «Жизнь Рамакришны», с. 526).]

В то же время он отдавал себе отчет на основании общения с выдающимися людьми Бенгалии в недостаточности их мудрости, в огромной пустоте, томящей алчущую душу Индии – Индии, которая ждет его.

Он никогда не уставал при малейшей возможности учиться у религиозных или ученых людей, богатых и бедных, странствующих пилигримов и столпов науки и общества. Чувство самолюбия было чуждо ему, – наоборот, он был склонен думать, что все эти «искатели истины» обладают познаниями, которых он лишен, и он жадно подбирал крохи, упавшие с их стола. Поэтому он обращался к ним, где бы они ни находились, не заботясь о том, как он будет принят.[97 - Я уже говорил, что в своем храме он имел возможность беседовать ежедневно с представителями различных толков и сект. С тех пор как Бхайрави Брахмани внушила окружающим мысль о том, что его посещает бог, а быть может, он сам есть воплощение бога, к нему начали со всех концов стекаться люди. Во время путешествий по северу Индии в 1868–1871 годах он посетил много знаменитых людей, как, например, крупного поэта, перешедшего в христианство, Майкла Мадхусадана Датта или учителей Веданты и пандитов Нараяна Шастри и Падмалочана. Вероятно, к 1872 году относится его встреча с Вишванатхом Упадхьей и Дайянандой, основателем Арья Самаджа, о котором будет речь в следующей главе.Мне не удалось установить точную дату его встречи с Дебендранатхом Тагором. Индуистские данные об этом разноречивы. Она могла состояться не позже 1869–1870 года. Тагоры указывают приблизительно 1864–1865 год. Официально признанный биограф Рамакришны М. (Махендра Натх Гупта) относит ее к 1863 году, так как Рамакришна где-то упоминает, что во время этого посещения он видел Кешаб Чандру Сена, проповедовавшего с кафедры Ади Самаджа; но Кешаб мог занимать эту кафедру только между 1862-м и 1865 годом; с другой стороны, Рамакришна по разным основаниям не мог совершить это путешествие ни в 1864-м, ни в 1865 году. Во всяком случае в 1875 году он вторично посетил Кешаба, когда тот стал во главе нового реформированного Брахма Самаджа. С этого года между ними поддерживаются регулярные глубоко дружеские отношения.]

Но его никогда не оставлял свойственный ему дух критики; его удивительная, заостренная наблюдательность, его наивное лукавство, вспыхивающее под полуопущенными веками, в экстатически расширенных зрачках, находили себе богатую пищу во время его посещений знаменитых представителей современной религиозной мысли.

Здесь я считаю нужным дать европейскому читателю хотя бы краткие сведения о великом движении, волновавшем Индию на протяжении шестидесяти лет. Кто знает о мощном Пробуждении, столетнюю годовщину которого Индия праздновала как раз в нынешнем (1928) году? Я говорю об одной из самых его знаменательных дат: об основании Брахма Самаджа. Не только Индия, но все человечество должно было бы чтить вместе с ней память гениального инициатора, который имел мужество создать, вопреки всем препятствиям, Церковь Единого Человечества, священный храм для всех народов Востока и Запада.

Я имею в виду Рам Мохан Роя.[98 - Я рекомендую в качестве свободной работы недавно выпущенный труд: Paul К. Т. The British Connection with India, 1927. London, Student Christian Movement, который дает ясную картину эволюции национальных и религиозных движений Индии на протяжении столетия. К. Т. Поль, индийский христианин, друг Ганди, широкий ум, проникнутый одновременно идеями Востока и Запада, соединяет в этом труде точность и умелое обращение с фактами европейского историка и индуистскую науку о душе. См. очерк, напечатанный мною в «Europe» 15 декабря 1928 года «I'lnde en marche».]

VI

СТРОИТЕЛИ «ЕДИНСТВА»: РАМ МОХАН РОЙ,ДЕБЕНДРАНАТХ ТАГОР,КЕШАБ ЧАНДРА СЕН, ДАЙЯНАНДА

Рам Мохан Рой, этот необыкновенный человек, положивший начало новой эре в духовной истории Старого материка, был первым представителем в Индии идеи общности человека. В течение неполных шестидесяти лет своей жизни (1774–1833) он охватил своим познанием все: от гималайской мифологии древней Азии до научных дисциплин современной Европы.[99 - Об этом великом предтече см.: Raja Ram Mohun Roy, his life, writings and speeches, 1925, Natesan, Madras, – труд, качество которого страдает из-за неточной хронологии, и превосходную брошюру Ramananda Chatterjee, Ram Mohun Roy and modern India, 1918, Modem Review Office, Calcutta. Обе эти работы частично опираются на биографию Роя, написанную Софией Добсон-Коллет, знавшей его лично.Также в Modern Review of Calcutta (сентябрь 1928 года) напечатаны отрывки из книги о Рое W. С. Gangali, которая должна скоро появиться в серии «Строители Индии», ManilaliParekh, Rajarshi. Ram Mohun Roy, 1927. Oriental Christ House. Raikot, Bombay, и Prof. Dhirendranath Chowdhuri, Ram Mohun Roy, the devotee, Modern Review, октябрь 1928 года.В том же 1928 году, являющемся столетней годовщиной основания Брахма Самаджа, вышло много книг о Рам Мохан Рое, History of the Brahmosarnaj, 2 vol., 1911, Calcutta. О церкви, основанной Роем, Брахма Самадже, см.: Siva Nath Sastry. History of the Brahmosamaj.]

Происходя из знатной бенгальской,[100 - Уроженцев Муршидабада. Сам он родился в Бурдване, в Нижней Бенгалии.] семьи, имевшей наследственный титул Рой, воспитанный при дворе Великого Могола, где официальным языком был еще персидский, ребенок в школах Патны настолько овладел арабским языком, что читал на нем Аристотеля и Евклида. По рождению правоверный брахман[101 - Со стороны отца его семья была вишнуитской.] воспитанный на мусульманской культуре, он узнал творения индуистского богословия, только ознакомившись с санскритским языком в возрасте от четырнадцати до шестнадцати лет, в Бенаресе. Его биографы-индусы уверяют, что это было для него как бы вторым рождением. Нет необходимости, однако, искать в Веданте источник монотеистической веры, которую с детства могло внушить еще общение с исламом. Равным образом идеи и практика индуистского мистицизма только укрепили в нем неизгладимое влияние суфизма, жарким дыханием которого с юных лет было проникнуто все его существо.[102 - Богатство интуиции и мощность мистических прозрений его одаренной натуры были несколько затушеваны в рассказах о нем, особенно когда они исходили с Запада.Всех больше поражала сила его интеллекта и дух социального реформаторства, находящий на Западе опору для борьбы с гибельными предрассудками своего народа. Но Dhiren-dranath Chowdhuri осветил именно мистическую сторону его гения. Сила его интеллекта не была бы так разительна, если бы она не управляла комплексом столь глубоких и разнообразных эмоций.Так, например, с детских лет он предается логическому созерцанию, упражнениям тантр (которые он впоследствии отвергает), сосредоточивается в течение многих дней на одном названии или атрибуте бога, повторяя это название до тех пор, пока не обнаружится присутствие самой его сущности (упражнения Пурашарана), дает обеты Брахмачарья (целомудрия) и молчания, подвергает себя всяческим лишениям, желая стать саньясином, предается также мистическим упражнениям суфизма, которые его больше удовлетворяют, чем бхакти, чересчур, на его гордый вкус, сентиментальная. Но никогда не сдаются ни его твердый разум, ни воля. Она управляет его чувствами.]

Его воинствующий дух, нетерпеливый, как молодой боевой конь, вовлекает его в яростную борьбу, которая закончится только вместе с его жизнью. Шестнадцати лет он выпустил книгу на персидском языке с арабским предисловием, направленную против идолопоклонства. Это было нападение на индуистскую религию, и отец его, почувствовав себя оскорбленным, выгнал его из дому.

Четыре года он странствовал по внутренней Индии и Тибету, изучал буддизм, не любя его и рискуя жизнью, так как восстановил против себя фанатиков-ламаистов. Когда блудному сыну исполнилось двадцать лет, отец призвал его к себе, и он вернулся домой. Тут его женили, чтобы привязать к семье; но такую птицу не засадишь в клетку.

Двадцати четырех лет он начал изучать английский язык и изучил также еврейский, греческий и латинский. Он ближе подошел к европейцам, ознакомился с их законами и способами управления и вдруг, отбросив всякое предубеждение против англичан, начал действовать заодно с ними, ради высших интересов своего народа. Он завоевал их доверие и вступил с ними в союз. Он убедился, что бороться за социальное возрождение Индии можно, лишь опираясь на Европу.

Снова ведет он яростную борьбу с предрассудками, с идолопоклонством и главным образом с варварскими обычаями, вроде сати (сожжение вдовы после смерти мужа).[103 - Рассказывают, что в 1811 году он присутствовал при сожжении на костре молодой невестки; ужасная казнь, отчаянное сопротивление жертвы произвели на него незабываемое впечатление. С тех пор он не знал покоя, пока не избавил страну от таких злодеяний.] Поднялась буря. В 1799 г. брахманы заставили его семью окончательно изгнать его, а несколько лет спустя и самые близкие ему люди, мать и жена, отказались жить с ним. Он провел десять тяжелых лет, всеми покинутый, кроме двух или трех шотландских друзей; он занимал должность сборщика податей и постепенно возвысился до положения начальника налогового округа.

Потом умер его отец, произошло примирение с семьей, он стал наследником значительного состояния; султан Дели даровал ему титул раджи; он сделался обладателем роскошных садов и дворцов в Калькутте. Став блестящим вельможей, он устраивал великолепные приемы в восточном вкусе, с музыкантами и танцовщицами.

И однако этот принц из «Тысячи и одной ночи» (чей образ с прекрасным, тонким лицом с большими черными глазами, с головой, увенчанной плоским, как венок, тюрбаном, и мужественной фигурой, облаченной поверх коричневой францисканской одежды[104 - Он носил магометанский костюм. Впоследствии он хотел, но без успеха, ввести его на собраниях Брахма Самаджа. В отношении одежды он отличался тонким вкусом и требовал чистоты, гигиены и удобства; в этом сказывалось скорее влияние магометанства, чем индуизма.] шалью, сохранен для нас Бристольским музеем) продолжал с тем же жаром изучать священные индуистские книги и бороться за восстановление чистых идей Вед. Он перевел их, снабдив комментариями, на бенгальский и английский языки.

Но этим он не ограничился. Наряду с Упанишадами и Сутрами он основательно изучил христианский Ветхий и Новый Заветы. Говорят, он был первым индусом из высшего класса, заинтересовавшимся учением Христа. В 1820 году он опубликовал на основании знакомства с Евангелием «Книгу об учении Иисуса, проводник к миру и счастью». Около 1826 года он одно время входил в «Общество унитаристов», основанное одним из его европейских друзей, протестантским пастором Адамом, который втайне мечтал обратить Роя в христианскую веру, надеясь, что он станет ее апостолом в Индии. Но Рою были одинаково чужды как ортодоксальное христианство, так и ортодоксальный индуизм, хотя он ставил себе в заслугу раскрытие его истинного смысла. Он оставался независимым теистом и прежде всего морализирующим рационалистом; единственное, что он воспринял от христианства, – это его этику. Он одинаково отбрасывал как божественность Христа, так и воплощения индусов и нападал на Троицу и на троебожие не менее, чем на политеизм. Он был пламенным унитарием, приверженцем единства. И поэтому он вызвал против себя сплоченное единство врагов – брахманов и миссионеров.

Но не таков он был, чтобы этим смутиться. Раз все церкви оказались для него закрытыми,[105 - За исключением унитарной церкви превосходного Адама. Но она далеко не процветала.] он создал новую церковь, для себя и для всех свободно верующих всего мира. Начал он с основания в 1815 году Атмия Сабха (Общества друзей) для почитания единого и невидимого бога. В 1827 году он выпустил брошюру о Гаятри, которая считается первой по времени формулировкой индуистского теизма. В 1828 году избранные друзья его – среди них оба Тагора, – собравшись в его доме, основали вместе с ним ассоциацию унитариев, которой суждена была в Индии под именем Брахма Самадж[106 - Название Брахма Самадж впервые встречается, если я не ошибаюсь, в акте при покупке участка для постройки храма унитариев в 1829 году.Первое собрание его состоялось 25 августа 1828 года. Каждую субботу, от семи до девяти, там происходили чтения Веды, Упанишад, толкование ведических текстов, пение гимнов, сочиненных в большинстве случаев самим Роем, с музыкальным сопровождением одного магометанина.] (Ади Брахма Самадж – «Дом божий») блистательная судьба.

Дом божий был посвящен культу «единого, не имеющего себе подобного, вечного существа, недостижимого, неколебимого, создателя и хранителя Вселенной». Ему должно поклоняться, не прибегая «ни к имени, ни к обозначению, ни к наименованию, даваемому человеком или группой людей отдельному существу». Церковь была открыта для всех. Рам Мохан Рой хотел бы, чтобы его Брахма Самадж был универсальным домом молитвы, доступным для всех людей, без различия расы, касты, национальности и религии. В дарственной грамоте он добавляет, что «ни одна религия не должна подвергаться оскорблению или унижению. Культ должен способствовать созерцанию верховного существа, милосердию, состраданию, добродетели и укреплять связь между всеми людьми всех верований».

Итак, Рой хотел создать универсальную религию, и его приверженцы и друзья охотно давали ей название «универсализм». Но я нахожу, что слово это здесь неприменимо в его полном и настоящем смысле, так как Рой исключал всякую форму политеизма, от низшей до самой высокой. Если же смотреть без иллюзий на религиозную действительность нашего времени, то надо признать, что политеизм – включая в это понятие и самые высокие и утонченные его формы, как триединство, христианское троебожие, – владычествует по меньшей мере над двумя третями человечества. Рой называл себя более правильно индусом-унитарием. Он не боялся многое заимствовать от двух великих унитарных религий – ислама и христианства.[107 - Рам Мохан Рой со своим индуистским унитаризмом ближе подходит к Библии, чем его непосредственные преемники, стоявшие во главе Брахма Самаджа, в частности чем Дебендранатх Тагор.] Но он всегда энергично защищался – это признают все его ученики – против обвинения в эклектизме. Его учение, говорят они, основано на оригинальном синтетическом анализе, восходящем к самым истокам религиозного опыта. Оно не совпадает ни с монизмом Веданты, ни с унитаризмом христианства.

Теизм Роя пытается связать в их крайних точках Абсолютное начало Веданты с идеями европейских энциклопедистов XVIII века, «бога без образа» и Разум.[108 - См.: Dhirendranath, Chowdhuri, Ram Mohun Roy, the devotee (Modern Review, октябрь 1928 г.).«Рам Мохан часто достигал Брахма самадхи (великого экстаза) несмотря на свою светскую жизнь. Для него самадхи не было ни физиологическим изменением тела, которое может быть вызвано по желанию, ни бессознательным состоянием, вроде глубокого сна, но плодом высокой умственной культуры, позволяющей видеть Брахмана во всем, и привычки отказываться от своего „я“ ради высшего „я“. Для него вопрос заключается не в том, чтобы отрицать существование мира, а в том, чтобы воспринимать бога в каждом явлении. Он действительно был Садхака. Будучи последователем Веданты, он все же сознавал, что Упанишады не могли отвечать запросам бхакти человеческой души, однако не мог принять бенгальского культа бхакти. Он считал, что суфизм скорее даст ответ на эти вопросы».]

Эта мысль трудно поддается определению. Еще труднее было ее осуществить после него. Она требует редкого соединения критического познания с верой, доходящей до мистических озарений, всегда, однако, контролируемых и управляемых разумом. Царственно одаренный как в физическом, так и в духовном смысле, Рой способен был достигнуть вершин созерцания, не теряя при этом ни на минуту равновесия в своей повседневной жизни и не прерывая своей деятельности. Он был защищен от всяких эмоциональных излишеств, во власти которых находились Бенгальские бхакты, с презрением им отвергаемые. Надо прийти к Ауробиндо Гхошу, чтобы встретить еще один пример подобного аристократического господства над многообразными и высочайшими силами человеческого духа. Такое свойство трудно передать другим. И оно действительно не было передано. Как ни благородны, как ни чисты были преемники Рам Мохан Роя, они бессознательно исказили его учение.

Но как бы ни понимали устав Брахма Самаджа – эту великую божественную хартию, – он положил начало новой эре в Индии и во всей Азии. Целый век был отмечен его величием.

Рой на практике дополнил его своей мужественной борьбой за социальные реформы,[109 - Здесь было бы немыслимо дать полный перечень его бесчисленных реформ или попыток к реформам. Ограничимся лишь самым главным: сати (сожжение вдов), несоответствие которого священным текстам он доказал и запрещение которого английскими властями добился в 1829 году, его борьба с полигамией, за право вдов на вторичный брак, за браки между членами разных каст, за единство Индии через сближение индусов и мусульман, за модернизацию индуистского образования на научных основах, по образцу европейцев (для этого он составил на бенгальском языке множество учебников по географии, астрономии, геометрии, грамматике и т. д.), за женское образование по образцу древнеиндуистского, за свободу мысли и печати, за реформу законов, политическое равенство и т. д.В 1821 году он основал бенгальский журнал, ставший отцом индийской прессы, и другой, персидский журнал, а также Ved Mandir для изучения ведийской науки. Ему же Индия обязана первым современным колледжем, бесплатными школами и (спустя десять лет после его смерти) первой женской школой в Калькутте, основанной в 1843 году.] в которой он опирался на власть англичан, в то время проявлявших больше либерализма и ума, чем в наши дни.[110 - Ряд неловкостей со стороны правительства Индии и вполне законное желание страны освободиться от него, дух грубого и ограниченного высокомерия, ярким представителем которого был вице-король лорд Керзон, чья узость и чванливое непонимание нашли свое литературное отражение в произведениях Киплинга, не должны заслонять заслуг перед Индией английской власти, без которой было бы невозможно ее социальное возрождение в XIX веке и ее объединение при помощи языка завоевателей. Не говоря уже о замечательных трудах английских ученых, нашедших ключ к санскритскому языку, как Вильям Джонс, Вильям Кэри и Вильсон, нельзя забывать также великих заслуг славных губернаторов периода завоевания – бескорыстного Клайва, высококультурного Уоррен-Гастингса, писавшего – не мешало бы это вспомнить, – что «сочинения индуистских философов будут жить тогда, когда давно исчезнут следы британского владычества над Индией».Рам Мохан Рою не удалось бы победить яростное сопротивление фанатиков-брахманов и осуществить многое из его важнейших реформ без дружеской поддержки генерал-губернатора лорда Вильяма Бентинка.] Ему был чужд узкий местный патриотизм. Стремление к свободе и прогрессу материальному и духовному преобладало в нем над всеми другими соображениями. Не желая изгнания Англии из Индии, он, напротив, хотел, чтобы она глубже укоренилась там, внесла свою кровь, свое золото, свою мысль, вместо того чтобы, подобно вампиру, высасывать из страны все соки, довести ее до истощения. Он даже предлагал своему народу принять в качестве общего языка английский, европеизировать Индию, чтобы затем добиться независимости и дать просвещение всей Азии.

Всякая борьба за свободу народов находила горячий отклик на страницах его журналов, происходила ли она в Ирландии или в раздавленном реакцией Неаполе, было ли то конституционное движение в Испании или июльские дни 1830 года во Франции. Этот лояльный сторонник сотрудничества с Англией умел говорить с ней смелым языком и не скрывал, что он пойдет на открытый разрыв, если возлагаемые на нее надежды в деле развития его народа будут обмануты.

В конце 1830 года император Дели отправил его послом в Англию, где Рой хотел присутствовать на прениях в Палате общин по поводу возобновления договора с Ост-Индской компанией. Он прибыл туда в 1831 году, встретил горячий прием в Ливерпуле, Манчестере, Лондоне, при дворе, завязал дружеские отношения со многими выдающимися людьми, между прочим с Бентамом, и после короткого пребывания во Франции умер от злокачественной лихорадки. Его эпитафия гласит:

«Постоянно и искренно верующий в единство божества, он посвятил всю свою жизнь до конца культу единого божественного духа». На нашем, европейском языке мы сказали бы (смысл тот же): единству людей.

Эта гигантская личность, имя которой, к стыду нашему, не вошло в Пантеон Европы и не стало тем, чем оно является для Азии, глубоко погрузила свой плуг в почву Индии. Шестьдесят лет его упорного труда преобразовали ее. Крупный писатель на санскритском, бенгальском, арабском, персидском и английском языках, отец современной бенгальской прозы, автор знаменитых гимнов, поэм, речей, философских и политических трактатов, полемических сочинений по религиозным вопросам, он щедро сеял вокруг семена своей мысли и пламенной веры. И собирал с Бенгальской земли обильную жатву – дел и людей.

Он породил Тагоров – этим все сказано.

* * *

Дед великого поэта – Дварканатх Тагор, друг Рам Мохан Роя, стал после его смерти лучшей опорой Брахма Самаджа.[111 - Дварканатх, как и Рой, умер во время своего посещения Англии (1846 год). Эти две смерти на Западе определяют то воздушное течение, которое относило к Европе первых кормчих Брахма Самаджа.] А отец Рабиндраната – Дебендранатх Тагор, следующий преемник Роя (после правления Рамачандры Видья Багиш), – был истинным организатором Брахма Самаджа. Этот благородный образ, образ святого (Махарши), как его прозвал народ и каким он остался в истории, стоит того, чтобы его здесь обрисовать.[112 - Дебендранатх оставил «Автобиографию» на бенгальском языке (переведенную на английский Сатьендранатхом Тагором и Индирой Деви, 1909 г., Калькутта), которая является его религиозным дневником и повестью о его длинном внутреннем пути от иллюзий и суеверий до познания живого бога. См. прекрасную небольшую статью М. Дюга-ра в «Feuilles de l'lnde», premier cahier, 1928.]

Он отличался красотой тела и души, возвышенным умом, моральной чистотой, внутренним аристократизмом, который он оставил в наследие своему роду, сам унаследовав от предков глубокое и горячее поэтическое чувство.

Уроженец Калькутты, старший сын богатой семьи, воспитанный в ортодоксальных традициях, он в юности отдавался светским соблазнам и удовольствиям, от которых в восемнадцать лет его оторвала смерть, унесшая свою жертву из их дома. Он прошел через длительный моральный кризис, прежде чем достигнуть религиозного мира. Характерно, что его порывы постоянно вызываются поэтическими случайностями – то ветер в лунную ночь на берегу Ганги доносит к нему имя Хари (Вишну), повторяемое кем-то у изголовья умирающей, то лодочник во время бури говорит ему: «Не бойся, вперед!» – или опять ветер приносит к его ногам вырванный из санскритской книги листок с написанными на нем словами (из Упанишад), которые кажутся ему голосом бога: «Оставь все, чтобы следовать за Ним. Насладись этим невыразимым сокровищем…»

В 1839 году он с братьями и несколькими друзьями основывает Общество для распространения истин, им познанных. Три года спустя он присоединяется к Брахма Самаджу и становится его духовным руководителем. Его руками было построено здание веры и ритуала. Он организовал регулярное богослужение, основал школу богословия для воспитания священнослужителей, проповедовал сам и написал в 1848 году (на санскритском языке) «Брахма-Дхарма», теистское руководство в области религии и морали для укрепления верующих.[113 - Только что опубликован английский перевод этой санскритской книги, сделанный Чандрой Саркаром. Брахма-Дхарма очень распространена в Индии, где она переведена на различные диалекты.] Сам он считал его плодом «вдохновения свыше».[114 - «Божественная правда зажглась в моем сердце. Эти живые истины были ниспосланы мне тем, кто есть жизнь и свет истины» (Дебендранатх). Первую часть он продиктовал за три часа одним духом «на языке Упанишад, как увлекаемый течением реки. Духовные истины входили в мой мозг путем благодати». Недостаток этого продиктованного вдохновением учения, выражающего лишь естественные свойства темперамента Дебендранатха, заключался в том, что, с одной стороны, его Брахма Самадж проповедовал, что «Истина – это единственное писание вечное и нетленное», и не признавал никакой иной священной книги; с другой же стороны, истина лежала в основе этого единого внутреннего потока. А этот поток в конечном счете брал начало от какого-нибудь индуистского писания, выбранного и комментированного в определенном предвзятом смысле.] Источником его, в отличие от источников Рам Мохан Роя, более обширных и разнообразных, были почти исключительно Упанишады, но толкуемые свободно.[115 - Позиция Дебендранатха в отношении священных книг не была совершенно твердой. Между 1844–1846 годами в Бенаресе он как будто признавал непогрешимость Вед. После 1847 года он изменил свое мнение, и личное вдохновение взяло верх.]

Позже Дебендранатх провозгласил четыре догмата веры Брахма Самаджа:

1. Вначале было Ничто. Существовал лишь Единый, Всевышний. Он создал всю Вселенную.

2. Он один есть Бог Истины, бесконечная Мудрость, Добро и Могущество, вечный и всепроникающий, единый, не имеющий подобного.

3. В служении ему, в поклонении заключается наше спасение в этом и в другом мире.

4. Служение состоит в том, чтобы его любить и делать то, что он любит.

Итак, это вера в единого бога, который создал Вселенную из ничего; этот бог по своему существу добр, всемогущ и праведен; абсолютное поклонение ему необходимо для спасения человека в другом мире.