Obscura reperta [Тёмные открытия]. Игра в роман. Часть 3. Алхимическое средство

Подействовало. Сосед Роланда и еще несколько зрителей переменили позы, некоторые оглянулись, пытаясь понять, о ком идет речь. Многие засмеялись, решив, что это что-то относящееся к представлению.

– Послушай, Чанчес, – ответил Роланд с улыбкой, – сегодня вроде бы не про тебя спектакль. Ты решил повеселить нас бесплатно?

– Почему бесплатно? Кто засмеется – тому щелбан!

– Кто засмеется – тому щелбан! – раздался, передразнивая Артура, ехидный голос из-за сцены, и появилась марионетка в крестьянских штанах и длинной синей блузе, обутая в тяжелые деревянные сабо, громыхавшие по гулкой сцене. Чанчес расхохотался вместе со зрителями, осведомился, кто решил занять его место. Посожалел, что Артур такой большой – не превратить ли его в куклу, двойника Чанчеса? Потом благосклонно подался вперед:

– За два су, можешь щелкнуть меня по носУ!

– Он тебе еще пригодится, – ответил Артур.

Зал набился битком. Зазвучала барабанная дробь, спектакль начался. Чанчес представил героев – пфальцграфа Зигфрида и его супругу Женевьеву, дочь герцога Брабантского. Они трогательно простились, и Зигфрид вместе с другими рыцарями уехал в военный поход. Артур с удивлением смотрел, как марионетки были вздернуты повыше, это означало, что они сели на коней и потряхиваемые, как погремушки, проследовали за кулисы. Женевьева, – потрепанная кукла, с довольно грубо вытесанной головой, –порученная заботам Голо, воспитанника Зигфрида, также представленного Чанчесом, затосковала и упала в обморок. Голо тайно похитил ее поцелуй, от деревянного звука кукольного лобзания Артур поежился, а большая часть зрителей гневно зарычала. Но вот эти двое покинули сцену и с обеих ее сторон двинулись друг навстречу другу два враждующих войска, одно из которых возглавлял Зигфрид.

Снова зазвучал барабан, раздался громкий крик: «Ко мне, мой верный меч!», причем мечи так и остались у всех в ножнах, но битва все-таки началась. Рыцари дрались в рукопашную, нанося друг другу удары лбами, грудью, мотающимися во все стороны руками и ногами. Основная схватка происходила в глубине сцены, под ободряющие вопли и свист зрителей, а вперед куклы выходили умирать. Но вот одна армия начала отступать. Противники ее преследовали. Слышно было, как они удаляются за сценой, оглушительный топот кукольных ног и барабанная дробь стихли. Чанчес весело убрал трупы. Когда сцена опустела, вновь появились Голо и Женевьева. Голо опустился на одно колено и признался женщине в любви. Она гневно отвергла его, резко развернулась и стуча каблуками ушла.

Шум возник опять – уже новые рыцари, но с прежними предводителями вышли на сцену, бой возобновился. Наконец, противник Зигфрида свалился на пол под возбужденные выкрики из зала. Зигфрид с остатками армии удалился, Чанчес, ворча, утащил трупы.

Артуру с его места был виден хозяин каво? – он один говорил за всех персонажей, спорил сам с собой, выкрикивал ругательства, издавал жалобные стоны. Задыхающийся, с блуждающим взглядом, весь мокрый от пота, он казался сумасшедшим. Он словно только что сам выбрался из мясорубки сражения.

Наблюдая за хозяином, Цоллерн-младший в последний момент заметил, что Зигфрид уже вернулся, и Голо обвинил Женевьеву в неверности. Зигфрид приказал слуге умертвить ее. Зрители пытались докричаться до разгневанного пфальцграфа, но тот остался неумолим. Слуга повел свою хозяйку, которая молила пощадить ее, на веревке за сцену. Артур услышал чей-то всхлип. Зигфрид снова отправился на войну, и сражение повторилось почти в том же виде, что и вначале. Когда очередная гора трупов была убрана, на сцене появилась Женевьева с ребенком, в сопровождении слуги. Чанчес, умиляясь этой картиной, рассказал о том, что уже минул год, как Женевьева жила в пещере в Арденнских горах, питаясь ягодами и кореньями, что у нее родился сын, наследник Зигфрида. А Зигфрид снова уехал на войну. Годы его жизни обозначались жаркими кукольными схватками, от громыхания которых Артур уже устал, а после того как Чанчес освобождал сцену от тел, сопровождая это занятие прибаутками, и вступая иногда в единоборство с каким-нибудь недобитым противником Зигфрида, снова появлялась Женевьева с младенцем, который, похоже, решил остаться в пеленках до лучших времен. Артур насчитал шесть боевых лет Зигфрида. После очередной победы пфальцграф захотел немного пожить мирно и отправился на охоту.

Его и нескольких его рыцарей снова подвесили повыше и потряхивая поводили взад-вперед по сцене. При очередном резком повороте на пути Зигфрида возник пропавший слуга, который должен был убить Женевьеву. Угрозы Зигфрида звучали каким-то сплошным рычанием, и слуга уже почти простился с жизнью, но тут под радостные крики публики появилась Женевьева с чудесным нерастущим младенцем, привязанным к ее телу. Зигфрид выслушал ее признание и простил супругу и слугу. Представление закончилось забавными речами Чанчеса.

Артур вышел одним из первых – он устал от шума и духоты. На улице он закурил, поджидая брата, но Роланд все не появлялся, видимо, разговорился с кем-то или зашел за кулисы познакомиться с хозяином, решил Артур. Вспоминая спектакль, он снова и снова слышал наивные выкрики детей «Она не виновата!», «Он врет!», видел надменное деревянное лицо кукольного пфальцграфа, которое, впрочем, не изменилось и когда он простил жену, и думал о том, что эти страсти на самом деле ничтожны, но без них не было бы сюжета. «Но сколько таких крошечных песчинок, которые являются причинами обвалов, сколько незначительных проблем, раздутых до вселенского масштаба, и как это все мешает, вся эта суета и тщеславие».

Цоллерн-старший, наконец, вышел, в руках он держал бумажный сверток, из которого торчала загнутая на конце проволока, а сквозь прореху в мятой бумаге посверкивал жестяной шлем рыцаря.

_____

– Ну все, – сказал Роланд, вешая плащ, – на сегодня хватит, а завтра приедем к ней снова.

– Зачем? Ты же не можешь заставить ее продать его.

– Да, заставить не могу, но… позже объясню, а сначала расскажешь, что ты увидел и почувствовал?

– Не вижу смысла, я не такой наблюдательный как ты.

– Дело в не в этом… О, сейчас ты станешь разговорчивее!

Принесли ужин, Цоллерны, уставшие после перелета, неудачной встречи и долгой прогулки налегли на еду. Потом, когда они, развалившись на постелях дымили в потолок, Роланд продолжил.

– Ну так вот, я хочу, чтобы ты рассказал мне всё – наблюдения, ощущения, сомнения, самые неважные мелочи, которые остались в твоей голове.

– Попробую, хотя это довольно трудно.

– Я буду спрашивать. Хочу убедиться в том, что ничего не упустил. Завтра я должен сделать очень значительный ход, и нужно рассчитать все до градуса, миллиметра и секунды. Итак, первое впечатление?

– Уф!.. мне там не понравилось, хотелось поскорее оттуда уйти.

Роланд расхохотался.

– Что ты ржешь?

– Бутуз, я готов тебя расцеловать!

– Я сделал ценное наблюдение?

– Как я люблю этого мальчика, который дергает маму за юбку и говорит: «Мам, мне не понравилось, давай уйдем».

– Да не буду я ничего говорить!

– Нет, Артур, всё! Я просто немного устал, давай расскажи, а потом я изложу свой план, мне без тебя не обойтись.

– Будешь издеваться – сломаю тебе парочку ребер, чтоб смеяться было не так удобно! В общем, что запомнилось: темно, пахнет каким-то лекарством, в комнате толстые портьеры – глушат звуки, еще я заметил, что в шкафах, на полках и на столе вещи стоят странно, как будто их только привезли, вытащили из коробок, но еще не расставили по местам, хотя на самом деле они уже пылью покрылись. Какие-то бумажные обрывки на полу валяются. Мне в такой комнате было тревожно.

– Теперь – хозяйка.

– На цыганку похожа, и на какую-то… изможденную зверюгу в клетке.

– Вот! Ты заметил, что она от мужчины не ждет ни уважения, ни внимания, она ждет только насилия и лжи?

– Да, на тебя она вообще смотрела страшно, а на меня как-то спокойней, может, потому что я молчал. Она была напугана тем, что мы знаем про меч и нам нужен именно он. Но она сомневалась… очень сильно, места себе не находила.

– Да… потому что меч ей, в принципе, не нужен. Но и продать она его не может. Она боится всего. Боится, что его украдут, что ее убьют при ограблении, и также боится, что покупатель обманет ее, потому что настоящей стоимости она не знает.

– А ты знаешь?

– Нет, но исходя из того, что я узнавал еще дома и из разговора с сотрудником музея оружия, раз в 10–15 больше того, что мы предлагаем. Заметил, она словно не меч продает, а саму себя? И за самое себя кажется как-то маловато. Но, думаю, если бы она могла – отдала бы даром, этот меч ее измучил.

– С чего ты взял?

– Вспомни, она в разговоре как бы помечтала о его продаже, сказала, что из страны его все равно вывезти не удастся, то есть она уже такую возможность прикинула. Она хочет от него избавиться, но так, чтобы это было безопасно и максимально выгодно.

– Ты только что сказал, что она бы его отдала даром!

– Тут нет противоречия, и завтра я предложу ей другие условия.

– Какие же?

– Предложу ей выйти за меня.

– Шутишь? Или ты решил, что тебе удастся ее завлечь в амурные сети?

– Не шучу. – Роланд забавлялся со своим рыцарем, марионетка то набрасывалась на несуществующего противника, то припадала на одно колено перед воображаемой дамой. Потом он вытащил из маленьких ножен жестяной меч и воззрился на него. – Видимо, если жениться, то именно так. Не могу же я просто подарить себя какой-нибудь… особи женского пола, будь она хоть умница, красавица и богачка? Но этот случай – именно то, из-за чего мне жениться стоит.

– А! Ты хочешь увлечь ее программой долгосрочного обеспечения?

– Да, в целом, идеей избавления ее от миссии хранительницы меча с достойным положением, пенсионом и воздухом в легких, в конце концов!