Гадюкинский мост

– На память не жалуюсь, я здесь и летом ездил. А вообще, Дмитрич, доедем до речушки – сам во всём убедишься, что сейчас воду в ступе толочь. Тут только дорога чуток в сторону ушла.

Эксперимент прошёл удачно. Как можно сделать выводы, ситуация, в которую я попал, обещала быть весьма пластичной. Одна фраза, которую я в прошлый раз не говорил, и вот оно, совершенно другое по содержанию обсуждение. А это значит, что любое изменение моих действий касательно предыдущего варианта событий равно изменению реакции окружающих, включая противника, на них.

С одной стороны, этот эксперимент показал, что у меня дела обстоят очень хорошо, с другой – крайне плохо. То есть, если я повторю удачную закладку на легализацию на хуцпе в госпитале, это определенно прокатит. Однако, если проявлю какую-то неуверенность, позволю себя в чем-то заподозрить, а потом и начну шляться один вдали от своих «танков», меня могут попытаться повязать, а то и атаковать эти самые «танки». Потом же – разоружение, разборки, немцы, захват госпиталя и техники, спецлагерь и обработка специалистами абвера и гестапо, у которых – можно на иное не надеяться – заговорят даже камни. Это в случае, если понявшие, как ошиблись, особисты перед захватом госпиталя нас прямо в темном чулане не постреляют, чтобы фашистам не передать.

Меня во времена оны разубеждали в подлинности расстрелов НКВД заключенных при невозможности их эвакуировать в этом же 1941-м, но как-то вяло и неубедительно на фоне сканов с советскими и немецкими архивными реквизитами. Стать нечаянной жертвой чужого профессионализма – да ну его на хрен. Я сам кого угодно в таком случае перестреляю, до «самого эффективного менеджера столетия» включительно. Рокоссовский после лагеря чуть ли не до конца жизни нигде не расставался с пистолетом – «если за мной опять придут, без боя не сдамся»[20 - Реальный факт. Суровов довольно близко к тексту цитирует дочь маршала.], а кто я такой, чтобы не расти на примерах великих?

Так что как бы не виляла ситуация от моих действий, сдавать оружие можно только в глубоком советском тылу, где немцы нас точно не достанут. А кто считает иначе – нечаянный пособник врага, который должен молиться, что с ним не поступят, как он заслуживает. И тут нельзя думать по-другому, слишком многое на кону стоит.

Теперь по схемам общения с личным составом. Выдавать знания из предыдущей жизни, как я уже сообразил, точно не стоит. У всех оружие, люди решительные, заподозрят, что эксперимент проводится надо мной одним, а не над всеми, так и пристрелят, чтобы посмотреть реакцию. И что мне потом – сидеть на тучке и жаловаться на идиотов, если рекурсивка откажет? Так что сидим и не отсвечиваем, выдаем осведомленность в будущих событиях, только когда очень припрет.

Ну, а пока посмотрим, как изменится обстановка в Коровино и госпитале, например от разного времени контакта с аборигенами.

А свободное время мне лучше посвятить размышлениям, что в прошлый раз пошло не так и что я неправильно делал, коли бой закончился для моего взвода такой катастрофой.

ОШИБКА. При отсутствии впереди разведки и боевого охранения боевым машинам на переднем скате рядом с окапывающимися бойцами было делать нечего. Несмотря на то, что БМД были прикрыты масксетями, образовавшиеся рядом с копающими людьми пупки на голом склоне высоты, видимо, были неплохо различимы немецкими наблюдателями и наводчиками скрытно подтянутых противотанковых орудий, в результате чего машины оказались уничтожены безнаказанно.

ОШИБКА. Разведка – это глаза и уши командира. Она должна вестись непрерывно и всеми возможными способами. Если бы впереди работали мои разведчики, небольшая группа противника в принципе могла остаться необнаруженной, однако подход танков, колонны пехоты и тягачей с артиллерийскими орудиями они бы точно не пропустили, в результате чего скрытно подтянуть пушки и расстрелять мои машины на склоне враг бы не смог.

ОШИБКА. Выделение в качестве наблюдательного пункта и дежурного огневого средства машины с самыми слабыми возможностями экипажа по наблюдению и огневому поражению обнаруженных целей не позволило обнаружить наличие противника в зоне ее наблюдения, пока не стало слишком поздно, а после открытия им огня подавить его. Открытое размещение членов экипажа рядом с «Кордом» на броне привело к тому, что бойцы были расстреляны пулеметами в первые же секунды боя и погибли, даже не выстрелив. Выключение из наблюдения за местностью тепловизоров БМД ради нескольких лишних лопат прямо кричало о моем идиотизме.

ОШИБКА. На рытье полноценного окопа для БМД по нормам требуется двадцать пять человеко-часов, и даже использование колхозных хитрушек, которые по замыслам оставшихся в прошлом-будущем специалистов воздушно-десантных войск, с утверждением их руководством, начиная с самого Василия Филипповича Маргелова, должны были заменить ножи самоокапывателей на боевых машинах, доставляло определенные проблемы уложиться хотя бы в двадцать часов. Такого запаса времени у меня не нашлось. Что я собственно и предполагал, однако решил рискнуть. Результатом необоснованного риска стал погибший практически безнаказанно взвод и выстрел мне в лицо.

ОШИБКА. Системная. Поставленные задачи должны соответствовать имеющимся возможностям, подвиги воли и комсомольские чудеса надо оставлять сказкам и анекдотам про Анку-пулеметчицу. Если нарезка задач по инженерным работам, не соответствующим имеющемуся времени, – однозначно моя ошибка, то гибель взвода в результате расстрела не обнаруженными до самого открытия огня противотанковыми орудиями, – совсем не факт, что ошибка выставленных наблюдателей. Наша сорокопятка в музее обрезом щита была мне не намного выше пояса, немка вряд ли была выше, такие размеры весьма благоприятствуют скрытному выдвижению и маскировке на позиции, особенно коли у наблюдателей противника не соответствующие возможностям имеющейся оптики либо просто слишком большие сектора наблюдения. А тепловизорами они не пользуются.

Повторять данные ошибки я не собирался, одолевавшее меня тихое бешенство никуда не делось, и утолить его могла только месть. Тем не менее, искушение посадить личный состав в БМД и, устремившись вперед и действуя с машин, огнем и мечом покарать всех встреченных фашистов все же удалось перебороть. Хотя и с некоторым трудом.

Как выяснилось в предыдущей жизни, для моих БМД противотанковое вооружение семидесятипятилетней давности все же представляло опасность, и имелся риск выскочить на большее количество противника, что пушки моих боевых машин смогли бы вовремя переработать. Впрочем, даже в этом случае в исходе боя на узкой лесной дороге сомневаться, конечно, не приходилось, однако оставлять врагу не то что подбитые, но и даже выгоревшие корпуса своих БМД, не говоря о трупах бойцов, было бы просто преступными поступком. Если я собирался побеждать, побеждать надо было всухую. И первое, что мне нужно было для этого сделать – вести разведку, чтобы не враг, а я видел, кого нужно разнести в брызги пушками боевых машин.

Тем не менее, разведка как таковая вовсе не простое занятие. Самый простой вариант из имеющихся – отправить вперед пару пеших дозоров – однозначно лишал меня четверти личного состава и вызывал серьезные опасения в его эффективности. Нет, обнаружить противника мои разведчики, вероятно, обнаружили бы, а дальше что? Для них рисовались три варианта: уходить назад с серьезными шансами быть расстрелянными в спину примерно на рубеже реки, прятаться в лесу, выключившись тем самым из боя и заставляя меня думать о вариантах их эвакуации во избежание захвата противником в последующем, замаскироваться и продолжать вести наблюдение, рискуя случайным обнаружением и вариантом номер один, попытавшись уйти на нашу сторону или в лес после демаскировки.

И иначе никак, появление на дороге немецкого отделения в головном дозоре – это не информация, мне нужны данные о силах противника, а не том, что он в данном районе находится. Последнее я и так знаю, как, впрочем, и то, что у него даже противотанковые пушки есть. За имеющимися передо мной масками местности в большинстве слишком маленькие дистанции наблюдения, а перед рекой – обширные открытые пространства, одновременно делающие непростым делом скрытный отход и превосходно просматривающиеся с господствующей в данном районе высоты 44,8, что и вынудило меня в прошлый раз пренебречь разведкой. Повторять данную ошибку я не собирался. Терять драгоценное время – тоже, фашисты, как я знал, были на подходе.

В данном случае все слабые места моей ситуации снимала бы высылка вперед дозора на бронированной машине. БМД/БТР-Д давал дозору безусловное превосходство в маневре не только перед пешим противником, но и кавалерией и, возможно, даже танками, а броня машины и ее вооружение позволяли отбиться в случае внезапной стычки накоротке. Решение оказалось принято, значит, так и поступим. Лучшего варианта пока не просматривается.

* * *

В Коровино встреча с председателем колхоза прошла без больших изменений, хотя пацан в этот раз мне навстречу не попался, и я, поколебавшись, пошел в колхозную контору сам, встретившись с председателем и счетоводом колхоза на крыльце.

Дату я уже знал, обстановку тоже, так что были возможности уделить всё внимание окружающему миру, включая лица моих бойцов, в которых опять стреляли глазками появившиеся непонятно откуда девки и молодухи. И надо сказать, реакция впечатляла, безучастным не остался никто.

Некоторым с более развитым воображением, например Егорову, даже явно было не по себе. Окружавшие сержанта бабенки принимали смурность сержанта за смущение и, как волки при запахе крови, активно вводили его в искушение, перегружая слуховой аппарат милым щебетом, принимая всё более выгодные позы и выпячивая грудь. То, что Егоров был поклонником девушек спортивных и последнее время мутил с миниатюрной блондинкой – тренером по пол-дэнсу, а каноны красоты во время, в которое мы попали, цепляли девушек более монументального типажа, что отражалось в моде даже колхозной провинции, ситуацию осложняло еще больше. Сержант откровенно пугался, дамы, как и положено хищникам, чуяли страх и пытались загнать и зарезать испуганную жертву.

Команда «По машинам!» явно стала для него, и не только для него, настоящим избавлением.

* * *

В госпитале я тоже не стал искать неприятностей и придерживался сценария, успешно сработавшего в предыдущий раз. С учетом появившейся уверенности всё прошло ещё быстрее и чище, особист в этот раз даже документов у меня не спросил.

На радостях от успеха я обнаглел и позволил толкнуть себя бесу на закрепление полученных личным составом в Коровино впечатлений. Простых людей бойцы видели, пусть теперь лежащих в госпитале солдат посмотрят. Военнослужащий должен знать тех, кого защищает, жертвуя жизнью в том числе. Как-то, наверное, так.

Усилий для этого не потребовалось, аборигенам я даже врать не стал:

– У меня к вам одна просьба есть, товарищи. Сами понимаете, с моими силами на непонятно какое количество немцев лезть политморсос у бойцов не улучшает. Разрешите моим сержантам по госпиталю экскурсию провести, чтобы люди видели, ради кого мы в заслон встаём? Ну и карта района тоже не помешает, чтобы я хоть по местности мог ориентироваться.

Заруцкий заулыбался, политрук приосанился и оглядел мои машины и торчащих из люков людей полным превосходства взглядом настоящего властителя дум, одобрение на секунду мелькнуло даже на лице госпитального особиста. Не то что бы я переоценивал данного специалиста, которому наглая перегрузка слухового аппарата отбила мысль спросить документы у непонятных типов в обмундировании с торчащими из-под броников погонами, приехавших на неизвестной технике, но проскочившая человеческая эмоция на этой кислой морде поневоле вызвала к нему немного таких же человеческих симпатий. По комсомольскому набору, поди, пришел, после бериевских чисток ежовских кадров. До настоящего контрразведчика ему пока очень далеко, но человек, вполне возможно, неплохой. Насколько можно этим неплохим человеком быть на данной работе в это суровое время.

– Командиры отделений, ко мне!

То, что замысел оправдался, по лицам сержантов стало видно ещё в фойе, где столпились ходячие раненые, молча встретившие нас полными любопытства взглядами. Обход палат на первом этаже, где нас не побрезговал сопроводить сам начальник госпиталя, только закрепил впечатления. Он же подогнал мне и карту.

* * *

В ходе последующего обсуждения личным составом наших дальнейших действий поддержка моего решения сержантами была абсолютной. Единственную каплю дегтя преподнес Петренко. Впрочем, отозвав меня в сторону и высказав претензии нам обоим как командирам один на один:

– Саша, мы, вообще, о чем думаем? А если бы я сам не догадался и Чибисова не удержал в машине остаться? Представляешь реакцию, если бы мы выпрыгнули такие красивые с погонами на плечах? Ладно, у тебя они брониками и разгрузками частично скрываются, а Сергеич в подменке без знаков различия… знаешь, а я уж было решил, что тоже хочу госпиталь посмотреть. А на погонах у меня – звезды. Понимаешь, что было бы, заметь они перед собой настоящего золотопогонника? Знаешь, как и тебе повезло, что и у тебя на плечах подменка?

Да, вот так вот и прокалываются глупые шпионы. Проинструктировать Петренко я забыл, да и разъяснить собеседникам про погоны тоже, только экспериментального полевого обмундирования коснулся парой слов. Впрочем, погоны, торчащие из-под снаряжения, и политрук, и особист, и даже Заруцкий определённо сразу заметили, ишь, как косились, но, учитывая наличие броников и разгрузок, вполне могли их принять за дополнительный демпфирующий элемент спецобмундирования даже без отдельных пояснений. Благо, по сложившейся традиции, мы отправились в поле в подменных комплектах, наличие нарукавных и нагрудных знаков, а также знаков различия на погонах которых, при нахождении в поле, в полку не требовали. Лично я сейчас был одет в свой добиваемый уже последний курсантский комплект полевухи, а замкомвзвода вообще таскал на плечах «американку» в новомодном зелёном A-TACS, однако, будь на моих погонах знаки различия… ситуацию предсказать было несложно.

Действительно, идиоты. Особенно я. Впрочем, дуракам везет, и мое спокойствие при чужих взглядах на мои погоны вполне могло быть истолковано как уверенность в праве его таким носить. В принципе, почему бы и нет, что именно поэтому особист документов не спросил.

Ну, это ладно, учтём на будущее. Пока всё прошло удачно, и значит, сейчас нам нужно думать о немцах.

* * *

Выйдя к мосту по дороге через Гадюкино, отправить вперед драгоценную БМД я не рискнул. В дозор ушла наименее ценная бронемашина из имеющихся – все тот же многострадальный БТР-Д с пулеметчиками на борту. Помимо всего прочего, вариант, что пулеметчики пропустили выдвижение противотанковых орудий, поскольку мечтали о сексе с любимой женщиной, сопя на сапоге храпящего товарища, отбрасывать не стоило. Я же набрался достаточно опыта, чтобы стать мстительным командиром.

В этот раз оборону моста я решил строить, развернув опорный пункт по гребням обеих имеющихся в данном районе высот. Второе и третье отделения, усиленные расчетом АГС-17, под моим присмотром приступили к рытью окопов на вершине высоты 44,8. Высоту 41,2 оседлало первое отделение во главе с Бугаевым, как самым надежным сержантом из имеющихся. После возвращения дозора пулеметчики должны были поступить в его распоряжение, в качестве дополнительной боевой задачи взяв на себя ПВО[21 - ПВО – противовоздушная оборона.] опорного пункта, насколько это для их «Корда» было возможным. Приземлить «лаптежник», знакомый по кинохронике и знаменитой, можно сказать, бессмертной сцене с гнусно гадящим сверху на головы советских людей в морском круизе стрелком-радистом, было бы очень неплохо[22 - Без преувеличения, гениальная сцена из фильма Никиты Михалкова «Утомленные солнцем-2. Предстояние». Лейтенант, можно сказать, уверен, что у придумавшего её сценариста «Оскар» отобрали завистники.]. Все боевые машины, за исключением БМД замкомвзвода, находились на обратных скатах, в готовности выскочить наверх на подготовленные позиции и расстрелять появившегося противника. Третья боевая машина временно встала у окраины Гадюкино, с задачей прикрыть движение дозора по проселку между рощами.

Командир пулеметного отделения гвардии младший сержант Якунин в ходе инструктажа, пользуясь моим послезнанием, получил задание в первую очередь осмотреть рощу Огурец рядом с железной дорогой, определив наличие там противника. Далее выставить НП в удобном для наблюдения месте, не зарываться, из секторов наблюдения БМД согласно соответствующим пунктам действующих боевых уставов стараться не выходить, при появлении противника соблюдать крайнюю осторожность, в бой без большой необходимости не вступать. После выяснения сил противника и имеющихся у него средств, в первую очередь противотанковых, немедленно возвращаться назад. Осмотр местности тепловизорами перед выдвижением ничего не дал, мелькавшие мелкие тепловые пятна явно принадлежали одному местному зверью, ничего похожего на человеческие фигуры обнаружено не было.

В очередной раз не побрезговав помахать лопаткой, роя себе КНП, я проводил взглядом бронетранспортер, который быстро перемахнул Чернянку по броду и на скорости километров шестьдесят лихо понесся вперед, неся на спине фигурки пулеметчиков, и обратил свое внимание на подчиненных. Бойцы без всяких напоминаний уже расчистили себе сектора обстрела на склоне и сноровисто копали индивидуальные ячейки, причем хитрожопые гранатометчики даже двумя большими саперными лопатами, снятыми со своего БТР-Д.

* * *

Инженерные работы шли вполне бодро, и я уже начал углублять сформированный окопчик для стрельбы лежа, когда по радиостанции раздался голос Якунина, бронетранспортер которого находился где-то за Огурцом:

– Граб Один – Топору Десять. Фрицы на дороге, тысяча пятьсот от Огурца. Три мотоцикла с колясками, приближаются. Приём.

– Принято, Граб. Еще какое-то движение видишь?

– Нет пока, дорогу кусты и лес скрывают. Подпущу поближе, если на дороге дозор, должны появиться. Приём.

– Осторожно, Граб. Мотоциклистов слишком близко не подпускай, три пулемета не шутка[23 - Лейтенант находится под впечатлением советской киноиндустрии и мемуаров советского генералитета, по факту наличие пулеметов в немецких подразделениях стрелков-мотоциклистов (Kraftradschtzen) было вполне обычным – один на отделение (9 человек в отделении). Вообще бешеная насыщенность ручными пулеметами особенность не немецких, а советских мотоциклетных подразделений.]. Прием.

– Принято, Топор. На прицеле держу, расстреляем моментально.

– Граб, роща за спиной осмотрена?