Крах черных гномов

– Голова полысеть успела, а никак в толк не возьму… – наигранно удивился Фридрих.

Рапке боязливо оглянулся, остановился и внимательно посмотрел Ульману в глаза.

– Слышал вчерашнее сообщение ставки фюрера? Русские наступают…

– Ну и что же? – спокойно ответил Ульман. – Наши сокращают линию фронта.

– Сколько же можно сокращать?

– Границы рейха несокрушимы. Вспомни последнее выступление фюрера!

– И ты веришь во все это?

Ульман, не отвечая, повернулся и пошел. Рапке поспешил за ним, шаркая подошвами по мокрым шпалам.

– Ты умный человек, Фридрих, – начал он, горячо дыша Ульману в затылок, – и не можешь не понимать, что все начинает разваливаться…

Фридрих остановился. Слева, постукивая на стыках рельсов, быстро накатывался товарняк.

– Ты имеешь в виду… – начал многозначительно.

– Когда-то ты, кажется, был социал-демократом? – быстро прошептал Рапке. – И мне говорили, что до сих пор не изменил своих взглядов…

Ульман резко остановился.

– Кто говорил?

Рапке ощупал Ульмана внимательным взглядом, на миг оглянулся. Передний вагон почти поравнялся с ними. И тут Фридрих толкнул Рапке в грудь. Пытаясь удержаться, тот схватился за плечо Ульмана, но Фридрих ударил его коленом в живот и толкнул прямо под вагон.

Рука Рапке скользнула по буферу, но вагон уже свалил его, колеса накатились… Рапке еще успел закричать, но в тот же миг паровоз засвистел.

Не оглядываясь, Ульман нырнул под вагоны, что стояли на соседней колее, пробежал с десяток метров, снова пролез под вагонами, нащупал щель в заборе, осторожно выглянул. Темнота и туман хоть глаз выколи…

Ульман свернул в первый же проулок, шел быстро, заложив руки в карманы и тяжело дыша. Только теперь вспомнил – ему давно хотелось пить. Жажда мучила, и он облизывал губы. Кажется, за углом, на соседней улице, колонка. Ульман ускорил шаги.

Вода текла тонкой холодной струйкой – Фридрих пил жадно, громко хлебая, и никак не мог напиться.

* * *

Кирилюк отстегнул парашютные стропы и осмотрелся вокруг. Метрах в ста – редкий лиственный лесок, совсем рядом – линия высоковольтной передачи. Поежился – если бы немного левее, опустился бы как раз на провода…

Ноги вязли в торфянике. Петро отнес парашют к небольшому холмику рядом с лесом. Там было суше и в случае чего можно скрыться в кустарнике.

Начал складывать парашют. Работал быстро и ловко, как учил инструктор. Улыбнулся про себя: еще вчера такой же работой занимался на подмосковном аэродроме… А сегодня он уже на земле враждебной Германии.

Кирилюк закопал парашют, аккуратно закрыл землю дерном и, сверившись с компасом, зашагал через лес к дрезденскому шоссе.

Небо посветлело. Лес был редкий, лишь кое-где путь преграждали заросли кустарника. Петро по возможности обходил их, чтобы не запачкаться или, не дай бог, порвать модное пальто из драпа мышиного цвета.

Шел, часто останавливаясь и осматриваясь вокруг. В случае чего лучше переждать где-нибудь в чаще – нелегко будет объяснить, почему богатый коммерсант совсем не в туристской одежде на рассвете блуждает по лесу, к тому же вдалеке от шоссейных дорог и больших населенных пунктов. Правда, до автострады, как оказалось, было не так уж и далеко. Через полчаса Петро совсем неожиданно для себя увидел в нескольких шагах километровый столб и широкую ленту асфальта – значит, летчик немного ошибся в расчетах.

Кирилюк сверился с картой: столб был прекрасным ориентиром – в полутора километрах на юго-восток автостраду пересекала железная дорога. Здесь, возле моста, будет удобно дождаться машины.

Лесной тропинкой Петро вышел на проселок, соединяющий автостраду с соседним селом. Не торопясь подошел к мосту. Под навесом автобусной остановки не было никого – Кирилюк облегченно вздохнул и поставил свой кожаный саквояж на большую скамейку для пассажиров.

Проехало несколько грузовых машин, но ни одна не остановилась. На бешеной скорости промчался закрытый «опель-адмирал».

Но вот и автобус, старая, потрепанная машина с высокими баллонами газогенератора. Он тяжело отошел от остановки, оставляя за собой шлейф черного дыма. Петро, примостившись на заднем сиденье, сразу ощутил облегчение – приятно чувствовать себя в Германии солидным коммерсантом Карлом Кремером, у которого в саквояже несколько пачек крупных банкнотов и драгоценности в секретном отделении.

Не глядя на кондуктора, Петро сунул ему деньги. Тщательно пересчитал сдачу и спрятал в кожаный кошелек.

Убрав его, Карл Кремер натянул мягкие лайковые перчатки, оперся на палку с серебряным набалдашником и задремал. По крайней мере так подумал кондуктор, который сразу проникся уважением к этому еще молодому, но такому респектабельному господину.

Автобус, чихая и дребезжа, набирал скорость. Карл Кремер сквозь полуопущенные ресницы следил за дорогой. Ни одного населенного пункта – автострада вынесена из городов и сел, – только леса с увядшими листьями да поля.

Движение постепенно усиливалось. По шоссе мчались преимущественно грузовые машины. Карл Кремер провожал их оценивающим взглядом, стараясь сразу определить и запомнить характер грузов.

Увидев тяжелый «мерседес», соображал: «Третий грузовик с минами. Да, мины, ошибки быть не может, именно в таких ящиках их и перевозят. К тому же в каждой машине – охранник. Значит, где-то поблизости изготовляют мины. Не там ли, справа от шоссе, где заводская труба? Как раз оттуда вынырнула груженая машина, точно такая, как и те, которые он видел раньше. Знак, что въезд запрещен. Значит, военный объект. Постой, какой это километр? На сто тридцать седьмом километре дрезденского шоссе на восток от автострады – завод по изготовлению мин…»

Карл Кремер знал: о сто тридцать седьмом километре он уже не забудет. Левицкий учил его запоминать десятки цифр, лишь взглянув на них.

У Карла потеплело на сердце при воспоминании о Левицком. Этот пожилой уже подполковник относился к нему, как к сыну. Правда, он требовал от Петра Кирилюка почти невозможного: в течение двух-трех месяцев усвоить то, что в нормальных условиях люди осваивали годами. Семь часов сна – все остальное время отводилось на занятия. Левицкий давал Кирилюку только два свободных вечера в месяц. Можно себе представить, как ждал их Петро – ведь в эти вечера он встречался с Катрусей.

Она работала в военном госпитале. Ни разу не опоздала на свидание, – может, знала, что у Петра рассчитана каждая минута, а может (он тешил себя этой мыслью), приходила раньше потому, что сама не могла дождаться встречи…

Они бродили по московским улицам или просиживали где-нибудь на лавочке в парке почти до одиннадцати, когда ему уже пора было возвращаться… Петро не любил ходить с Катрусей в кино или в театр – все равно почти все время смотрел только на нее. Ему больше нравилось вот так просто сидеть, смотреть и слушать, слушать Катрусю… О чем бы ни рассказывала она – о своих раненых или неприятной стычке с главным врачом, о письме брата Богдана или впечатлении от последнего фильма…

Особенно любил он минуты, когда Катруся читала письма от Богдана. Не только потому, что Богдан был его другом и каждая весточка от него волновала и радовала, – видел, как светилась от счастья Катруся, читая листки, исписанные крупным почерком.

Богдан огорчался тем, что ему не удалось после освобождения Львова пойти в армию. Его избрали секретарем горкома комсомола, и теперь он целыми днями бегает по городу – организовывает молодежь на работы по расчистке улиц, направляет на производство, чтобы скорее наладить выпуск необходимой фронту продукции, создает первичные организации. Сначала Богдану казалось, что всю эту его бурную деятельность нельзя сравнить даже с небольшим боем. Но скоро, описывая, как им удалось наладить ремонт танков, признался: и в тылу можно быть полезным.

А Львов стал действительно глубоким тылом: советские войска подходили к границам Германии, и чуть ли не каждый вечер Москва озарялась огнями, салютуя в честь все новых и новых побед.

Во время одного из таких салютов Левицкого и Кирилюка вызвал генерал Роговцев.

Он исподлобья взглянул на них, жестом приглашая садиться.

– Как дела у старшего лейтенанта?

– Подвигаются, – тихо, но четко ответил Левицкий. – Думаю, за пару месяцев, учитывая военную обстановку, будет подготовлен.

– Значит, через два месяца? – переспросил генерал. – А нельзя ли ускорить?

Подполковник развел руками:

– И так темпы невероятные…

– Жаль, жаль… – как бы в раздумье, произнес Роговцев. – И все же придется ставить точку… Вы не возражаете, старший лейтенант?