– Вот вам деньги. Убирайтесь и никогда больше не смейте показываться мне на глаза.
Он протянул дяде мешочек с золотыми, который тот схватил жадными руками.
– Очень хорошо, синьор, – ответил он, пряча мешочек, – но я надеюсь, что Джанетта не забудет своего дяди. Прощай, Джанетта.
– Прощай, дядя, – сказала я, подавшись к нему для поцелуя. В эту минуту я забыла его дурное обращение, его побои, и мне хотелось, чтобы он приласкал меня на прощание. Но он не понял моего желания и, нахлобучив на голову шапку, вышел из комнаты.
Глава IV
Отец и я
Когда мы остались одни, отец притянул меня к себе и, ласково гладя по голове, произнес:
– Мое бедное, бедное дитя, моя бедная девочка!
Во взоре его светилась какая-то серьезная, грустная нежность при этих словах, но он даже не попытался обнять и поцеловать меня. Я стояла, безмолвная и смущенная, не смея сделать первого шага и приласкаться к нему. Мне было неловко чувствовать на себе его взгляд, казалось, что отец вовсе не рад моему появлению.
Он первым прервал тягостное молчание.
– Иди, милая, – сказал он, целуя меня в лоб. – Там, в комнате, ты найдешь платье, которое прислала тебе твоя сестра. Переоденься и потом сойди вниз; мы с тобой поужинаем.
– Моя сестра Маргарет! – невольно воскликнула я, всплеснув руками.
– Да, – отвечал он, улыбаясь. – Маргарет. Разве ты ее помнишь?
– О, я помню, я очень хорошо помню ее! – воскликнула я с восторгом. – Мы тогда разговаривали с ней на дороге.
– Ну, иди же одеваться.
Отец провел меня в маленькую комнатку, где стояла кровать под белым покрывалом. На кровати лежало приготовленное для меня платье, точно такое, какие носят дети богатых родителей. Я быстро переоделась и заплела свою длинную косу, а затем аккуратно сложила снятую с себя плохонькую одежку. Странно было смотреть на нее со стороны – казалось, будто прежняя Джанетта умерла и передо мной лежат ее бренные останки.
За ужином отец был очень внимателен ко мне, но в этой предупредительности не чувствовалось ни любви, ни нежности, и мне снова стало тяжело на сердце. Я никогда не знала ничьей привязанности и теперь как-то особенно остро нуждалась в ней.
На следующий день мы уехали в Англию. Я вспоминаю наше путешествие как сон: мне было решительно все равно, куда мы едем. Только когда мы сели в Лондоне в поезд и быстро понеслись мимо зеленых полей и садов Англии, отец с улыбкой обернулся ко мне и, заметив мой вопрошающий взгляд, сказал:
– Мы едем в Пич Блоссом, в имение моей двоюродной сестры миссис Девоншир. Там мы найдем Маргарет.
Глава V
Моя сестра и новые друзья
Окна в имении миссис Девоншир горели, точно светляки, в темноте, когда мы ехали по аллее, ведущей к дому. На пороге нас ожидал очень чопорный пожилой господин. Я решила, что вижу самого хозяина дома, но это был лишь дворецкий. Двери распахнулись, и какая-то маленькая фигурка бросилась в объятия моего отца.
– Милая моя, – сказал отец, приподнимая девочку своими сильными руками и целуя. – Я привез тебе твою сестру.
Он опустил дочку на пол и подвел ко мне, поскольку я стояла поодаль в тени и боялась пошевельнуться.
– Где же ты, Джанетта? Подойди сюда, не бойся. Маргарет – всеобщая любимица, и ты тоже ее полюбишь.
Ни к чему было говорить мне об этом! Я и так любила Маргарет, так похожую на мою покойную сестру Санту. Но со времени нашей последней встречи мы обе стали старше, застенчивее и уже не могли так беспечно болтать друг с дружкой, как некогда на дороге. К тому же непривычная новая одежда и обстановка сильно подавляли меня.
Тут колокол прозвонил к обеду, и мой отец поспешил в свою комнату, чтобы переодеться. Маргарет ласково взяла меня за руку и повела по лестнице наверх. Когда мы поднялись на этаж и слуги, находившиеся внизу, в передней, уже не могли нас увидеть, Маргарет обернулась ко мне и спросила:
– Могу я обнять и поцеловать тебя?
– О, Маргарет! – прошептала я, целуя ее… и разрыдалась.
Ведь меня никто никогда не целовал и не обнимал. Долго сдерживаемые слезы вырвались наружу. Я и не подозревала, как отзовется во мне – бедном, заброшенном ребенке, выросшем без любви, – эта первая в жизни сестринская ласка.
Маргарет привела меня в хорошенькую комнату и объявила, что мы будем тут жить вдвоем. Я начала переодеваться, но руки у меня так дрожали, что я едва смогла расстегнуть платье. Тогда Маргарет позвала горничную, чтобы та помогла мне.
– Мисс Фицджеральд сойдет вниз? – спросила меня горничная.
Я не сразу сообразила, что этим странным, непривычным именем она обратилась ко мне. Маргарет поспешила пояснить вопрос горничной: сойду ли я вниз, в столовую, где собрались взрослые обитатели замка? Но я не представляла, как могу очутиться среди совершенно незнакомых людей.
– Маргарет, позволь мне остаться лучше с тобой, – попросила я.
– Я пойду вниз, чтобы повидаться с папой, но могу отвести тебя в детскую, если ты хочешь. Многие дети остаются наверху и не идут вниз, к взрослым. Пойдем, я познакомлю тебя с ними.
Она повела меня в большую, прекрасно освещенную комнату. В камине пылал огонь, а на столе был приготовлен чай со всевозможными вкусными яствами, тартинками, пирожками, фруктами и сладостями. В комнате находились три девочки и мальчик, весело болтавшие между собой.
– Познакомьтесь с моей сестрой Джанеттой! – сказала Маргарет, вводя меня в комнату. – А вот это Джульетта и Эдит Граклей, это Хильда Варрингтон, а это Джим Кирвен, он уроженец Ирландии, как и мы все. И мы все находимся здесь в гостях, – прибавила она, обращаясь ко мне. – Мать Эдит и Джульетты внизу, Хильда гостит одна, а Джим приехал сюда со своим дядей, сэром Рупертом. Ты пойдешь вниз, Джим?
Худенький мальчик, казавшийся гораздо моложе своих лет, слегка сутулящийся, взглянул на Маргарет своими большими задумчивыми глазами и ответил:
– Нет, я не люблю туда ходить. Мне гораздо приятнее оставаться здесь, – прибавил он, придвинув кресло к камину и подперев голову худыми тонкими руками.
– С тобой пойдет только Джульетта, – сказала Эдит, – а мы останемся здесь и постараемся занять твою сестру.
Мы уселись пить чай. Мои собеседники весело болтали и шутили, я же была молчалива и никак не могла победить свою застенчивость.
Кроме того, я плохо говорила по-английски. Меня научила этому языку одна молодая англичанка, несколько лет жившая в горах по соседству с нами.
Новизна обстановки также не позволяла раскрепоститься, и мне больше хотелось слушать и наблюдать, чем разговаривать. Притом же мои новые знакомые говорили о вещах, которые были мне совершенно чужды, о своих друзьях, прогулках и развлечениях. Я чувствовала себя очень одинокой без Маргарет и не могла избавиться от мысли, что я здесь чужая и никому не нужна. Я оставалась прежней нищенкой, непрошеной гостьей, втершейся в чужой дом. Неожиданный громкий смех отвлек меня от невеселых мыслей.
– Я два раза обращалась к вам, а вы не слышали, – сказала мне Эдит.
– Я задумалась, – ответила я запинаясь.
– Это видно. Что ж, вы часто так улетаете на луну?
– И как, хорошо там, на луне? – спросил меня Джим с насмешливой улыбкой.
– Я никогда не была на луне, – отвечала я, – но я жила высоко, в Альпах, там луна совсем близко. И сейчас я мыслями вернулась туда. Летом там хорошо, но зимой все так печально, скалы кажутся такими суровыми и зловещими…
– Вам, значит, пришлось спуститься сюда с большой высоты, – заметил Джим.
– Я бы хотела говорить по-английски так, как вы, – сказала Эдит. – Мне нравится, как вы говорите.