Ветер судьбы

– Мы пропали, идём прямо под пушечный обстрел.

Но румы и армяне, которые были осведомлены о ситуации в Стамбуле, успокоили их:

– Не бойтесь, господа, наверное, у мусульман Курбан-байрам, обычно они на четвёртый день праздника стреляют из пушек во время каждой молитвы.

Когда под лучами тёплого солнца мы вошли в пролив, по берегам которого с обеих сторон зеленели сады и рощи, думаю, ни у кого из присутствующих не осталось в сердце страха войны. Невероятная красота пейзажей по обоим берегам пролива привлекла к себе и души, и глаза. Даже те, кто видел это сто раз, теперь, в сто первый раз, разглядывали всё вокруг с такой же, как и прежде, охотой…»

Особенно сильное впечатление Стамбул произвёл на тех, кто увидел его впервые. Перед ними открылась невиданная доселе чудесная панорама. Поверхность бирюзовой воды мерцала разноцветными бликами, по ней плыли отражения минаретов. Над городом парил божественный звук азана. В окружении этого волшебства в душе словно просыпалась древняя память и сердце билось чаще, куда-то стремясь.

Поражающие красотой пейзажи и удивительные картины шли чередой. Высадившись с парохода, все направились в отель «Масаррат». По обеим сторонам улицы вплотную одна к другой были расположены многочисленные кофейни: пассажиров парохода удивило то, что все они были заполнены элегантно одетыми, пышущими здоровьем турками, которые с беспечным видом попивали кофе, и это в то время, когда шла война.

Впрочем, прибывшие сюда из России сёстры милосердия тоже собирались удивить турков, но по-своему – старанием, самоотверженностью, смелостью.

Фатих Карими был, как метко заметила Рокия, Хызр Ильясом, который встретился девушкам на их пути. Прежде всего он отвёл их в российское посольство и официально оформил их прибытие. Затем, после встречи и переговоров в столичном управлении «Красного Полумесяца», девушек, пока ещё не знавших турецкий язык в совершенстве, назначили на работу в госпиталь, где работала княгиня Елизавета Николаевна Оболенская. Госпиталь располагался в нескольких огромных зданиях на берегу Мраморного моря на площади Кадергэ. Раньше здесь был родильный дом и акушерская школа. Когда началась война, больницу переделали под госпиталь. Докторами здесь работали мужчины, остальной персонал был представлен женщинами, которые очень тепло приняли татарок.

В светлых палатах, где лежали раненые, царила чистота. Было приготовлено двести кроватей с постельными принадлежностями и одеялами. Одежда на раненых также была белоснежной.

Княгиня Оболенская удивила, сразу заявив:

– Я придерживаюсь принципов гуманизма, туркам симпатизирую. У меня среди них много друзей, поэтому я здесь.

Оказалось, что в госпитале побывала и жена российского посла – мадам Гирс, и госпиталь ей понравился.

Не откладывая дело в долгий ящик, сестёр милосердия тут же определили на разные работы. Врач Джавдат из хирургического отделения выбрал Гульсум.

И как бы она ни старалась по-французски объяснить ему, что остальные три девушки – будущие врачи и намного превосходят её по уровню подготовки и опыта, доктор, прекрасно знавший французский язык, повторяя с улыбкой «Чок гюзаль, чок гюзаль»[34 - Прекрасно, прекрасно (тур.).], повёл её в хирургическое отделение. Там готовились к ампутации ноги молодого турка по имени Гадель. При этой новости у Гульсум потемнело в глазах, с огромным трудом подавив позывы к рвоте, она мёртвой хваткой вцепилась в несчастную, обречённую ногу юноши. Внимательный и опытный врач сразу оценил ситуацию и протянул ей ватку с нашатырём. Увидев, как беззвучно плачет турок, лежащий в луже крови, Гульсум тут же взяла себя в руки. Осторожно вытирая капли пота со лба измученного юноши, она не переставая шептала про себя молитвы, взывая к Всевышнему. Но как унять собственные слёзы, как скрыть их и собрать волю в кулак?! Это молчаливое потрясение, которое она испытала на первой операции, оставило неизгладимый глубокий след в душе «светлого ангела».

Количество раненых увеличивалось с каждым днём. В конце ноября части болгарской армии окружили Стамбул огненным кольцом. Казалось, война подошла к самым воротам госпиталя. От беспрестанной пушечной пальбы в здании уже почти не осталось целых окон. В этом светопреставлении, в которое попали девушки, наверное, только Кабир Бакир ещё мог думать о них. То и дело звучали его приказы: «Присесть! Ложись! Марш в подвал!» Девушки старались выполнять его приказы, но чаще самоотверженно оставались на месте, продолжая ухаживать за тяжелоранеными. Фатих Карими так писал об этих невыносимых днях в «Стамбульских письмах»: «Госпитали и врачи очень довольны и благодарны российским мусульманам. Они восхищены тем, как неустанно и добросовестно трудятся наши соотечественники. Ведь наши соплеменники приехали сюда за свой счёт и теперь все силы отдают общей работе…» Мало того, наши девушки перед европейцами и мусульманским миром выступали как представители татарского народа, создавая образ нации перед лицом цивилизованного мира. А Карими показывал турецкому народу и мусульманскому миру образец того, в каких отношениях могут быть современные мужчины и женщины. В своей знаменитой хронике путешествий публицист обозначил тему освобождения женщины как первостепенный вопрос, стоящий перед исламским миром и требующий разрешения. «Прогресс исламского мира, его будущее напрямую зависят от решения этого вопроса», – писал он. И, взяв под опеку татарских сестёр милосердия, он на примере их характеров, образа мыслей, воспитания, общественной деятельности представил исламскому миру суть того нового, что несли в себе представительницы молодого образованного поколения татарок. Ну а девушки оказались на высоте и смогли в полной мере стать олицетворением этих идеалов.