В канун Рождества

– Но девочке предоставляется редкая возможность! Посмотреть мир…

– А если она этого не хочет?

– Ну а здесь что она будет делать?

Так, подумала Кэрри, теперь мы подобрались к самой сути.

– Ты имеешь в виду на Рождество? Останется с тобой. В конце концов, теперь это ее дом. Куда же еще ей идти?

Доди ответила не сразу. Она поднялась, отошла к окну и стала глядеть на реку. Кэрри ждала. Наконец мать повернулась к ней.

– Я не могу остаться с ней. У меня своя жизнь. У меня свои планы… Я хочу поехать в Борнмут с Фриманами. Они каждый год туда ездят, останавливаются в отеле «Палас». И пригласили меня поехать с ними. – Ее тон ясно говорил, что в этом головокружительном плане Люси места нет. – Я теперь не так молода, как прежде. Прошло то время, когда мне приходилось заниматься детьми. И я не собираюсь менять свои планы ради упрямой девчонки.

Я в этом и не сомневалась, подумала Кэрри. Помолчав, она сказала:

– А что ее отец? Майлс? Не может ли она провести Рождество с ним и его новой женой? Или теперь они не видятся?

– Нет, конечно видятся. – Доди вернулась на свое место, села, подалась вперед. – Изредка она проводит с ними воскресенье, но без особого восторга.

– У них ведь нет детей?

– Нет. И сомневаюсь, что когда-нибудь будут. У его жены на уме одна карьера, – проговорила Доди, скривив губы. – Дети не вписываются в ее жизнь.

– Значит, они не возьмут Люси на Рождество?

– Я позвонила Майлсу и все ему рассказала. Мне пришлось это сделать, потому что Никола отказывается даже произносить его имя. Но Майлс с женой на Рождество собираются в Сен-Морис кататься на лыжах, причем в компании одни взрослые. Люси никогда не каталась на лыжах, кроме того, она диковата с незнакомыми людьми. Майлс сказал, что она им все испортит.

Кэрри стало отчаянно жаль ребенка, заброшенного черствыми, враждующими между собой родителями. Она сказала, стараясь, чтобы ее слова не прозвучали слишком холодно:

– В таком случае, по-моему, у тебя нет выхода.

– Никола решительно настроена ехать во Флориду. Ты ее знаешь, она та еще эгоистка. Я так много сделала для нее…

– Может, она просто хочет немного развлечься.

– Немного развлечься… – с горечью повторила Доди, придав словам почти непристойный оттенок.

Кэрри наблюдала за матерью. Ей вдруг показалось, что Доди не хочет встречаться с ней глазами. Смотрит вниз, теребит обшлага жакетика, поправляет золотую пуговицу.

– Теперь понимаешь, что я имела в виду, когда говорила, что твое возвращение из Австрии оказалось очень кстати.

– Ты хочешь, чтобы я избавила тебя от Люси.

Доди подняла взгляд:

– У тебя уже есть какие-то планы?

– Ма, я только что вернулась. У меня не было времени строить планы. У меня даже нет дома, я не могу вернуться на Рэнферли-роуд до конца февраля. Живу на чемоданах. Я не в состоянии никого принять.

– Об этом нет речи. Я просто подумала, может быть… – Доди замялась, – твой отец…

– Джеффри?

– Для тебя он теперь Джеффри?

– Я стала называть его так после вашего развода. Он мой отец, конечно, но он также муж Серены и мой друг.

Доди едва заметно передернуло, но Кэрри не обратила на это внимания и жестко продолжила:

– Не думаю, что из этого что-нибудь получится.

– Но ведь он дедушка Люси. И конечно…

– Послушай, ма. Я разговаривала с Джеффри. Позвонила ему на следующий день после возвращения. Мы долго говорили, в том числе и о Рождестве. Дело в том, что к ним на праздники приезжают брат Серены с женой и ребенком. Эмбло будет забит до отказа, ни дюйма лишнего, куда уж тут еще двое.

– Ты могла бы попросить…

– Нет. Это нечестно по отношению к Серене. Она не сможет нас принять и будет мучиться из-за этого. Поэтому я не буду спрашивать.

– Ох! – Доди вздохнула и откинулась в кресле. Она была похожа на воздушный шар, из которого вышел воздух, – сморщенная, постаревшая. – Я так больше не могу. Все это выбивает меня из колеи. Никакой поддержки, ни от кого, даже от членов семьи!

– Но, ма…

Кэрри не закончила. Послышался звук ключа, поворачиваемого в замке, дверь открылась и снова закрылась.

– Это Никола, – сказала Доди, хотя могла бы и не говорить. Она подобралась, поправила волосы, оживилась.

Никола вошла в гостиную. Кэрри встала, повернулась к сестре.

– Привет, – сказала она.

– Кэрри! – Глаза у Николы округлились. – Какого черта ты здесь делаешь? Ты же была в Австрии.

– Была. А теперь вернулась.

Сестры смотрели друг на друга. Они никогда не были особенно дружны, никогда не делились секретами. Кэрри пришло в голову, что в пору зрелости Никола стала еще больше походить на мать: тот же рост, та же изящная фигура, густые темные волосы. Тот же маленький злой рот. Если поставить рядом, их легко можно принять за двойняшек.

Думая о Николе, Кэрри всегда представляла ее в каких-то тщательно продуманных одеяниях. Юбки и специально подобранные к ним свитеры. Туфли, подходящие к сумкам, шелковые шарфы точно под цвет губной помады. Словно кукла, вырезанная из картона, которую одевают в бумажные наряды с отгибающимися ушками: бумажное пляжное платье, пальто с меховым воротником для зимних прогулок, кринолин и шляпа с полями и козырьком для маскарада. И сестра не обманула ее ожиданий – на ней был безупречного кроя брючный костюм и жакет из искусственного леопарда. Шоколадно-коричневая замшевая сумочка и точно такого же цвета замшевые сапоги.

Никола положила сумку на стул у стены и начала расстегивать меховой жакет.

– Ты вернулась навсегда? – спросила она.

– Не знаю. Посмотрим. – Кэрри подошла к сестре и поцеловала ее. Никола ответила ей небрежным поцелуем.

– Когда ты приехала?

– Примерно неделю назад. Была страшно занята, и только сегодня утром смогла позвонить маме.