Искушение свободой

– Профессия обязывает! – ответил он. – Да и что может случиться? Слышите, приветствуют кого-то.

Впереди раздались плохо различимые выкрики и троекратное «Ура!».

Сергей протиснулся мимо кондуктора, монументально стоящего в дверях вагона и грозившего кому-то зажатым в увесистом кулаке флажком: «Осади назад, говорю! Билет надобен».

2

Сойдя на перрон, Сергей начал протискиваться сквозь толпу, где преобладали солдаты. От предпоследнего вагона, в котором ехал он, до митингующих было далеко. Впереди пытался пробиться к центру событий благообразный старичок, приговаривая:

– Господа, господа, позвольте пройти… Мы с князем Петром Алексеевичем Пажеский корпус кончали… Такая встреча, господа… Пятьдесят лет спустя… Позвольте.

К нему сбоку прилип услужливый мальчонка: «Я помогу, дяденька, давай, давай». А его ловкие ручонки выудили из одного кармана господина носовой платок с вензелем, из другого – тощее портмоне.

Сергей схватил мальчишку за шиворот:

– Разбойник, ты что делаешь?

– Экспроприация! – неожиданно выпалил тот, рванул и ввинтился в толпу. – Сам спёр, а меня хватает! Вот он!

Старичок, хватившись пропажи, воздев руки, словно обращаясь к Всевышнему, возопил:

– Как же так, господа товарищи? Где моё портмоне?

Толпа, подобно живой студневидной массе, колыхалась, как бы дыша; отдельные её части то продвигались, то отступали. Слабое движение влекло Сергея к месту митинга. Но старичок не унимался. Он глядел в упор на притиснутого к нему Сергея:

– Где моё портмоне? Попрошу вас вернуть.

– Что вы, милостивый государь…

К Сергею повернулось несколько суровых лиц. Чьи-то крепкие руки легли ему на плечи. Кто-то пробасил: «Отдай кошелёк добром». Другой голос, тенорком: «Ишь, вырядился. Сразу видать, шпана».

– Как же так? – вновь обратился старичок почему-то именно к Сергею. – Это же грабёж среди белой ночи!

Бас: «Обыскать надо». Тенорок: «Давка тут. Не получится». Бас: «Ведём его в сторонку».

– Господа, поверьте, это недоразумение, – каким-то не своим голосом заверещал Сергей и, разозлившись на себя, замолчал.

– Там разберёмся, – успокоил тенорок, подталкивая его сзади. – А ты, дедок, держись рядом.

Они выбрались из толпы, остановились у забора с выломанными там и тут досками.

– Ну, обыскивайте. Как вам не стыдно, – зло сказал Сергей, поднимая руки.

Высокий худой темноволосый солдат, угрюмо глядя на него, пробасил: «Ты давай не стыди. Коли взял, то отдай… А ты, дедок, видел, как он стянул?»

– Какой я тебе дедок, хам! – неожиданно взвизгнул старичок. – Я генерал в отставке!

– Ты тут не разоряйся, господин хороший. – Тенорок второго солдата прозвучал угрожающе. – Не то нынче время. Ты гражданин, и мы граждане. Понять надо.

– Граждане, это недоразумение. Обыскивайте, пожалуйста. Я репортёр из парижской газеты, у меня есть удостоверение.

– На фиг ты нам сдался, – отрезал бас. – Трепортёр парижский.

– Возможно, это не он, – успокоившись, проговорил генерал в отставке. – Я же не видел, а он был рядом.

– Возле вас был гарсон, Гаврош, можно сказать. Это он, я его даже схватил, но он вывернулся, – пояснил Сергей.

– В моём портмоне ничего ценного не было. Дело принципа. Воровство – грех большой.

– Как народ обдирать, Россию грабить, это вашему брату не за грех. А как своего кошелька лишился, так сразу про грех вспомнил! – У тенористого солдата – коренастого, широкоплечего, круглолицего – щёки покраснели, голос от волнения стал хриплым.

– Я родину не предавал! – резко, отрывисто, звонко произнёс отставной генерал.

– Прошу прощения, – вмешался Сергей, чувствуя, что назревает конфликт на зыбкой почве классовой вражды. Его словно осенило вдохновение: – Граждане солдаты, скажите, у того, кто продаёт родину и народ, какой бывает кошелёк?

Высокий чёрный солдат крякнул, как-то по-детски хихикнул, покачав головой, и пробасил: «А парень-то не промах!»

– Аблакат, видать, – хмыкнул тенорок. – Только не факт про кошелёк. У него, может, в банке мильён.

– Никак нет, господа солдаты, – негромко и грустно сказал старичок. – Было у меня тут недалеко захудалое имение. Так его разграбили и сожгли. Не наши, а пришлые. Вроде бы даже дезертиры. И спросить не с кого.

– Это бывает, – пробасил высокий, отворачиваясь.

– Мы ж порядок желали навести, – миролюбиво сказал его товарищ. – Извиняйте, если что не так.

Стоявший невдалеке на ступенях при входе в вокзал оркестр под крики «Ура!» грянул «Прощание славянки». Уже не в первый раз зазвенел колокол и проревел в ответ паровоз. Состав дёрнулся и остановился.

– Пардон, мой поезд! – бросился в толпу Сергей, продираясь к своему вагону. Толпа возле состава была особенно плотной. Многие старались забраться в вагоны, висели на поручнях. Кондукторы твёрдо держали оборону. Сергей понял, что его положение безнадёжно.

Лязгнули буфера вагонов, тронулся поезд и под отрывистые гудки поплыл, набирая скорость. Увидев перед собой свой вагон, Сергей, словно обретя новые силы, рванулся вперёд, оттолкнув кого-то, и уцепился правой рукой за поручень. Кондуктор, стоя на второй ступеньке, бил древком флажка по рукам наседавших, приговаривая: «А ну, осади! Не лезь, бесовское племя». Усы его грозно топорщились.

Сергея занесло в сторону, он нелепо дергал ногами, не доставая ступеньки, а правой рукой цепляясь за край окна вагона.

Поезд набирал ход. Кондуктор, сунув флажок за пазуху, нагнулся, схватил Сергея за ремень и подтянул к себе. Почувствовав под ногой ступеньку, Сергей схватил другой рукой поручень. Кондуктор, отступил:

– Говорил ведь, не рекомендуется.

– Премного благодарен, – тяжело дыша, сказал Сергей, и спазмы сдавили ему горло. Он едва не разрыдался. – Пардон…

Вошёл в своё купе, как в дом родной, готовый выслушать упрёки людей, которые вдруг стали для него удивительно близкими.

– Я так за вас испугалась…

– Ну что, окунулись в омут революции? Благо что вынырнули живым. Правда, пуговицу потеряли, да и рукав как будто порван.

– Полиночка, дитя моё, достань иголку с ниткой.

– Мерси, мадам. Это было бы весьма кстати.