Школа. Никому не говори. Том 2

– Курица безмозглая! В чём Шурик ходить будет?! Кто о брате заботиться должен, если не родная сестра?! На кой ляд такая неумная дура, как ты, кому сдалась? Иди стирай, недотёпа, исправляйся! Тебе ещё на базар идти!

Недотёпа, утерев слёзы, потопала стирать, потом сходила на рынок, приволокла несколько тяжёлых авосек.

Люба устала от присутствия старшего сына в доме. Григорьевна эксплуатировала послушную, исполнительную дочь по полной. Брат это видел и на правах дорогого гостя тиранил сестру под видом заботы и покровительства.

Школьница так измучилась от осуждения и попрёков с нравоучениями, что неистово молилась, дабы родственник нашёл новую подругу и оставил Солнечный 27 в покое. Поэтому, придя с рынка, Люба прибегла к спасительному вранью, уже доказавшему ей, что обманывать весьма полезно.

– Мам, я в библиотеку! Столько задали на каникулы – готовиться надо! Надолго – всё, что нужно, в читальном зале.

– Ужас какой! Да когда же ты, дитё моё, отдыхать-то будешь?!

– На том свете отдохну! – подмигнула школьница и поспешно ретировалась из родных пенат.

***

В читальном зале оказалось довольно людно. Люба, недоумевая, оглядела помещение – понедельник, каникулы, какого хрена?

Поспелова уселась рядом с незнакомой девочкой и обложилась кипами чтива.

Уже час перед ней лежал раскрытый журнал, глянцевые картинки кричали и требовали пристального внимания, но старшеклассница ничего не видела. Она, низко склонившись, глубоко утонула в думах. Именно думы, бесплотные и нереальные, помогали отвлекаться и от издевательств в школе, и от вечно недовольной мамы, поддерживали иллюзию покоя и счастья. Так было легче, пока на глаза наворачивались слёзы от накопившихся обид и безысходности.

Лёгкое прикосновение вдоль спины… Почудилось. Книгой, наверно, задели.

Опять! Поспелова вытерла слёзы, обернулась и обомлела от неожиданности, обнаружив Имира.

– Ты как здесь очутился? Давно? Я тебя не видела!

Брюнет приветливо улыбнулся и наклонился ближе.

– С минуту назад прошёл мимо, но ты не заметила! Что так увлечённо читаешь?

Библиотекарь осуждающе посмотрела на подростков и недовольно шикнула.

– Извините! – кивнул работнику юноша, затем похлопал по плечу Любину соседку: – Давайте поменяемся местами!

Парень шустро переместился к ровеснице. Поспелова, не ожидав такой прыти, инстинктивно скукожилась, боясь представить, как выглядит её лицо после слёз, пролитых над журналом.

Имир кинул заинтересованный взгляд в раскрытый глянец.

– Любишь следить за модой?

– Не слежу вообще. Смотрю ради удовольствия, глаз порадовать.

– Понимаю! Я так журналы с техникой и авто изучаю. Про путешествия читать нравится?

Библиотекарь опять раздражённо зашипела, хотя общались ребята шёпотом. Имир наклонился как можно ближе к уху соседки.

– Учиться пришла или развлекаться?

Люба задумалась.

– Скорее, отвлечься.

– Полезное дело! – улыбнулся отличник. Он заметил и подпухшее красное лицо, и шмыгающий нос, но вопросы решил не задавать, чтобы не задеть за больное. Плакала девушка явно не от счастья.

Внимательный и чуткий к состояниям других, Имир, в отличие от брата, давно разобрался, что представляет из себя семья Любы. Потому что часто ходил на ж/д и имел честь общаться с Василием Михайловичем.

Дядя Вася казался подростку неплохим мужиком, если б не одна проблема. Всё в семье: бюджет, дом, хозяйство, круг общения, воспитание детей – полностью контролировала его жена. Женщина противоречивая, упёртая, мнительная, обидчивая и донельзя властная.

Алмаз говорил Имиру, что Григорьевна раньше трудилась старшим ревизором и проверяла объёмную ж/д ветку. Женщина работу выполняла безукоризненно, а проверяющим слыла принципиальным и неподкупным, держа в страхе подконтрольные станции. Кто-то благодаря ей оказался надолго за решёткой.

Когда Поспелова ушла на нижестоящую должность товарного кассира, ветка вздохнула, но напряглась местная станция. Каково было работникам, когда к ним трудиться пришёл человек, наводивший ранее на них священный ужас своими проверками?

Естественно, от Григорьевны коллеги держались на почтительном расстоянии, помня былое. К тому же сменилась должность Поспеловой, но не нрав. Она по старой памяти поучала и отчитывала теперь уже равных ей людей. Грубость, бестактность и агрессивную навязчивость бывшего ревизора станционники терпеть не собирались. В итоге с Александрой на станции никто не дружил и подружиться не старался. А когда пришли 90-е, женщину начали откровенно бояться. В распилах она не участвовала, но вдруг по старой памяти сдаст властям или подставит? Не даст урвать вкусный кусок? Григорьевну пытались слить, но безуспешно. Свою работу она знала.

Василий, по мнению Алмаза, был мужчиной добрым, мягким и неприлично терпеливым. Жену сильно любил, поэтому уступал и многое позволял, даже будучи несогласным.

Имир как-то вместе с Алмазом оказался свидетелем крайне неприятной сцены. Александра зашла в тамбур, чтобы дать поручение Василию на вечер, но у мужа имелись другие планы. Он аккуратно объяснил причину, но жена была настолько взбешена и категорически не уступчива, что тот без боя сдался. Отличнику показалось, что Григорьевна, едва услышав отказ, еле сдержалась при посторонних, чтобы не обругать мужа грязной бранью и не вцепиться в волосы.

Ещё школьник заметил, что товарный кассир весьма странно здоровается в ответ: снисходительно, сквозь зубы. Алмаз пояснил удивлённому сыну, что мнительная Григорьевна сторонится чужих, даже опасается по непонятной причине. Причём всех. Но это были только её трудности и заскоки. Василий предрассудков жены не разделял, но толку? Успокоить женщину и защитить от надуманных страхов он был не в состоянии.

А Люба… Тихая, послушная, миловидная Люба уродилась нравом в отца. Внимательный Имир в прежние годы не раз замечал ровесницу на ж/д: она часто ходила проведать мать в товарную кассу, и никогда – отца.

Тихоня же отличника не замечала. Вечно задумчивая, она разговаривала сама с собой, низко склонив голову и едва шевеля губами. Будто мечтала, будто летала. Ясен пень, ровесница любила мать и доверяла ей безоговорочно. Видимо, урок судьбы таков: вырасти под крылом деспотичной, мнительной, сумасбродной родительницы.

Имир надеялся, что кривые отношения его циничного брата и наивной домоседки не навредят последней. Умник пока не вмешивался и близнеца не трогал. Как и сейчас не собирался лезть с сочувствием к Любе. Захочет – сама расскажет. Не захочет – её право.

Отличник наклонился опять к ушку девочки и тихонько прошептал:

– Хочешь, почитаем «Книгу рекордов Гиннесса»? Я успел её перехватить из рук уходившего пацана. Она вечно нарасхват! Как смотришь?

– Согласна, – стеснительно улыбнулась Поспелова.

Ибрагимов сел полубоком, поближе к соседке, подвинул увесистую книгу аккурат посередине и приобнял спинку Любиного стула.

– Тогда не будем тратить время зря.

***

– Разве не опасно настолько выпячивать глазные яблоки? – Люба пинала сапогами опавшие жухлые листья.

Подростки лениво плелись из закрывшейся библиотеки, останавливаясь иногда, чтобы как следует что-нибудь обсудить. Сумерки постепенно превращались в ночь. Фонари, треща и моргая, зажигались и гудели.

– Думаю, чувак лупетки себе во вред таращить бы не стал, – поразмыслив, ответил Имир. – Возможно, дело в длительных ежедневных тренировках.

– Мужик сутками пучил шары, чтобы попасть в «Книгу»? – прыснула Люба. – Да там половина рекордов нелепые!

– Тем не менее народу читать такое больше заходит, чем про полезные открытия.