Тевтонский крест

– Погоди, Аделаида, ты хочешь сказать, что…

– Что моя мать в сговоре с Конрадом Мазовецким настроила Святополка на убийство своего мужа и моего отца.

Бурцев с ожесточением потер лоб. В фамильном шкафу этой знатной семейки, оказывается, прячется свой скелет. Не скелет даже – скелетище. А он-то считал, что брат, изничтожающий брата, жена, сживающая со света собственного мужа и дочь, ненавидящая мать – удел бульварных романов и сериалов для домохозяек.

– Опомнись, княжна! Зачем твоей матери понадобилась смерть твоего отца?!

– Да потому что терпеть она не могла Лешко Белого, – кулачки Аделаиды сжались. – А любила Конрада. Безумно любила и давно! Но вынуждена была выйти замуж за отца. Династический брак. Разумеешь, глупый русич?!

Вообще-то Бурцев разумел плохо.

– А Конрад что же?

– Дядя тоже женился. На Агафии – дочери черниговского князя Святослава. Мазовецкому правителю нужен был этот марьяж, чтобы укрепить свои позиции. Обе свадьбы сыграли в один год.

Марьяж? Ну да, конечно… Жениться по любви не может ни один король.

– Мне горько говорить об этом, но мать тайно встречалась с Конрадом, – продолжала Аделаида. – Их встречи участились, когда Краковский стол начал набирать силу. Дядя, ослабленный северными войнами с прусами и ятвягами, опасался, что отец подомнет Мазовию под себя. Потому-то ему были выгодны эти свидания. Грымыслава стала одновременно любовницей Конрада и мазовецким шпионом в самом сердце Малопольского княжества. И она была только рада оказать содействие в убийстве мужа. Именно моя мать убедила отца поехать на встречу с предателем-Святополком, она уговорила Лешко не брать с собой большую дружину, и она же обещала Святополку награду и покровительство за нарушение вассальной клятвы.

Снова по лицу Аделаиды покатились слезы.

О времена, о нравы! Бурцев вздохнул. Конечно, если политика перемешана с любовью и адюльтером, то всякое может быть. Однако голословно заявлять такие вещи и, тем более, безоговорочно верить в них – не слишком разумно. Нужны факты, доказательства, свидетели.

– Есть свидетель, – вспыхнула Аделаида, обиженная его недоверием. – Мой опекун, воевода Кракова Владислав Клеменс. Достойнейший человек. Он, как и подобает вассалу, всегда хранил верность отцу. Но о предательских кознях против Лешко Белого узнал слишком поздно. После смерти отца к Грымыславе прибыл Конрад. Якобы выразить соболезнования. Заговорщики, добившись своего, утратили бдительность, и воевода случайно подслушал беседу Конрада с матерью.

– И? – нахмурился Бурцев.

– И решил рассказать все услышанное детям своего господина. То есть мне, моему брату Болеславу и сестре Саломее.

– Гм, странно тогда, что вы, детишки, вообще уцелели. Раз уж пошла такая пьянка, заговорщики запросто могли вырезать весь род Лешко Белого и посадить в Кракове своего ставленника.

– Не все так просто, Вацлав. Открытые убийства и захват власти силой годятся не всегда. Соседние польские княжества не признали бы прав нового властителя. Малопольские паны и народ тоже вряд ли присягнули на верность мазовецкому наместнику. К тому же у Конрада появился бы сильный противник в лице венгров: моя сестра Саломея состоит в браке с венгерским королевичем Кальманом Галическим.

– Как же тогда ваш воевода смог переговорить с твоей сестренкой? Отправился в Венгрию, что ли?

– А никак не смог. Саломея до сих пор ничего не знает. Мой брат Болеслав тоже. Ему было девять лет, когда погиб отец, так что брата сразу окружили люди, верные Грымыславе и Конраду. Сам же Конрад стал его законным опекуном. Быть опекуном малолетнего князя очень выгодно, Вацлав. Поскольку после смерти Лешко Белого Краковский стол унаследовал Болеслав, Конрад Мазовецкий получил возможность управлять через него всей Малой Польшей. Мой дядя теперь всячески оберегает брата от любого влияния извне. В общем, пробиться к Болеславу, у воеводы Владислава Клеменса не было никакой возможности. Без особого пригляда оставалась только я. И воевода упросил мать отдать меня ему на воспитание. Мать не возражала – отдала. Как она сама сказала «до поры до времени».

– То есть как это понимать – мать отдала. Какая ж мать отдаст свое дите?

Аделаида залилась краской. Да, нелегко даются княжне эти признания.

– А я ей была не нужна. Грымыслава вообще болезненно относилось ко всему, что напоминало ей об отце. Любила-то она всю жизнь Конрада, а ложе делила с Лешко. Такова уж обязанность у княгинь: производить на свет наследников и девиц княжеского рода для выгодных династических браков. А я уродилась в отца. Похожа на него, как две капли. Вот и возненавидела меня мать люто с самого детства. Болеслав и Саломея – те больше на Конрада смахивают. Может, они его дети и есть – кто ж знает. А мне вот не повезло. Да еще и имя мое…

– А что с именем?

Аделаида вздохнула:

– Отец ведь тоже любил не свою законную жену, а княжну Агделайду – сестру покойного нынче князя Силезии Генриха Бородатого. И она любила Лешко. Даже, по слухам, встречалась с ним тайком пару раз. Только ее отец Болеслав Высокий не пожелал выдать единственную дочь за молодого краковского князя: враждовал он тогда с Малой Польшей. Так в память о той любви Лешко Белый и назвал меня Агделайдой. Конечно, мамочке это не понравилось.

Бурцев встряхнул головой. Он вконец запутался в переплетениях родословных и адюльтерах. А Аделаида не умолкала:

– Мою участь Конрад и Грымыслва предрешили три года назад. Уже тогда меня пророчили в жены сыну Конрада – моему кузену Казимиру, князю Куявскому. К счастью, сам Казимир тогда не горел желанием связывать свою жизнь со мной. Он в то время увлекся дочерью Генриха Благочестивого и внучкой Генриха Бородатого Констанцией Силезской. Увлекся настолько, что пытался к ней свататься против воли отца.

Конрада жутко взбесил тот поступок Казимира. В ярости он даже повесил Яна Чаплю – наставника своего своенравного сына, который выполнял функции посредника между Казимиром и Констанцией. Свой гнев Конрад впоследствии объяснял нежеланием потворствовать кровосмесительному браку, поскольку Казимир состоял с Констанцией в четвертой степени родства. Однако истинная причина заключалась в другом: по замыслу родителя, Казимир должен был жениться на мне. А я, между прочим, прихожусь ему двоюродной сестрой. Но это обстоятельство ничуть не смущает Конрада. И я догадываюсь, почему. Если у меня и Казимира родится наследник, Конраду Мазовецкому больше не потребуется опекунство над Болеславом, которое рано или поздно должно закончиться. Брат тогда может, к примеру, умереть от внезапной «хвори», а внук Конрада унаследует Малую Польшу.

– Слушай, а почему бы Конраду просто не взять в жены твою мать и самому не родить наследника?

– Я же говорила – Конрад уже женат. На Агафии Черниговской. И портить отношения с ее родственниками он не желает. К тому же мазовецкий князь и Грымыслава уже слишком стары, чтобы заводить наследников. Вот и мечтают повязать брачными узами меня и Казимира.

Глава 20

– Погоди-ка, княжна, – перебил Бурцев. – Ты ведь и сейчас на невесту не больно-то тянешь: возрастом не вышла, а раньше вообще ребенком была. О каком браке может идти речь? Этак и под статью попасть можно за совращение малолетних. Или у вас здесь совсем дикие законы?

Княжна гордо вскинула голову:

– Я не понимаю, о чем ты говоришь, русич. Для династических браков – возраст не помеха. Моя сестра Саломея была повенчана с восьмилетним королевичем Кальманом, когда ей исполнилось три года…

Бурцев присвистнул.

– А брат мой Болеслав женился четыре года назад. Ему было тринадцать, невесте же – Кунигунде или, как ее называют в народе, Кинге Венгерской – всего пять лет.

– Свадьбу твоего брата тоже устроил Конрад?

– Нет, здесь мазовецкий князь оплошал. Если бы у Конрада была дочь, он непременно выдал бы ее за Болеслава. Но Бог не дал ему дочерей. Этот брак организовали венгры, уже породненные с родом Лешко Белого через Соломею, и тоже рассчитывающие усилить влияние на краковскоий стол. Венгерские послы принудили Конрада отпустить Болеслава на встречу с соскучившейся сестрой. Брата, правда, сопровождал сильный отряд мазовецких рыцарей, однако, разговор Болеслава и Саломеи проходил наедине. Уж не знаю, что они там обсуждали, но к великому неудовольствию Конрада, Болеслав заявил о намерении жениться на Кунигунде – дочери венгерского короля Беллы. Дипломатия венгров, подкрепленная появлением их несокрушимой конницы на границе с Малопольским княжеством, вынудила Конрада дать согласие на брак.

– Бедняга твой брат, – посочувствовал Бурцев. – Еще один марьяж без любви…

– А вот тут ты ошибаешься, Вацлав, – с доброй улыбкой покачала головой Аделаида. – Болеслав и Кунигунда как нельзя лучше подошли друг другу. Их детская дружба уже переросла в нечто большее. Так что я искренне рада за брата – ему досталась достойная супруга. Уже сейчас о Кинге Венгерской рассказывают легенды. Говорят, что, едва появившись на свет, она сразу же восславила богоматерь. Да-да, не смейся, Вацлав, родившаяся Кунигунда так и сказала: «Да здравствует царица небес!». А потом, как и положено новорожденным, не произносила ни слова, пока не научилась говорить. Еще рассказывают, будто перед свадьбой с Болеславом Кинга опустила свое обручальное кольцо в венгерскую соляную шахту Марамуреша и пожелала, чтобы такая же чистая белая соль появилась на ее новой родине в Польше. Позднее соляные залежи действительно переместилось под землей из Венгрии чуть ли не к самому Кракову – в Величку. Кинга показала слугам, где нужно рыть шурфы и через некоторое время там обнаружили соль. Причем в первой же отколотой соляной глыбе нашлось и кольцо Кинги. Подобные чудеса, Вацлав, Господь не творит зря. Это добрый знак: браку Болеслава и Кунигунды благоволят Небеса.

– Честно говоря, верится с трудом. Но как бы то ни было, Конрад теперь может грызть себе локти. Ведь законным наследником Краковского престола станет сын твоего брата и этой венгерки Кунигунды, не так ли?