Рыцари рейха

– По-што? – вновь ладно, как по команде, вопросили луженые глотки купеческих людишек.

На этот раз вече, однако, замялось, засомневалось, загомонило вразнобой. Одно дело возмутиться бесчинствами пришлых иноверцев и совсем другое – кричать супротив князя, не единожды уже спасавшего Новгород от лютого ворога.

А Мишка Пустобрех все гнул свое, припоминая до кучи былые «грешки» Александра Ярославича:

– Пошто князь свеев бить ходил по своему разумению, не дожидаясь воли веча Новогородского-о-о?!

О том, что лишь благодаря стремительному рейду и внезапному нападению был разбит шведский ярл Биргер, Мишка не упомянул.

– Пошто немецкое небесное воинство князь воевал оружьем адовым – богопротивными громометами, губя свою и наши души-и-и?!

О том, что у неведомого и могущественного «небесного воинства», принявшего сторону ливонцев, имелось «адово оружие» похлеще, Мишка тоже благоразумно умолчал. И о том, что могло сотворить это оружие с новгородской ратью и Новгородом – не заикнулся.

– По-што? – азартно ревели крикуны.

Людской котел на площади волновался, бурлил, пыхтел паром, но взрываться не спешил., О Ледовом побоище со смертоносными громами, свистом незримых стрел и ревом невиданных боевых машин здесь еще помнили хорошо.

– Кабы князь не злил ливонцев, так шли бы товары беспрепятственно и от нас в неметчину и из неметчины к нам! – кричали одни.

– Кабы князь не противился немцам, лежал бы Новоград под ливонской пятой! – возражали другие.

– А не лежал бы! Немцы промеж себя нонче разобраться не могут. Новым магистром никак не обзаведутся. Мир нам с ними нужон. Тогда бы торговлишка процветала. Тогда бы богател Новоград!

– Купчины бы богатели, да бояре, что дружбу с орденом водят, а простому люду от того какая польза?! Да и немцы за мир большую плату хотят – на колени поставить Господина Великого! Все верно Ярославич творил!

– Долой Александра!

– Не слушай Пустобреха, люд честной!

Страсти накалялись. Спорили до хрипоты. Но замелькали дубинки – и сторонников князя слышно не стало.

– А пошто князь при себе чернокнижника Ваську, незнамо откуда взявшегося, держи-и-ит?! – вопил Мишка Пустобрех. – Пошто возвысил его-о-о?! Пошто воеводой постави-и-ил?!

Возгласы одобрения, согласный гомон… Нового княжеского воеводу тут побаивались даже больше, чем Арапшу, а потому и недолюбливали больше. Но все же и этого оказалось мало, чтобы окончательно всколыхнуть народ. И Мишка добавил:

– Так я вам сам скажу, пошто, братия-а-а! Да за ради того, чтоб колдовством бесовским и балвохвальством вольного нашего Господина Великого Новогорода под себя подмять, аки какую-нибудь «свинью» ливонскую-у-у!

А вот это – уже серьезное обвинение. Мишка Пустобрех высказал вслух то, что подспудно давно уж терзало многих.

– Не люб нам такой кня-а-азь! – У конопатого от натуги аж глаза на лоб полезли. – Не лю-у-уб, братия-а-а!

– Не лю-у-уб! – вторили купеческие глоткодеры. – Во-о-он!

– Так нет же князя в городе! – пытался кто-то образумить баламутов. – Обождать надоть, браты! Пускай вернется спервоначалу Александр Ярославич, а уж после держит ответ перед вече, коли виновен.

– Не надо-о-о нам князя-а-а! Не пущать более Александра в Новогоро-о-од! Смерть княжьим людя-а-ам! Смерть бесермена-а-ам! Смерть Ваське чернокнижнику-у-у!

Оратору Ивановской ста еще пытались перечить из толпы, но десятки луженых глоток ладными выкриками заглушали отдельные разрозненные голоса. А где криков было недостаточно, в ход снова шли дубинки. Приготовленные загодя ослопы быстро утихомиривали недовольных. Пару раз уже сверкнула на солнце и обнаженная сталь. Оно и понятно: какое ж вече без доброй драки-то? Но в этот раз до массового мордобоя дело не дошло. Проворные купеческие наймиты шустро валили с ног самых голосистых оппонентов. Те же, что горлом не вышли, перекричать Мишку со товарищи уже не могли.

Через четверть часа Пустобрех и его многочисленные припевалы полностью заправляли вечем. Весьма кстати какие-то веселые краснорожие парни с шутками-прибаутками выкатили на площадь невесть чьи бочки с крепкой брагой. Крики у Никольского собора стали радостными, после – хмельными. И живой котел, в конце концов, взорвался. Сначала площадь вобрала в себя людей, толпившихся на прилегающих к Ярославому дворищу улочках и прослышавших о дармовом угощении, а затем выплеснула шумную человеческую массу к Волхову.

Разгоряченная, нетрезвая толпа направлялась на Софийскую сторону. Толпа валила на детинец. С окрестных улиц подтягивались, сбегались опоздавшие. Вливались, присоединялись, даже не разобрав, в чем дело. По привычному разумению «куда все, туда и я» – лишь бы не стоять в стороне. Людей с дрекольем стало заметно больше. Заточенной стали – тоже.

– Порешить насильников и бесерменов княжьи-и-их! – Мишка Пустобрех вел народ, упиваясь собственной значимостью. Где-то и он тоже раздобыл себе узловатую дубинку, коей размахивал сейчас воинственно и яростно. – В Волх-реку балвохвало-о-ов! Ваську – на косте-е-ер!

– А-а-а! О-о-о! – вторили сотни пьяных глоток.

– Торговая сторона Софийских бить идет! – визжали от восторга мальчишки, облепившие крыши и деревья.

На вечевой площади остались немногие. В сторонке – за Никольским собором под охраной гридей – с довольными улыбками перешептывалась группка богатых новгородцев. За бронями и шеломами плечистых телохранителей виднелись дорогие купеческие кафтаны. Да пара-тройка высоких боярских шапок. Да мозолило глаз черное пятно – ряса странствующего монаха. Что за монах, какой, откуда – и не разглядишь. Огромный капюшон полностью закрывал лицо.

Глава 3

В горнице больше не молчали. Кричали, шумели, спорили. Бурцев слушал. Пока только слушал…

– Свое вече скликать надобно, Василь! – наседал Дмитрий. – Собрать народ перед Софией, объяснить… Чтоб супротив Торговой стороны было с кем выступить.

Ага, это для новгородцев обычное дело: созвать два вече перед Софийским, да Никольским соборами, а после – на Волхов и стенка на стенку… Кто победит – тот и прав. Только не для того ведь его князь оставил, чтоб бойню кровавую устраивать. Да и нет времени затеваться с альтернативным вече. Если на Торговой за дело взялись предприимчивые ребятки из Ивановской ста, значит, у них там все схвачено. Вечевой колокол Николы – это последняя точка. Гудел он больше для порядка, традиции ради. Так что скоро… скоро уж повалит народ через Волхов.

– Дружину на мост выводи, Вацлав, – горячился пан Освальд. – Всю дружину до единого ратника. Стеной встанем, не пропустим бунтовщиков!

И это тоже не вариант. Дружины-то той – кот наплакал. Может и не устоять перед разгоряченной толпой. А если заговорщики еще и на Софийской стороне народ баламутят, если вдруг ударят в тыл – тогда, точно, конец. Нет, нельзя выводить единственную сотню из детинца – сомнут мужики новгородские, массой возьмут, задавят, затопчут.

– Гонца слать нужно за князем, а пуще – за владыкою, – заметил писец Данила.

Дело говорит ученый муж: был бы в городе Спиридон, может, и утихомирил бы толпу. Архиепископа-то своего новгородцы уважают. Не одно побоище уже предотвращал владыка. Но когда еще тот Спиридон доберется до Новгорода?

За окном застучали копыта. Пронзительный крик ворвался в горницу:

– Идут, воевода!

Так… Вернулся еще один отрок, посланный наблюдателем на Торговую сторону. Парень не из пугливых – понапрасну орать не станет. Раз кричит «идут», значит, в самом деле, катится разгоряченная толпа к Волхову. Эх, революционеры хреновы!..

Совет загалдел с новой силой. Всяк доказывал свою правду. И тут, блин, вече базарное устроили!

– Хва-тит! – Бурцев грохнул кулаком о дубовые доски стола.

Стало тихо. Воевода поднялся. Глянул вокруг хмуро, зло. Все, демократия кончилась. Чрезвычайное положение в городе. Время отдавать приказы и приказы исполнять.

– Гаврила, снаряди двух гонцов к князю и владыке. Пусть выезжают с Загородского конца. Там сейчас должно быть безопаснее всего. Дмитрий, выводи дружинников на стены. И стойте там, покуда весь детинец не разнесут по бревнышку. И после – стойте. Бурангул, на тебе – лучники. Сыма Цзян, ты – в резерве. Жди в оружейной. В моей личной оружейной. Поможешь, если совсем туго будет. Ключ я тебе выдам…

– Моя понялася, Васлав, – кивнул китаец. На княжьей службе Сыма Цзян уже выучился сносно говорить по-русски. – Моя все понялася…

– Данила, ты собирай слуг, смердов и холопов княжьих – всех, кого найдешь в детинце. Пусть дружинникам подсобят – камни и стрелы подносят, да готовят котлы с варом. Освальд, Збыслав, дядька Адам, баб и детишек гоните в княжий терем. Там стражу нести будете. Головой за них отвечаете.

Гордый шляхтич Освальд Добжиньский заартачился.

– Не прятаться нам надобно, не ждать бунтовщиков, а самим выходить навстречу, пока не обложили крепость со всех сторон.