Рыцари рейха

… и с луками.

Стрела с тяжелым граненым наконечником нежданно-негаданно вылетела из толпы, ударила в плечо. Сильно ударила – едва не опрокинула. А вот это уже грубеж! Если б не трофейная кольчужка Фридриха фон Берберга, было бы хреново. Любую другую кольчугу бронебойная стрела, пущенная почти в упор, продырявила б в два счета.

– Кол-дов-ство! – заорали в толпе.

– Броня от стрел заговоренная на Ваське!

– Хватай его-о-о! В костер его-о-о!

И вот тут толпа подалась. Заревела многоголосым пьяным басом, хлынула на бойца-одиночку.

Сомнут! Сметут! Снесут! Это было ясно, как Божий день. Им всем было ясно. Бурцев досадливо сплюнул. Эх, мужики новогородские, вот ведь доверчивый и склочный народец! Ладно, палку – в Волхов. Пришла пора пускать в ход тяжелую артиллерию, а за неимением оной, придется воспользоваться…

Бурцев нырнул под брюхо лошади. Там, с другой стороны к седлу приторочен «MG-42», отбитый у цайткоманды СС на Чудском озере. Ручной пулемет со сложенными сошками готов к бою. Коробка барабанного магазина на полсотни патронов топорщится слева. Первый патрон ленты – в патроннике. Взята эта бандура, вообще-то, на крайний случай. Но уж куда крайнее-то?! Бурцев выругался: он так надеялся договориться без пулемета! Ан не дают…

Глава 6

Пьяная орущая толпа ничего не видела. Или не желала видеть. Или не желала понимать. Толпа не остановилась, когда Бурцев выступил из-за лошади с 11-килограмовым «МG-42» наперевес. Пулеметный ремень давил плечо, зато руки почти не ощущали веса оружия. А толпа надвигалась. Метров двадцать уже осталось. Или пятнадцать. Бей хоть прямо с рук – не промахнешься. Но нельзя же вот так сразу устраивать расстрел демонстрантов!

Первую очередь Бурцев пустил поверх голов – в белый свет, как в копеечку. Грохот и раскаты затяжного эха над Волховом… Бьющаяся от ужаса лошадь на привязи. И многоголосый нечеловеческий вопль…

– Гро-мо-мет! У него громомет!

Толпа встала. Как вкопанная. В каком-то десятке метров. Ага, проняло?!

– Расходились бы вы по домам, гой еси, люди добрые! Мля!

«Добрые люди» с дурными глазами и красными испуганно-злыми лицами тормозили. Он поторопил: вторая очередь прочертила неровную границу между Бурцевым и толпой. Пули застучали о мост под ногами новгородцев. С дощатого настила полетела щепа. Пунктир пулевых отверстий отчетливо обозначился на затоптанном до черноты дереве.

Есть! Толпа кричала и пятилась. Отвоевано еще метров пять. Десять… Были б новгородцы не пьяными – бежали б давно, теряя порты. А так – нет. Так соображают долго. Впрочем, хмельные головы быстро трезвели.

– Уходите, пока добром просят, а? – снова предложил Бурцев.

Он стоял. Толпа откатывалась. Отступали здоровые, отползали побитые. И слава Богу! Лишь бы в людей стрелять не пришлось.

И словно кто прочел его мысли.

– Не бо-и-ись, христиане! Не могет Васька гром и стрелы незримые колдовские в нас метать! В том нам заступа Божия перед чернокнижием нечестивым!

Толпа остановилась где-то на середине моста. Засомневались люди, загомонили, стряхивая оцепенение ужаса. Выходило не так, как хотел Бурцев. О страшной силе «невидимых стрел» были наслышаны все. Но, похоже, новгородцам, действительно, невдомек, почему колдовской громомет шуметь – шумит, а людей не валит. Стрельбу вхолостую – на испуг – здесь не признавали. Смертельное оружие должно бить насмерть – так разумели новгородцы. А если оружие не бьет… Значит, не страшное оно уже и не смертельное вовсе. Бунтари приободрились:

– Вперед, други! Господь оборонит нас! Нешто отступим теперь перед балвохвалом?!

– Бе-е-ей колдуна!

– В Волхов людишек княжьих!

– Круши-и-и!

– Васько-то один всего!

– На костер его!

– А девку чернокнижника растянуть и четвертовать!

– Только потешимся с ней по первоначалу!

– Га-га-га!

Пьяным взбудораженным людом управлять просто. Пьяный взбудораженный люд хорошо разумеет громкий окрик, да ко времени брошенное глумливое словцо. А вот остановить возбужденную толпу нелегко. Остановить ее может разве что вид собственной крови. И чем крови той будет больше, тем лучше.

Живая стена боязливо, осторожно, но все же снова надвигалась на Бурцева.

Вид крови?.. Снова палить в воздух или под ноги – бессмысленно. Это будет демонстрация слабости. А слабость только раззадорит обозленных новгородцев. Стрелять на поражение? Нельзя. Свои же, русичи. С ними ведь бок о бок немца воевали! И что же, косить теперь их из немецкого же пулемета?!

Но и не стрелять нельзя. Если не остановить толпу сейчас, на мосту – просочится зараза на Софийскую сторону, всколыхнет весь Великий Новгород. Когда-то, много лет… много лет тому вперед омоновское оцепление в Нижнем парке вышло навстречу бритоголовым скинам – вышло без оружия, уповая на одни лишь спецсредства и собственную крутизну. То была ошибка. Сейчас Бурцев мог ее повторить. А мог и не повторять.

Он поднял теплый ствол «MG-42»:

– Да стойте же вы, дурни!

Дурни стоять не желали. Дурни шли. Лезли на пулемет. Хмурые, злые, рычащие, кричащие… Испуганные и от того еще более страшные.

– Смерть колдуну!

– Смерть бесерменам татарским и княжьим дружинникам!

– И женам их и детям!

– Долой князя!

Вот ведь гадство! Бурцев тряхнул пулеметом:

– Остановитесь! Одумайтесь, олухи царя небесного!

Он отступил. На шаг. На два…

Его больше не слушали и не слышали.

Он остановился.

– Сто-о-оять, говорю!

Никакой реакции…

Раздавят. Сначала его, потом остальных.

Палец чесался о спусковой крючок. Бурцев стиснул зубы. Жаль… Но иначе – никак. Вы уж простите, мужики новогородские, только Аделаидку я вам на растерзание не отдам.