Приключения стюардессы. Тайный заговор и опасный детектив

Но сейчас, как и прежде, моя дорога к свободе пролегает через частокол студентов, через менеджеров и плохо одетых молодых женщин. Выброшенные приливной волной из своих аквариумов из стекла и бетона, они дрейфуют к окраинам, наслаждаясь редкой возможностью побыть наедине с собой.

Говорят, одежда отражает то, кем человек хочет быть. Эти люди в метро: они либо не знают, кем быть, либо мечтают стать никем.

Это не помешало бы мне сейчас.

Мне нравятся эти сталинские своды. Все создано, словно для великанов. Трубы из камня, как сток канализации, помогают очистить центр города, отводя нечистоты к периферии.

Если ты не знаешь, чего ты хочешь – это то самое место, где ты должен быть.

Я немало времени провела тут, но теперь я великан среди этой толпы акселератов. Оглушительная немота переполненного людьми зала прерывается только скрежетом стали и грохотом составов. Спокойствие зыбко. Стоит только выключить и без того тусклый свет и начнётся паника.

И я на пороге паники тоже,– он не отстаёт.

Когда вы работаете стюардессой, вы должны уметь за 90 секунд погасить панику в группе из 25 человек. Вывести их из опасной зоны либо снизить потери.

Спросите меня, умею ли я создать панику.

Я прошла тысячу тренингов, на которых меня учили, как найти в толпе террориста. Как различать волнение аэрофоба от волнения человека на грани самоубийства. Я умею читать по лицам. Но я не могу успокоиться. Я спалилась и веду хвост.

Спросите меня, знаю ли я, как уйти от преследования.

В древние времена, когда лекарю нужно было прижигать гангрену вернувшемуся с ратного поля воину, у него всегда был выбор: позвать двадцать крепких мужиков со всей деревни, чтобы они держали изо всех сил этого «пациента».

Либо вызвать самую красивую девушку, чтобы она просто держала его за руку.

Это работает.

Теперь вы знаете, зачем на борту каждого самолёта нужны стюардессы. Теперь вы знаете, почему они должны быть красотками.

Спросите меня, сумею ли я открыть щиток, запертый на проволочку и вырубить свет на всём переходе от библиотеки Ленина до Боровицкой.

Здесь сразу несколько выходов. Так проще избавиться от него. Сквозь обезумевшую от клаустрофобии и ужаса толпу я целенаправленно двигаюсь к выходу. Диадема греет под самым сердцем. Машина останется у Пушкинского музея.

Камеры наблюдения зафиксируют лицо девушки, которой нет ни в одной базе данных. Вернее, которая присутствует в ней под десятком имён.

Мне осталось всего несколько часов в столице, и я снова поднимусь в свою парящую крепость. Где ты будешь искать меня тогда?

Интересно, кто-нибудь до меня залегал на дно на высоте десяти тысяч километров?

Я кладу руку на черный резиновый поручень. Они идут чуть медленнее самой лестницы, чтобы мы не падали на спину. Мои тонкие пальчики смотрятся неуместно на грязной резине. Аккуратный маникюр контрастирует с серым халатом. Я стараюсь не обращать внимания на панические крики у себя за спиной. Я сама сжалась в горошину.

На параллельной лестнице люди едут вниз. Вся моя жизнь выглядит так же: я в панике поднимаюсь оттуда, куда сотнями спускаются другие. Я смотрю в их безразличные лица. Сотни чужих лиц.

Закатные лучи света озаряют моё лицо, я делаю шаг навстречу свободе из кромешного ада метро. Поднимаю гибкую руку с поручня и слышу легкий щелчок.

Он застегнул наручник у меня на запястье.

5. С глазу на глаз

В темной комнате он курит одну за одной. И даже сквозь табачный дым я чувствую запах его туалетной воды. Это Дзинтари.

Видимо подарок бывшей женушки. Он настолько пропах им, что уже и не чувствует сам. Старый советский аромат европы. Европы, которую он никогда не видел.

А вы знаете, что стюардесса по одному взгляду на вас может определить где вы провели отпуск.

Я сижу, поджав ноги под казенный стул.

– Ваше имя?

Как-будто я знаю.

Я бросаю ему сквозь зубы:

– Алиса Селезнёва.

Что я должна ему сказать? Что столько раз меняла имя, что уже не помню настоящего?

В темной комнате я не вижу ничего кроме света лампы. По спине мурашки. Вы когда-нибудь делали что-нибудь такое, после чего хочется проснуться?

Нечто настолько неотвратимое и фатальное, что заставляет вас мечтать только обо одном: «только бы это оказался сон и на самом деле я этого не делала».

– Род деятельности?

– Музейный реставратор.

Что я скажу? Стюардесса, воровка, кикбоксер, медсестра? Сказать, что я просто живу и понятие "род деятельности" они могут оставить себе? Я чувствую себя инопланетянином на интервью с вождями племени майа. Я вне твоей шкалы ценностей.

– Давайте начистоту… – он расправляет грязный ворот сальной рубахи. Усталое лицо. На лице смесь из непонимания происходящего и чувства усталости от неободимости выполнять свою работу. Его лицо не может скрыть ничего.

Теперь вы знаете, зачем женщинам столько слоев мейкапа. Мы просто не хотим, чтобы кто-то увидел, что мы чувствуем на самом деле.

– Я знаю, что вы отсутствуете в нашей базе данных. Поэтому, скорее всего вы родились не в Союзе. Я также знаю, что вы появляетесь здесь лишь изредка. Словно привидение. Поверьте мы высоко ценим ваши способности…

Мне страшно и я пытаюсь прикрыть глаза от света. Зажмурить так сильно, чтобы проснуться где-нибудь, где угодно, в теплой постели, на холодном полу или стоя в московском метро, держась одной рукой за поручень. Только бы проснуться.

– …Вам нравится быть приведением? Появляться и исчезать. Менять внешность? Играть с камерами наружного наблюдения?

Я знаю, что это. Он меня раскачивает.

– Вы спутали меня с кем-то. Я Алиса Селезнева. Я на реставрацию эту диадему взяла.

Жалостливый голос это единственный социально значимый багаж, который я вынесла из детства.

"Тебе идет, когда ты плачешь",– слышу я её голос в голове.

Он закатывает глаза. Он отходит в дальнюю часть комнаты. Смотрит на наручные часы. Стискивает губы и едва заметно покачивает головой из стороны в сторону.

Что мне сказать ему?