Одиночество. Тяжесть. Грусть

хочу, чтобы удовольствие было спокойствием вашим;

хочу, чтобы только ветер был опорой вашей;

хочу, чтобы тысячу жизней прожили вы вместо одного жалкого подобия;

хочу, чтобы прежде чем вы скажите «Я», не думали вы о «НЕ-Я»;

хочу подарить вам одиночество единства игривой серьезности, чтобы кроме радости и легкости ничто не напоминало вам о существовании вашем;

хочу из каждого каменотеса сделать творца;

хочу сбросить камни ваши в пропасть сомнения, чтобы бездна не манила вас пустотою своей;

хочу, чтобы объединяло вас лишь то, что больше всего отдаляет вас друг от друга;

хочу, чтобы забыли вы слова, которые не имеют формы, ибо вечные камни лишь для вечных людей…

О государстве

Интересен не сам человек, а его проявления. Сущность животного, не испорченного животного, того животного, которое еще не стало человеком, всегда остается с ним. Его ноша – это ноша самого себя и от того легко ему, бытие не обременяет его. Человек же, как предмет никогда не усматривается, человека нельзя увидеть, его можно только осознать. Понятие «человек» открывается в связях, в реализации того внутреннего, что несет в себе он. Человек интересен трансцендентальностью, а человеки – своим замкнутым брожением и слепотой. Все то, что не способно быть сильным и все то, что есть нутро и зловоние в человеке, есть мощь и оплот в облике человеков. Все нечистоты человека есть опора бытия человечества. Все, чем противен человек изнутри есть гордость человечества. И потому если чист и легок ты, не место тебе среди людей…

Государство – это кара за свободу и попытку расстаться с тяжестью. Государство – это мотив и средство для убийства тех, кто отказался от общего пути, от общих камней. Государство – это догма и рок, которые повелевают как нужно, как надо, что нужно тащить, сколько отдать и сколько оставить… Государство – это хозяин на скотном дворе. Государство – это порядок, порядок вечного бремени хаоса и абсурда… если живешь ты среди свободных истин…

Государство рождено слабостью и для слабых и потому дарит оно себя всякой радости и баловству. Государство это серьезность абсурда, превращенного в логику жизни.

Камни его – это всегда снаряды Пращи Закона готовые поразить того, кто вне нормы, вне закона, вне общества. Оно есть орудие убийства всего нового и совершенного, но это и мера тяжести, мера ценностей, которые возможно и должно взвалить себе на плечи, чтобы быть его сообщником – гражданином. Камни, обточенные им, безлики и удобны для всех и у всех. Каждый несет эти двуликие камни, пересыпая и перебирая их так, как велит Оно. До государства можно говорить о несвободе, в государстве говорить вообще не приходится – остается лишь выкрикивать лозунги и призывы.

Государство может потребовать избавиться от всего негосударственного, тогда злятся на него и называют его несправедливым. Левиафаном зовут его тогда. Но возможно, что оно вдруг «подобреет» и разрешит нести еще что-то помимо себя – тогда свободой называют они это и радуются своему кусочку Дороги, уважают они тогда себя за то, что каждый имеет право на свой личный глоток пыли, на свою собственную форму камней… и радуются эти сапиенсы счастью своему…

О бессмертии…

Весь путь копят камни они: одни выбрасывают, другие меняют, некоторые же, самые отчаянные, высекают их прямо из скал – все это опытом и знанием называют они. Так проходит их жизнь.

Но когда чувствуешь дыхание вечного «Все проходит», невольно, ощущаешь и тяжесть своей ноши. Тяжесть становится свинцом вечных истин и потому надо избавляться от нее. Но выбросить свои камни можно было только в молодости, пока они еще не вросли в тебя, не сформировали тебя, теперь же придется раздавать и упрашивать, чтобы взяли.

Отдавая эти осколки Разумности, они отдают самих себя и от того, что дают они и что берут у них, зависит будут ли идти они, будет ли живо то ради чего жили они. Взвалить свою тяжесть на плечи потомков – вот задача каждого из них в канун небытия. И если твои камни обычны, то передаешь лишь опыт, если же ты был точильщиком своих камней, то знания передаешь; и пока они будут с ними – будешь и ты как создатель их, как тот, кто, в их понимании, создал нечто новое и полезное… но все новое есть отход от утраченной совершенности, все новое есть гарантия того, что монолит совершенства собран уже никогда не будет, и в этом злая шутка божественности.

…Но были и те, кто выбрасывал камни на Дорогу. И по тому, как они это делали можешь определить сущность их: слабость или силу. Слабые бросают потому, что уже не в силах больше идти, дух тяжести уродует им не только душу, но и тело. Сильные же сбросив одну ношу, взваливают взамен другую – презрение ко всем, кто еще окружает их, этих заложников своего одиночества. Слабые гибнут под градом камней общества, сильные же сами топят все вокруг.

…Некоторые путники посвятили всю жизнь тому, что собирали камни на тропинках войны – такие гладкие отточенные, готовые убивать…

…Смерти нет. У вьючного животного смерти нет, ибо жизнь его есть работа и серьезность, а смерть – высшая степень несерьезности. Пока есть человек, пока есть кто-то, кто называет себя и понимает себя, она невозможна для него. Смерть возможна только через осознание себя как не-человека, только через расшвыривание камней в головы еще идущих…

…Умереть, подарив камни, которые приняли, в обмен на свои собственные, – значит стать бессмертным, расшвырять камни всех, кто собирал их в прошлом и будущем, значит стать врагом самой смерти, поставить себя вне Дороги, взлететь… ибо, что удерживает тебя от полета, кроме того, что сам ты насобирал и чем тебя нагрузили?

…тяжело бессмертному… витает он как тень среди узников своего незнания, не смелости, не своего «Я». Страшно ему за них потому, что даже клич его, сотрясающий скалы, не привлекает внимания их. И поэтому говорит он лишь с тенями своими: Одиночеством, Истиной, Уверенностью и Смешным Умершим Человеческим Страхом. И тихо шепчут они ему: «Ты хочешь, чтобы тебя заметили? Отправляйся же тогда к себе, уходи в свой мир. Что забыл ты здесь? Пепел и грязь уже слетели с тебя, уходи же, ибо Вечности тоже бывает одиноко… давно ждет она тебя».

Глазами бессмертного

Пыль. Суетою называете вы что-то, что должно помочь вам осознать себя. Правильность во всем, даже в отрицании самих себя – вот постулат ваш. Превзойти суету – значит свыкнуться с ее существованием… Дорога ваша всегда в пыли, она забила вам уши и потому не слышите вы уже не только музыку, но и топот свой, от того кажется вам, что одиноки вы. Пыль стала видением вашим и потому серо все для вас и безрадостно.

Купание называете вы «превзойти себя», а сверхчеловека видите в том, кто все же помылся.

А когда идет дождь, вы говорите, что нравы пали, ибо грязью становитесь вы. Когда же дует ветер, временами трудностей называете вы это…

Орел. Какое дело мне до камней ваших? до слов, которые бросаете вы мне? Ветер, ветер и только он владеет мною. Что мне до истин, полет которых есть падение? Что стоит все, что вечно будет ниже даже ваших ног? Зачем подбирать мне то, зачем охотитесь вы? Моя добыча, мои истины, – легки и умеют летать. Удовольствие я нахожу в игре на перегонки с ними. Ценю и люблю я только то, что быстрее меня самого, легче меня самого…

Вы хотите убить меня? Не ловите воду сетями, старайтесь лучше не замечать меня; сохраните единственное благо, что осталось у вас – спокойствие ваше.

Ночь. Когда путники уставали, наступала ночь… в темноте они не могли отличить один камень от другого, а ведь они любили хвастаться друг перед другом, что искусны настолько, что знают свои камни. Начинали кричать и метаться они, ощущая всю бесполезность своих попыток определиться, понимая, что не знать своих камней значит не обладать ими. Теперь свои камни они путали с чужими, и убивали друг друга, защищая право обладать, которое уже не опиралось на способность – знать…

Так рождались войны. Они снимали накопившуюся усталость и давали им силу экстаза движения… и тогда ночь становилась светлой – наступал день, и затмения Разума переставали мучить их, и отправлялись они снова в путь.

Тяжесть. Однажды один из путников сорвался в пропасть. Прошло три дня и его увидели парящим в воздухе… все говорили, что это боги спасли его, но он рассказал нечто другое: «Я падал в бездну отчаяния, и она поглотила свет. Но я падал слишком долго и научился жить в преддверии смерти. Прошло много времени, а я все летел и летел, предчувствуя скорую гибель… и сума моя расстегнулась сама собою и все камни унеслись вниз, я же завис в воздухе…»

Он не договорил, они как обычно забили его камнями «Безумец» – слышалось эхом в горах…

После к сейчас…

Весы бессмертия

Ничто не приносит большей радости, чем откровение творчества. Ничто так не радует, как cхваченное мгновение истины, это мгновение слепой уверенности в своей правоте. Ничто так не облегчает, как свобода, принесенная решением вопросов, мучающих уже не один день, месяц, год. Ничто не поднимает на вершину гордости так, как это: открытие в тайниках своей души нужной двери нужным ключом. И чтобы ни говорили статики и психологи, в эти моменты творческой удачи, действительно, чертовски близок к тому, чтобы поверить в бога, особенно в своего Бога… Но… нет вещи, которая сильнее заставляла бы страдать, чем вынашивание своего детища. Нет острее боли, чем боль предательского сознания, что то, что вынашиваешь – «не то», что нужно «другое». Мучения, прекратить которые невозможно, отказаться от которых нельзя, как нельзя взлететь, чтобы просто не чувствовать своей тяжести.

…Нет худшего огорчения, чем тупое поддакивание «из вежливости»; нет худшего отчаяния, чем умные вопросы и деликатные возражения, которые кричат тебе, что все напрасно: тебя ни на йоту не поняли… и нет худшего сомнения, чем сомнение самооценки, взвешивающего на весах твое «Я», освятившее рукопись, и авторитет оппонента, эту матрицу знаний общества. Жутко становится от того, что весы подчиняются времени, они будто бы маленькие часики – перешагни вот эту стрелку и ты уже бессмертен, а сделай хоть одну «их» правку и ты друг – товарищ своего врага, маленькое деление, промежуток секунды, – своего времени, своего века. С этими весами нужно быть осторожным, они всегда фальшивят сейчас, и всегда врут потом, как часы, которые однажды завела Вечность…

Наивное удивление и тюремщик

Ничто так не удивляет как неожиданное открытие, что то, чем ты живешь все это время, то, что движет тобой, то, что ты выстрадал кровью на бумаге, до сих пор не покинуло тебя. Оно еще живет в тебе, в твоем, и только твоем мире. С удивлением замечаешь, что построил тюрьму, а сам ты – забывчивый тюремщик, исправно запирающий двери, хотя никто и не собирается бежать… Но доставать осужденные на молчание истины как-то «совестливо» – драконы мешают, но и пожизненное заключение не для них, истина ведь бессмертна. Вот и сидишь, и ждешь: умрет ли она, но вдруг понимаешь, что слава тюремщика всегда попахивает отстраненностью, ибо уже тебя удивляет, что ты заточил их сюда – картотеку памяти о знании.

Мертвецы и мухи

К людям испытываешь противоречия. Их презираешь за «ТО», ненавидишь за «ЭТО»; но отмыться от людского нельзя. Они, состоящие, по большей части, из помоев чистенькой Совести, липнут ко всему, от чего не успели в свое время отмахнуться. Они не любят мыслить, за них это делают мозги мертвецов, которые они удачно разместили в своих головках, от этого, наверное, речь их тебе кажется всегда зловонной; истина в образе разложившегося трупа прельщает только мух и стервятников.

Собственность

Творчество это ноша, которой нельзя ни с кем поделиться. Но это не самое страшное, самое страшное то, что это всегда твоя ноша, а ощущать себя Homo sapiens намного труднее, чем быть ослом, нагруженным чужими камнями.

Ты сам неосторожно заглянул в щель входа в свет, так чего же скулишь от того, что тебе теперь плохо жить (?) при свете молний? Почему недоволен тем, что радость не так часто растягивает тебе лицо? Почему недоволен тем, что не радует тебя восторг людей, от самых примитивных твоих вещей? А! Тебя пугает, что время вымывает из тебя «обыкновенного человека», или «человека вообще»? Тебя греет, что тебя будут вспоминать и ты будешь великим (?) … НО… ведь ты острее чувствуешь это, ты пытаешься ухватиться за него, поймать его, ибо тебе кажется, что другие его могут контролировать…

…Но не вздумай нести огонь людям – это ты привык к ласкам его, они же побьют тебя, ибо холод их, от которого они скулят в старости, есть первое условие бытия как человека. Лучше подожги темноту вокруг – не бойся, они не поймут, не пострадают; они убегут и пожар будет для них издалека все тем же маленьким огонечком, что и теперь ты скрываешь в своих ладонях, защищая от ветров общественного мнения.

Не забудь – нельзя поджигать им чужие системы, это слишком глупо, потом, рискуешь не найти своего пожара.

Люди любят лишь тот свет, который дарит каждому, как части «целого» состояние; они ненавидят свет изменения и катастрофы, ведь они не привыкли жить теплотою вулкана познания.

Любовь познания

Им нравится любовь и мука, но не нравится, когда ты отдаешься им. Помни: любовь одного порождает презрение и насмешку многих.