Завещанный пароль

За деревянным штакетником забора между огородом и садом стоял сруб-пятистенок. Границей между домом и огородом служил гаражный комплекс. В него входили два гаража (один для грузовичка, второй для малолитражки), маленький «летник» – домик с крыльцом, выкрашенным в тот же, что и ворота, зелёный цвет с белыми ромашками, любя нарисованными сестрёнкой, и баню. Вход в сарай, присоединяющийся к гаражу и служивший забором для огорода, для домашней живности, отец сделал отдельный. Благо, что расположение дома, стоявшего на окраине деревни, это позволяло. А потому двор всегда был чист.

Отец радостно, но сдержанно пожал приехавшим руки. Выскочившая на зов мужа конопатая мама обняла сначала сына, потом с тем же рвением круглого низкорослого водителя. Засуетилась: «Ильшат-улым (сынок), иди, вещи свои отнеси в «свою» спальню. Знаешь же где? Ну, всё, отдыхай. А я тебя позову на ужин. Баню затопить? Ну-у, ладно. Отдыхай».

Когда сели ужинать, она всё также не могла найти себе места от радости: «Ильшат, будешь рюмочку? Усталость как рукой снимет. Нет. Ну, сам знаешь. Ты же за рулём. Молодец! Тогда вот накладывай картошку «голландскую». Каймак (сметанка) своя. Салатик. Давай я сама тебе положу. Хорошо-хорошо. Ешь».

– Пап, мы заехали на старую конюшню, – разрезая ещё парящую горячую картофелину, Руслан взглянул на отца. – Там, как мы в тот раз обрезали перегной, всё также и осталось.

– Ну, да, улым (сынок).

– А ты больше не продал что ли совсем?

– Эх, улым (сынок), – мать, украдкой взглянув на Ильшата, вздохнула. – На следующий день атаен (отец) поехал ещё за партией. Но прискакал председатель. Замахал руками. Кричал: «Я тебя посажу за растрату колхозного имущества!» Бла-бла-бла, бла-бла-бла. Вот до сих пор народное имущество гниёт без толку.

– Да, улым (сынок). Ни одной машины больше не получилось, – отец вилкой подложил сыну ещё одну картофелину. – Даже то, что было в кузове, заставил сбросить.

– Это Булат тебя тогда сдал. Больше некому! – жена махнула рукой в сторону деревни.

– Не пойман – не бур, – почему-то по-башкирски отец сказал слово «вор».

– Ты ещё сомневаешься? – жена теперь эмоционально махнула рукой на мужа.

– Ладно. Всё. Успокойся, – отец кивнул в сторону сидящего за столом постороннего. И мать шустро перевела разговор в другое русло: «Ильшат, у нас картошка на любой вкус. Есть рассыпчатая белая, а кому-то, как Руслану, нравится бысый. Так у нас называется водянистая жёлтая картошка. Раздави в тарелке с сегодняшней деревенской сметаной…»

Гостеприимство и душевность селян всегда поражала Руслана. Башкиры испокон веков считали, что гость – это посланник самого Бога. А неподобающе встретить гостя – стыд для хозяина. Если пригласил с добром, то не жалей и угощай всем, что припасено. Даже верили, что после того, как гость попробует молока или сметаны, надои у коров будут ещё больше.

Вечером, сидя на лавке возле калитки, отец с сыном в ожидании матери, доившей корову, тихо обсуждали ситуацию, создавшуюся в районе.

– Пап, почему так? Вроде хочешь по-человечески, а выходит как всегда, – Руслан, сложив руки на груди, облокотился на забор. Глядя в безоблачное звёздное небо, он вдыхал прохладу, идущую от речки. – Я же столько нового наметил в районе. И базу для горнолыжников, и места отдыха для молодёжи. Теплицы и перерабатывающие заводики при них. И ферму с круглогодичным выпасом скота с мраморным мясом…

– Я же тебе сразу сказал, когда тебя туда направили. Ты – кильмишяк, пришлый там будешь. У нас народ, к сожалению, такой. Пусть какой-никакой, но свой. А ещё. Кто-то из мудрых сказал, что все наши отрицательные качества – это продолжение наших положительных. И на оборот. У нас две черты в характере. Мы, как дети природы. Всему верим. Нас легко обмануть. Но зато, если преданны, то до конца. И ещё. Тоже кто-то, не помню, мусульманский просветитель в своих описаниях народов, живущих в степи, написал: «В степи есть народ воинственный. Если два джигита встретятся в поле, один обязательно погибнет». Степняки храбро защищали границы, участвуя во всех войнах, отрабатывая свою часть договора с русским царём. И везде проявляли чудеса воинского духа. В мирное же время всё равно продолжали воевать. Если выбрал себе врагом кого-то, то пока не сотрёт с лица земли, будет бить-бить. Порой даже родственника или соплеменника.

– Мы же так сами себя перебьём…

– Да. И главное, жизнь останавливается. Пока мы тут друг друга треплем за шкварник. Один клан скидывает с «трона» другой. Не успеваем запланированные дела завершить, а соседи же, посмеиваясь, смотрят на наши междоусобицы и тихим сапом выстраивают города, предприятия…

– И как это остановить?

– Не знаю, улым (сынок). Только понять всем это и договориться. Или… Сильный хозяин – лидер нам нужен. На долгие годы. И чтобы власть передавал своему же. Хотя-я-я… Разжиреет хозяин или его свита, готовящая документы и мнение «хана» и, опять тормозиться будет всё новое. Мне кажется, что каждый руководитель. Колхоза ли, района ли… А тем более республики и государства в целом, должен понимать, что он уже вписан в память народную. Память народа – она же крепче написанной истории. Каждый должен, не смотря на внешних и внутренних врагов, двигать в будущее свой народ. А не топтаться на месте и подкраивать себе втихушку незаслуженной славы и бóльшего, чем на жизнь хватит. Ведь всё с собой не утащишь в могилку-то. А как о тебе люди будут вспоминать? Вот это вопрос… Тогда, может, и наладиться всё. А Булат… Родственничек, который палки в колёса нам пытается ставить. Забудь про него. Шелуха всё это…

Кузнечики на поляне перед домом мирно стрекотали. Справа, на Востоке, темнел Уральский Великан. Россыпь звёзд оттеняла его молчаливую спину. С другой стороны, догорал красный закат. Голова Руслана отдыхала от повседневных забот. Когда сюда заворачивал с большака, он этого и хотел. Но вопросы, заданные отцу, вернулись и отвлекали от повседневности к нему ещё бóльшими.

Немного поговорив об истории близлежащих деревень, мужчины, дождавшись матери, разошлись по спальням.

Руслан долго ворочался, терзаемый сказанным отцом. Кружевная занавеска на окне слегка покачивалась от ветерка, дующего в открытое окно. Ярко светила луна, освещая верхушки деревьев на Аркеялане (Верхней Поляне). А Руслана тяготили тревожные мысли: «Понять должны все… Как же они поймут? Ведь, если не добиваешь, то они считают тебя слабым. И начинают, как гадюки, покусывать, проверяя: не ослаб ли?»

Неожиданно вспомнил, как несколько лет назад долго наблюдал в одной из заводей Шиде двух ужей, схвативших одну рыбёшку с разных сторон. Один за голову. Другой, как чулок, натянулся на хвост рыбки. Ни на что не обращая внимания, тащили эту рыбку на себя в каком-то упрямом экстазе. Долго боролись. Уже и силы закончились. А они упорно не хотели сдаваться. «Как легко их было тогда схватить или придавить одним камнем», – крутилось в голове Руслана.

Томясь тяжёлыми мыслями, он задремал. Ночью ему снился сон…

Первый сон Руслана.

Высоко в небе среди белых кучерявых облаков гордо парит вольная птица. Острое зрение беркута не упускает ни малейшего движения на расстилающейся, как зелёное колышущееся под южным суховеем море, степью. Степной орёл заметил внизу группу конников, направляющихся в город, ощетинившийся защитным частоколом в стороне, куда заходит солнце.

Неспокойно на душе Азнай бея. Как их встретят в Казани? Договорятся ли они о возвращение земель, отнятых ногайскими биями? Ведь совсем житья не стало от них. Мало того, что они берут налог с каждого по шкурке лисы, куницы и бобра. Так ещё после набегов детей и жён забирают в полон. Дошло до того, что не у каждого башкира есть своя лошадь, и джигиты становятся пешими воинами.

Долго спорили умудрённые старцы на ейыне (совете), собранным у подножья горы Ханъяткан. Одни утверждали, что нельзя идти, как башкиры племени мин, на поклон к христианскому царю, покорившему Казанское ханство. А надо дружнее быть с ногайцами – братьями по вере.

– 

Нельзя дружить с теми, кто не считается с интересами башкир, – утверждали другие. – И если бадша Московии обещает не тронуть земель, исконно им принадлежавших, и чистой веры, принятой предками в замен Тенгри, создавшего

степь и горы, вдохнувшего жизнь в людей, то за малый годовой ясак – куницей и

мёдом готовы охранять границы нового государства от набегов Сибирского ханства и направлять полки всадников на войну с захватчиками с запада и юга.

После долгих споров решено было представителям трёх тюб под предводительством Татегач бея выехать в Казань для переговоров с молодым царём и выпросить в своё пользование отнятые сто лет назад ногайцами земли.

«Что мы можем предложить русскому государю? – размышлял Азнай бей. – Верную службу, богатства земли нашей да расширение его страны до Уральского Камня? Достаточно ли будет молодому царю? Не будет ли он, как ногайцы ненасытен?»

Сдвинутые от тяжёлых дум брови посла юрматинцев заметил и Татегач бей.

– Ничего, Азнай кустым (братишка), – подъехал он к сотоварищу, закинувшему на седло ногу и положившему голову на руку. – Видишь, там, на западе солнце, пробивается сквозь облака. И значит, удача нас ждёт в той стороне. Нельзя нам без дружбы с набирающим силу царём Московии. Ведь не зря в народе говорят: «Одно полено не горит и в печи, два полена не гаснут и в степи».

Сквозь густые тучи, повисшими над степью яркими стрелами, пробивались лучи солнца. Его лучистое сияние манило обеспокоенных всадников по долгожданной дороге Надежды.

…Князь Курбский настойчиво уговаривает Ивана Грозного огнем и мечом истребить всех союзников татар: «Выгубить воинство басурманское пяти языков – мордовский, чувашский, черемисский, вотяцкий и бакширский».

Но много казны государевой ушло на завоевание Казанского ханства и неизвестно, долго ещё продлится шаткий мир с ханом с юга и польским царём. Нет у московитов сил обуздать ворогов, со всех сторон, желающих забрать под себя богатые его земли. А тут ещё ногайцы и Сибирский хан останется один на один с новыми восточными окраинами. Уж лучше пусть воинственные и преданные башкирцы охраняют от племён Великой Степи.

***

В это же время из-под Казани, в которой за короткое время были выстроенны три церкви и крещены воины, попавшие в плен, не желая менять своих исламских устоев, семья Булгар-ишана уходила подальше от новых христианских хозяев. Караван из повозок и волокуш, загруженных домашним скарбом и гогочуще-кудахтающей живностью, вёл сам глава семейства. Сыновья подгоняли небольшое стадо, часто останавливающееся на водопоях и пастбищах. Задерживаясь на ночлег и намаз, род продвигался на восток. Туда, где крепка ещё была вера и далеко было от центральных дорог.

Отец, глядя на светило, пробивающеся сквозь низко опустившиеся тучи в той стороне, куда лежал их путь, ободряюще улыбнулся: «Значит, удача нас ждёт в далёкой стороне! Хвала Всевышнему!»

– Ати (отец)! – младший сын, ведущий под узды первого в караване гнедого коня, обратился к ишану. – Мы правильно сделали, что ушли со своих насиженных мест, с берегов нашей любимой Берсут?

– Улым (сын), ты же понимаешь, что нельзя менять веру каждый раз, когда это кому-то нужно. Это не кафтан, который нужно обновить, когда он износился. Нашими отцами, сохранённое, не имеющее износа, должно быть передано детям.

Глава 1.

Олимпийское лето Русланчика

Сразу же после окончания ответственейшего жизненного этапа – детского садика, Русланчик родителями был отправлен в деревню. Аул Азнаево, откуда родом отец и мать, соседствовал с двумя другими. Маленькая, с десятка два дворов, деревунька Бапке притулилась в сотне метров от последней избы Азнаево. Так близко, что незнающий человек мог бы подумать: «А что это улицу отдельно поставили? За что их так обидели?» Чуть дальше от неё, затыкая собой вход в Хазинское ущелье, ровными двумя рядками изб расположилась деревня Хазино, или Хаже, как её называли местные.

Очень долго, даже уже повзрослев, Руслан считал, что все деревни должны быть именно такими. Ни как другие – деловитыми, встречающими сараями, конюшнями, а по-доброму, по-азнаевски.

Въезд в родной аул, как забором, был защищён от внешнего, чужого, мира лесочком вдоль Берхомута.

Два ряда изб Азнаево смотрели друг на друга окошками-глазами сквозь палисадники перед домами. Небольшой в полтора – два метра шириной и по щиколотку взрослому человеку глубиной арык – Бапес-йылга (Малыш-ручей), протекающий по всей улице и ивы, растущие на его берегу, превращали деревню в уютный аул. Он был, как аккуратненькая ухоженная изба хорошей хозяйки. Вроде и убранство незамысловато. А как-то притягивающе. Успокаивающе…

В этом арыке местные детишки устраивали морские бои. Запрудив досками, прижатыми течением к трубам, лежащими под мостками, босоногая загорелая шайка вытаскивали из сараев плоские корыта, из которых кормили комбикормом скотину. Слегка промыв «шхуны» ребята залазили во внутрь. Стараясь сохранить равновесие, с разгона таранили чужие «галеры» и «катера». Побеждённый с визгом уходил под холоднющую воду. «Пират» покрытый гусиной кожей, поднимал со «дна» своё судно и вновь устремлялся в бой.

Ещё Русланчик очень любил с местной шпаной забредать марлей в ручье снующих косяками мальков. Пойманный улов уходил на корм наседкам. «Чтобы скорлупа яиц была крепкой, нужен фосфор из костей рыбок», – поучали сельские всезнайки.

Однажды, сидя на мосточке из досок и болтая ногами, мальчик разглядывал, сквозь прозрачную водицу камешки на дне Бапес-йылга. Неожиданно тёмная спинка большого, с ладошку взрослого, хариуса выскочил из-под трубы, лежащей под мостком. Малайка (мальчуган) с замиранием сердца стал наблюдать за шустрой рыбкой. И только он шелохнулся, как тень нырнула под трубу. Русланчик лёг на выцветшие доски мостка и постарался засунуть руку в поисках хариуса в щель между трубой, дном и берегом. Безрезультатно пошурудив рукой, мальчик всё также лёжа затих в засаде. Через пару минут осторожно, будто бы оглядываясь, тёмная спинка, дразня рыбака, выскочила из своего убежища. И вновь при первом же движении мальчика, нырнула под трубу. Долго ещё Русланчик и рыбка играли в прятки, пока бабушка не позвала внука на обед.

А ещё в ауле запоминался на всю жизнь сладковатый запах дыма от ольховых дровишек, которыми затапливали деревенские бани. Он окутывал въезжающих и легонько пьянил, вытесняя все остальные, присущие деревням ароматы.

В это время неспешащие, всматривающиеся с интересом в прибывших взгляды большеглазых с длинными ресницами телят в тени ив и сельчан, здороваясь, кивающих головами, сразу же сбрасывали у городских спесь и важность. Выглядывающие, на звук редкой машины, в окна сквозь растущие кустарники в палисадниках односельчане, с надеждой или интересом, вглядывались в проезжающих.

В палисадниках весной расцветали, соревнуясь красотой друг с другом – малина, смородина, акации и другие кустарники. Чернобровый Русланчик, проезжая на своём зелёном, пахнущим новой резиной и только-только смазанном маслом, любовался белоснежной акацией и недоумевал: «Зачем высажены эти бесполезные кустарники? Вот малина или крыжовник, как у «Маленького» дедушки, это да. А эти только для девчонок».

Чтобы хоть как-то различать при разговоре с родителями живущих в одной деревне олоатаек и олоасяек (дедушек и бабушек), он придумал папиного называть «Большим». Ну, потому что он старше. А маминого – «Маленьким». Все летние каникулы на протяжении школьных лет он проводил в деревне. В основном у «Маленького» дедушки. Здесь он был старшим внуком. А потому – любимчиком. Но частенько так бывало: что-нибудь натворив или захотев полакомится пряниками, спрятанными «Большой» бабушкой в тёмном чулане, он прыгал на своего зелёного железного скакуна и… Навещал горячо любимых родителей отца. Тем более, что сюда частенько отправляли на каникулы его двоюродных – Арслана и Алмаза, сыновей старших отцовских братьев.

Рыжий Арслан, на три месяца всего младше Руслана, был добрым, немного неповоротливым мальчуганом, всегда готовым на любую затею черныша и старшего их на два года Алмаза. Заучка Алмаз появлялся реже у родителей отца, а чаще гостил на той, «маминой» стороне.

Однажды, уже когда Руслану и Арслану было лет по тринадцать, чернявый хулиган, подобравший ключ к амбарному замку, висевшему на двери чулана, подговорил братишку «позаимствовать» у «Большой» бабушки трёхлитровку бал балы (медовухи), расхваленной взрослыми.

– Иди в чулан, – шептал Руслан, – А я пока отвлеку бабушку. Вот тебе сумка. Поставь туда банку и беги на полянку возле Берхомута. А я возьму закуску, кружки и догоню тебя, – взял на себя более «опасную» часть операции шкодник.

Всё прошло удачно. Не замеченные Мунирой олоасяй (бабушкой), шпана, разложила на захваченном «хозяйственным» Русланом платке, расстеленном на пенёчке, два куска выпеченного вчера хлеба, огромные жёлтые огурцы и подсоленоватый курут. Довольно улыбающийся черноголовый главарь вытащил из холщовой сумки банку со светло-коричневой жидкостью.

– Подставляй кружки, – скомандовал Руслан и открыл банку.

Запах подсолнечного масла совсем не был похож на ожидаемый аромат медового пьянящего напитка.

– Ты что, не видел, что брал? – набросился на братишку разъярённый Руслан.

– Так там темно было. Я схватил первую попавшуюся банку. Откуда я знал, что в чулане ещё что-то есть, – поставил в тупик главаря ответом незадачливый воришка.

Ребята отвернувшись друг от друга погрызли огурцы, съели в сухомятку хлеб и поплелись уныло домой. Их встречала, прищурившись и ехидно улыбаясь, Мунира олоасяй: «Ну, что попили бал (медовушку)? Не зря я всё прячу от таких вот шалопаев…»

Олимпийское лето началось с велосипедной прогулки на фоне красивейшей башкирской природы под жгучим июньским солнцем. Позже Руслан часто в командировках и работая в других частях Башкортостана ловил себя на мысли, что любой район родного края был восхитителен своей красотой. Необъятные глазу зацветшие ковылём степные просторы юга и поросшие, богатые ягодой, грибами и зверьём, непролазные урманы на севере. Высокие с густой изумрудной хвойной шубой Уральские горы и отражающие их и необъятное небо озёра и водохранилища, достойные кисти тонко чувствующих пейзажистов.

А чего стоит проплыть по красавице Агидель! Река Белая, начинающаяся в Азии, как едва уловимый ручеёк в отрогах Уральских гор, вбирая в себя ручейки, небольшие речки, спускается с Севера между гор-великанов к Югу. Заворачивая по ущелью вслед солнцу на Запад, почти коснувшись берегами границ республики, нарисованных на карте человеческой рукой, поднимается вновь на Север. Но уже с другой стороны Урала. Гордые беркуты и сапсаны отражаются в её водах в стремительном полёте. Сменяя их, по берегам вырастают, отражаясь горящими факелами и трубами заводы-гиганты и утопающие в зелени аллей и парков города.

Белая дальше продолжает своё неспешное, размеренное течение мимо старой столицы – Стерлитамака, к крутому берегу, на котором возвышается ещё одна изюминка края – наша столица. Уфа, зарождавшаяся, как крепость, обнесённая дубовым частоколом, сейчас стройна небоскрёбами и величава своими заводами.

А Белая дальше разворачивает по солнцу свой ход в Европу и, впадая в Каму, уносит свои воды в Каспийское море.

И на всём своём течение она как бы объединяет, собирает в ожерелье на шее Урала-батыра земли всех башкирских родов.

В тот субботний летний день Олимпийского года он проснулся не очень рано. Руслан, выспавшись, с нетерпением взглянул в окно П-образной пятиэтажки, прозванной в народе «П-образка». В окно на четвёртом этаже ярко светило щедрое солнце. На небе не было ни облачка. А значит, путешествие состоится.

Из синей будки звукозаписи, видимой из окна и стоящей возле металлического забора автовокзала, звучал Высоцкий, прерываемый гнусавым голосом объявляющей рейсы автобусов дикторши. Близкое расположение автовокзала всегда воспринималось мальчиком как подарок. Потому что опоздавшие или ожидающие многочисленные родственники и односельчане родителей непременно заходили на «огонёк». Шумные и тихие, с баулами, узлами, брошенными в узком коридоре, они представляли для мальчугана разношёрстную, пахнущую порой навозом, но весёлую компанию. Перешагивая через мешки с сахаром и мукой, авоськами чем-то набитыми и чемоданами, Руслан пробирался на кухню, где очередной родственник, потеребив за шевелюру, вручал конфетку или петушок.

– Мам, а колбаску можно? – Руслан, натянув шорты, заглянул в холодильник.

– Нет, улым (сынок). Это для гостей. Садись, поешь кашу.

– Хорошо, – не ропща, приняв ответ гостеприимной мамы, поинтересовался, почёсывая место комариного укуса на левой руке. – А где папа?

– С сестрёнкой пошли в магазин. Скоро будут. До двух часов ещё много времени.

В два дня, по графику, был рейс до центральной колхозной усадьбы – Иткулово. Отец с сыном должны были доехать на нём до Т-образного перекрёстка большой деревни. Автобус поворачивал направо. Там возле пруда, кишащего карпами длиной с мальчика и вездесущими карасями, на трёх улицах разлеглась деревня Уразбаево. А им предстояло проехать на велосипеде (так он мечтал) три километра налево в Азнаево.

В это время автобус был, как правило, полупустой. Студенты и другие дети селян приезжали домой либо в пятницу вечером, либо на утренних субботних рейсах. Колхозники, которые выезжали на городской базар, только на вечерних возвращались по деревням. А поэтому… Они были чуть ли не одни в большом, добродушном и радостно подпрыгивающем на дорожных ухабах автобусе. Удерживая свой «Уралец» на задней площадке, малец рассматривал выбегающую из-под автобуса щебёночную дорогу и пропадающие за поворотами «чужие» деревни. На свежевыбеленном складе возле элеватора, в одном из колхозов, красной пролетарской краской прописан лозунг: «Хлеб – богатство Родины». Пыль, стоящая толстым, почти до крыши автобуса, слоем дополняющаяся дорожной из неплотно прижатых дверей, придавала всему путешествию таинственность и абсолютно не мешала молодому велосипедисту.

ЛиАЗ с большими добрейшими фарами-глазами, почему-то несправедливо названный «скотовозом», весело подмигнул оранжевым задним указателем поворота и, пригибаясь на правую сторону, упылил по своим делам.

Вышедшие возле покосившегося знака остановки напротив колхозного гаража, живущего своей трудовой жизнью, где что-то стучало, дребезжало дизелем тракторов и приятно пахло соляркой и маслом, расположенного по ту сторону Т-образного перекрёстка, отец с сыном, взяв велосипед за рога руля, свернули в сторону Азнаево. Посадив мальчика на коричневое мягкое ароматное свежей кожей сиденье, побежал рядом.

Как же всё сейчас было чудесно! Солнце, не скупящееся на доброту и тепло. Звонкий голос жаворонка в небесной вышине. Бегущий рядом отец, уверенно держащий сына. Ровная, только в этом году засыпанная новым щебнем дорога. Красота! И на душе и кругом.

Но рядом бегущий дышать стал глубже и чаще. Да-а-а. До деревни не дотянет. А тут как раз едет Миллят бабай (дядя) на мотоцикле с коляской. Старший брат отца с открытой улыбкой на загорелом обветренном лице, с мясистым ширококрылым носом, встретил городских.

– Ну, что, улым (сынок), доедешь сам? – уверенный взгляд папы вселил в душу сына железобетонную радость от будущей единоличной «взрослой» поездки.

Через минуту кивнувший головой велосипедист уже мчал, дыша полной грудью цветочными ароматами, доносящимися свежим ветерком со склонов гор. А отец, помахав рукой улыбающемуся гордому сыну, уехал с братом – встречать на финише уже значительно уменьшившегося пути.

С обеих сторон от поднятой над полями дороги волнами, как на море, от ветра переваливались зелёные подрастающие озимые. По цветущему разнотравью на склоне гор справа медленно ползёт большое пятнистое деревенское стадо. Выше лес во всех мыслимых оттенках зелёного. А ещё выше, над раскинувшейся по всему горному хребту поляне Аркеялан (Верхней Поляне), безбрежное голубое небо. Слева – растянувшийся лес, прячущий в своих недрах тёплую извивающуюся, как большая добрая змея, речку Селеук. А сверху всё тоже ласково припекающее, обещающее незабываемое лето солнце и целый хор передающих по эстафете мальчика друг другу звонких жаворонков.

Но что это? Куча щебня покрупней не раскиданных и не вдавленных в полотно дороги. А как тормозить? А как сворачивать? А-а-а!.. Велосипед докручивает колёсами лёжа на одной стороне кучи щебня, исцарапанный мальчик – другой. Оглянулся назад. Даже гараж, оставшийся на пригорке, уже не виден. Впереди виднеется снегозадерживающая полоса, высаженная в прошлом году.