Чёртова дюжина. 1-6

За последующие десять минут удовольствие мне доставили: лысый потный мужик на Шеви Ниве, благообразная седая чета из удивительно белого Mercedes E320, кучка наглых пацанов на традиционной «четырке», нервная беременная мадам на трехдверном Mitsubishi Pajero, похожий на отставного гестаповца сумрачный господин из Audi A4 и еще человек двадцать потрясенных несправедливостью судьбы автомобилистов. У всех была одна и та же проблема: автомобиль не заводился, мобильник отказывался звонить эвакуатору. Исключением из общего правила были пацаны на четырке и седовласые супруги – крах мобильной связи в их случае пережили не только водитель, но и пассажиры.

А между тем, по классике, вечерело. Парковка под торговым комплексом пустела, и на выездных дорожках начинался классический для последнего часа работы молла сумбур, бардак и кромешный ад. Спешно покидающие место расставания с наличностью (а также мы принимаем пластиковые карты) граждане ехали кто куда, как бог на душу положит, без смысла, системности и признаков трезвого ума – лишь бы побыстрее прорваться к единственному выезду на магистраль. Пробка росла, нервничала и орала клаксонами, парковка пустела, страшнела и навевала мрачные думы. Эвакуатор, тем временем, не ехал – вызвать его так никому и не удалось.

Как это всегда случается в катастрофических ситуациях, люди сами собой сбились в кучку возле жизненно важного места, у источника пищи и воды. На нашей парковке роль такового исполнял кофейный автомат, гостеприимно подмигивавший зелеными лампочками на черной панели. Кофе пятнадцать рублей, чай пятнадцать рублей, горячий шоколад двадцать пять рублей, отличный вкус – отличное начало. Во внешнем мире потихоньку начинался давно обещанный тучей и синоптиками дождь, а мы, Ложа Парковки, стояли под непромокаемой, хоть в этом повезло, крышей, попивали горячие напитки приемлемой стоимости и обсуждали невеселое положение, в котором оказались всей нашей случайной компанией.

– Я считаю, нам нужно обязательно дозвониться до ГАИ и вызвать вообще все эвакуаторы, которые у них есть – заявил лысый дядька из Шеви Нивы, явно претендовавший на роль спикера, лидера и вообще верховного жреца нашей маленькой общины. – Не может такого быть, чтобы вечером, после часа пик – и ни одной свободной машины!

– Да, неплохо было бы дозвониться. Только не с чего – мобильники не работают, философски изрек еще один очкарик в клетчатой рубашке, почти брат-близнец давешнего Шурика, только на более бюджетном детище немецкого автопрома, Wolksvagen Jetta. – Наверное, сеть грохнулась. Или разрыв какой-нибудь.

– Разрывов не было – машинально пробормотал я.

– Что, простите? – вежливо осведомилась женская половина благообразной четы мерседесоводов.

– Нет, ничего, это я так. Скажите, а телефоны у всех одинаково умерли, вместо гудков – короткое пипипи, или еще какие-то симптомы есть?

– У меня просто вырубился и не включается – отозвалась блондинка из Kia Rio. Пожиравшие ее глазами пацаны из четырки присоединились:

– И у нас такая же фигня. Причем у всех четверых.

– А машины у всех умерли одинаково – вздохнула беременная джиперша по имени Татьяна. Не то чтобы мы все перезнакомились, но на ее майке так и было написано: «Йа Татьяно». – Кто-то из присутствующих здесь мужчин умеет их чинить?

– Бесполезно – озлобленно рявкнул ковырявшийся неподалеку в капоте Лады Калины мужик. – Третью машину смотрю – свечи в порядке, стартер крутит, бензонасос работает, движок – не заводится!

– Ой, а вы механик? – заинтересовалась блондиночка из Kia Rio – А не посмотрите мою машинку? Ну пожааалуйста…

– Говорю же, бесполезно – предполагаемый автомеханик окончательно хлопнул капотом и принялся ожесточенно вытирать перепачканные руки невесть откуда взявшейся влажной салфеткой. – В сервис ехать надо, движок вскрывать. И у этой, и у этой, и у вот этой. И у вашей тоже наверняка. Так не бывает, но, твою мать, оказывается, бывает – разные машины померли в одно время в одном месте!

Сказал он, на самом деле, жестче и красочнее, ничуть не устеснявшись присутствовавших дам, включая дам в положении. Потрясенные красотой и силой автомеханического слова, мы некоторое время молчали. Кто-то курил, кто-то цедил остывший кофе, кто-то в стотысячный раз пытался дозвониться до эвакуаторов и шепотом проклинал очередного оператора сотовой связи.

А за пределами парковки лютовала непогода. Дождь усиливался, поднялся недетский такой ветерок, заметно похолодало. Люди ежились, прятали руки в рукава и как-то затравленно озирались по сторонам. Лампы парковочного освещения пару раз как-то недобро мигнули., и вдруг погасли. Кто-то из дам ойкнул. А потом на улице застучало. Мелко, дробно, сначала тихо, а потом все громче и громче.

– Что за ху… – очередной перл красноречия автомеханику помешал договорить донесшийся с улицы истошный вопль. Потом громкий удар, треск чего-то сильно ломающегося, звон разбитого стекла и снова крики. Первыми среагировали пацаны из четырки – переглянулись и побежали к выезду с парковки, поближе к открытой местности. Следом за ними – все остальные. То, что творилось на улице, напрочь вышибло из головы мысли об эвакуаторах, неработающих телефонах и обо всем вообще.

На улице шел град. Не град – градище. Огромные, чуть не с кирпич размером, куски льда сыпались с неба, перемалывая все в мелкую труху. Фонари уличного освещения лежали на асфальте, разбитые вдребезги – их просто срывало с опор, как перезревшие яблоки. У меня на глазах очередная глыба льда расшибла в мелкое крошево лобовое стекло какого-то серебристого седана, марку которого уже было невозможно установить – настолько помятой была машина. Седан судорожно дернулся и уткнулся капотом в столб. Из машины никто не вышел.

Вопли доносились со стороны автобусной остановки. Остановочный павильон, под которым люди пытались укрыться от непогоды, разваливался – стен и крыши уже не было, стальные балки, к которым крепились пластиковые перегородки, были погнуты и скрючены. У меня на глазах кусок льда попал в голову убегавшего мужчины, который пытался прикрыться от непогоды каким-то журналом. Голова взорвалась аккуратным, почти геометрически шарообразным красным облаком. Следующий кусок льда впечатал в газон мальчика лет семи, два соседних добили его маму. Я зажмурился и заорал.

Вокруг творился такой ад, что на него необязательно было смотреть – можно было просто слушать. Крики, стоны, грохот. Автомобили разносило в клочья, людей рвало на куски. Козырек над крыльцом торгового комплекса сорвало, и он накрыл всех, кто под ним стоял – из-под покореженного карниза торчала чья-то нога в модном найковском кроссовке. В самом торговом комплексе почти вся крыша была стеклянной, и там, внутри тоже наверняка были трупы. Много, много трупов – как и на остановке, усеянной телами. И фрагментами тел.

Еще недавно серо-зеленый пейзаж стремительно становится бело-красным. Пространство перед торговым комплексом, проходящая рядом автомагистраль, двор соседнего дома – все было завалено кусками льда. От них шел пар, особенно заметный в тех местах, где под градинами лежал человек. А в ливневку уже потихоньку стекали мутные реки грязной талой воды, смешанной с бензином, тосолом и кровью.

Кошмар, названный впоследствии Большим Градом 2022, длился минуты три. Эти три минуты унесли больше тысячи жизней только на парковке у торгового комплекса, и больше шестисот тысяч по городу – менты так и не смогли определиться с точной цифрой. Люди гибли на улицах, в автобусах и трамваях, в офисах и мансардах, на балконах – везде, где между головой и небом не было толстой бетонной плиты. Дороги были забиты автомобилями без стекол, с пробитыми крышами – стоны из некоторых доносились до следующего утра, но спасатели просто не могли добраться до всех раненых. Да и спасателей осталось всего несколько человек, почти весь наличный состав в этот день проходил учения. На открытом воздухе.

Мы даже не пытались выйти наружу. Даже когда дождь утих, и даже на следующее утро, солнечное и ясное. Сидели возле своих так вовремя сломавшихся автомобилей и старались не съехать с катушек. Кто-то плакал, кто-то пытался дозвониться до родни. Потом, когда пришли солдаты, все потихоньку, крадучись, разъехались по домам – подсчитывать убытки и потери.

Машины, кстати, завелись с первой же попытки.

Когда отшумела истерия в прессе (как обычно, во всем была виновата власть, не сумевшая должным образом обеспечить оповещение населения о стихийном бедствии), и в новостях замелькали совсем другие кадры, когда о Большом Граде еще говорили, но говорили уже все реже и реже, я вдруг поймал себя на мысли, которая теперь кажется простой и логичной. Не то чтобы я долго думал, и вдруг додумался – нет, просто голова была занята совсем другим: в этот жуткий июльский вечер я потерял двух братьев, тетку и половину коллег по работе. Жена, слава богу, успела добраться до дома вовремя. Вынырнув через полгода из мутного круговорота похорон, поминок, юридической волокиты и прочих мелких бытовых неприятностей, которые всегда следуют за неприятностями крупными, я вдруг понял – не может, ну не может быть такого совпадения. Двадцать восемь машин, сломавшихся в одном месте и в одно время – в очень даже подходящее время.

И только сейчас, спустя без малого четыре десятка лет, я окончательно убедился: нет. Это не совпадение. Это судьба.

Шурик на BMW, оказывается, был не просто преподом, а маститым, несмотря на молодость лет, ученым-медиком. Спустя шесть лет после Большого Града он изобрел лекарство от рака. Правда, рак к тому времени был уже далеко не самой актуальной проблемой человечества.

Седая пара из Мерседеса, как и все состоятельные пенсионеры, любила путешествовать. Именно они первыми заметили странного парня с большим рюкзаком во время экскурсии по плотине Гувера.

Пацаны из четырки остаток жизней так и прошли вместе. Попали в один призыв, служили в Чеховской бригаде спецназа. В тот день, когда в Москве давили людей бронетехникой, именно они патрулировали ВДНХ, и именно они накрыли троицу смертников, а заодно – ехавший в толпу автобус со взрывчаткой. Пацаны шли на пули в рост, но положили всех. Вечная память.

Безуспешно пытавшийся реанимировать Калину автомеханик-матершинник (по имени, кстати, дядя Валера. И никак иначе) оказался единственным рукастым мужиком в забитом перепуганными женщинами и детьми бомбоубежище. Когда встал компрессор, гнавший снаружи еще не зараженный воздух, он, все так же матерясь, сумел привести в чувство древнюю советскую технику. Никто не задохнулся.

Сумрачный гестаповец из Audi, когда начался бардак, первым в нашем городе собрал из соседей по двору мини-дружину гражданской самообороны. Тогда над ним только посмеивались. Никто не думал, что через два года дружины гражданской самообороны будут единственной силой, способной реально противостоять грабителям, мародерам и прочей швали, полезшей из всех щелей.

Потом, когда шваль полезла не только из всех щелей, но и через границу, в том числе и по воздуху, силы гражданской самообороны превратились в маленькие территориальные комендатуры, пытавшиеся поддерживать хоть какой-то порядок в воюющей стране. Очкарик номер два, счастливый обладатель Wolksvagen Jetta, а по совместительству – главный инженер одной сотовой компании, умудрился обеспечить этим комендатурам связь на остатках уже никому не нужных ретрансляторов.

Йа Татьяно сделала сразу две важные вещи: создала в Вконтакте группу «БГ2022», благодаря которой мы, выжившие на парковке, не потеряли друг друга, и родила сына. Того самого Александра Казакова, которому сейчас присягают наши войска. Самый молодой главнокомандующий в истории страны. И самый молодой президент в истории планеты.

Когда над Лондоном вырос первый ядерный гриб, блондинка из Kia Rio, скучавшая перед телевизором и случайно попавшая на экстренный выпуск новостей, разбудила своего мужа, и тот судорожно бросился к компьютеру. Несколько очень быстрых операций (в истории человечества все решают секунды) – и его компания выжила в последовавшем финансовом шторме. Не будь этой компании, не было бы тех самых супербатареек ALLA (да-да, в честь блондинки), на которых сейчас работает добрая половина всех бытовых устройств в мире. Особенно в тех его местах, до которых еще не добрались наши гуманитарные войска.

Лысый мужик на Шеви Ниве – Вячеслав Конончук, тот самый Слава Дезертир, командир экипажа «Медведя» Ту-95, отказавшегося выполнить боевой приказ. Не соверши он то, что сначала считалось военным преступлением, а потом – величайшим подвигом, Большая Война не была бы Большой Войной. В том смысле, что ее бы некому было так называть. Кстати, привычка к выживанию в любых обстоятельствах – его фирменная фишка: вплоть до присуждения звания Героя Мира посмертно Слава спокойно сидел вместе со своей бандой летунов в мексиканских джунглях, где его никогда бы не нашли – сам нашелся, после того, как по телеку всему экипажу объявили заочную амнистию. Опять же посмертную, ага. Как говорится, не дождетесь – Слава точно нас всех переживет. Кстати, вместо анекдотов про Чапаева у нас теперь анекдоты про Славу Дезертира. То есть переживет абсолютно точно, на столетия.

Так получилось, что все люди из двадцати восьми автомобилей, сломавшихся на парковке у торгового комплекса 26 июля 2022 года, в день Большого Града, так или иначе сыграли какую-то важную, решающую роль в жизни других людей, некоторые – в масштабах целого города, целой страны или даже всего мира. Про каждого из нас можно рассказывать долго, но я же знаю, что вас интересует.

Что случилось со мной?

А вы помните мой автомобиль? Ford Ranger, просторный, вместительный дизельный пикап, мечта любого фермера. Так вот, я и есть фермер. Самый настоящий. Мой уютный колхозик, который я любовно именую Ранчо Старого Рэйнджера, пережил и разруху, и революцию, и войну, и голод. Просто повезло с местом – достаточно далеко от города и достаточно близко от дорог. В части близости к дорогам повезло не столько мне, сколько людям, которые шли по этим дорогам. Сколько их выжило, сколько осталось у нас – всех не перечесть. Мой колхозик теперь вовсе и не ранчо, а такой как бы условно свободный аграрный штат, и каждый беженец, нашедший здесь кров, еду, воду и просто выживание, порвет за наш штат любого. Так мы и живем с тех пор – уважаем друг друга, помогаем, как можем, и работаем сообща. А я в этом штате кто-то вроде губернатора.

Руководитель я, может быть, и не самый лучший, и уж тем более не политик – но зачем фермеру политика? К тому же я давно уже не у дел. Хозяйством рулит правление, работа кипит, и в этом году мы снова сняли отличный урожай. Мой старенький фордик, Старый Рэйнджер, уже давно превратился в памятник, и по нему любят лазить мои внуки. А я люблю смотреть на них, сидя на крылечке и попивая чай, иногда вприкуску с текилой собственного изготовления. Климат изменился, у нас теперь растут кактусы. Впрочем, это неважно, главное – у нас растут дети.

Здоровые, крепкие, смышленые дети, не видевшие ни Большого Града, ни Большой Войны.

Надеюсь, им никогда не придется выживать.

Михалыч.

Даже беглого взгляда на главный корпус областной клинической больницы хватало, чтобы понять: тут все серьезно. Семиэтажное здание сверкало мрамором и хромом даже при слабом солнечном свете, чуть затемненные стекла в окружении дорогих новеньких рам навевали мысли скорее о транснациональном капитале, чем о клизмах и пенициллине. Любого посетителя этого невеселого, в общем-то, учреждения охватывала гордость за отечественную медицину и вообще успехи родной страны. Шутка ли: каких-то десять лет назад любая провинциальная больница напоминала общежитие малоимущих пенсионеров, каким-то чудом уцелевшее во время вражеского авианалета, а тут – полноценный пятизвездочный отель, свадьбу справить не стыдно. Шикарный ремонт, мягкий свет, новенькая униформа персонала.

Деньги у областной больницы и впрямь водились. Не то что водились – сыпались на нее, как из рога изобилия, по первому же требованию, после любого намека на потребность в финансировании. Отреставрировать корпус? Запросто. Новое оборудование? Не вопрос, и федеральная программа подходящая имеется. Обновить мебель в стационаре? С удовольствием! Оно и неудивительно – больница действительно заслуживала такого внимания всех ответственных товарищей, от главы облздрава до, страшно подумать, президента страны.

Дело было в том, что за последние десять лет ОКБ побила все существовавшие рекорды по выздоровлениям. Не отечественные, берите выше. Мировые. Нигде на всей планете, и это официально подтвердили все маститые специалисты, никому и никогда ни разу не удалось добиться настолько высокого процента исцеленных пациентов. Аномально высокого. Подозрительно, если честно, высокого, но когда речь идет об излечении от страшных недугов, о спасенных человеческих жизнях, все подозрения вторичны и неуместны.

В конце концов, кого и в чем можно подозревать в связи с тем, что неуспешных операций и курсов лечения в какой-то отдельно взятой больнице практически нет? Тем более что главврач, импозантный, видный, авторитетнейший Борис Маркович Иоффе развевал любые сомнения одним своим внешним видом. Статный красавец с ухоженной бородкой, прекрасно смотревшийся в кадре, неоднократно и с самых разных трибун заявлял: у наших успехов три причины – отличные врачи, слаженная работа всех подразделений и бесперебойное финансирование. После таких заявлений, особенно прозвучавших в эфире самых что ни на есть центральных телеканалов, финансирование, как правило, становилось еще более бесперебойным. Лучшие врачи заносили в соответствующие кабинеты безумной стоимости подарки, надеясь получить место в царстве Бориса Иоффе. Новейшее оборудование поступало в больницу вне всяких очередей. Любые медикаменты в любом количестве, конференции, симпозиумы, выступления перед сотнями почтительно притихших коллег – Борис Маркович мог гордиться плодами своего десятилетнего труда. И он гордился.

Впрочем, иногда его гордость омрачалась глупыми сплетнями суеверных техничек и прочего несознательного элемента. Большинство исцелений от самых тяжких недугов, особенно по кардиологической и онкологической части, сложно было встроить в цепочку причинно-следственной связи с собственно лечением пациентов. Иногда, а если быть совсем уж честным – очень часто больные выздоравливали сами по себе, без всяких видимых причин. Порой еще до начала назначенного курса терапии. Словно сами больничные корпуса, отремонтированные до состояния шикарной гостиницы и напичканные современной техникой на зависть любому выставочному павильону, обладали некими чудесными целительными свойствами. Уборщицы в этой связи частенько крестились, проходя мимо пустыря за перинатальным отделением – по слухам, именно в этом месте когда-то находилась келья настоятеля давным-давно разрушенного монастыря, на месте которого в шестидесятые отгрохали больничные корпуса. Именно монастырской наследственности, так называемой «намоленности» места и прочим околорелигиозным глупостям молва и приписывала феноменальные исцеления. Борис Маркович предпочитал отшучиваться по этому поводу и делать вид, что не обращает на обывательские суеверия решительно никакого внимания. В конце концов, врач в первую очередь должен быть материалистом, иначе ему прямая дорога в шаманы.

Лукавил Борис Маркович, ах, лукавил. Порой, оставаясь в одиночестве, покачиваясь в своем шикарном кожаном кресле (подарок прокурора области) и попивая подаренный очередным благодарным пациентом из числа серьезных людей «Курвуазье», главврач давал слабину и принимался судорожно думать: как? Ну как он выздоровел? Это же рак! Аденома! Или врожденный порок сердца. Или саркома легкого. Или еще какая-нибудь неподвластная современной медицине дрянь. И эти думы немедленно навевали на Бориса Марковича тоску, потому что ответов на вопросы не было и не предвиделось – многие исцеления и впрямь больше походили на чудо.

Однако главврач был серьезным, деловым человеком – иначе не усидел бы в этом кресле так долго. А серьезные деловые люди знают: чернуху от себя надо гнать. Вот и сегодня, погрузившись в тягостные раздумья буквально на пару минут, Борис Маркович встрепенулся, допил коньячок и привычным усилием воли отогнал от себя лишние мысли. Встав, потянувшись и подмигнув своему отражению в экране шикарной телевизионной панели, главврач накинул на плечи плащ, запер кабинет и направился к лифтам. Весело трулялякая под нос что-то бравурно-жизнерадостное, Борис Маркович прошел по застеленному ковром коридору, кивнул молодому врачу по имени, кажется, Петр, невесть зачем слонявшемуся в «штабном» блоке главного корпуса, и умиротворенно отбыл домой, к любимой жене и не менее любимым детям. Когда спина главврача скрылась за поворотом, Петр достал из кармана халата мобильник, набрал номер и сказал: «Выходите, я иду за вами».