Последние часы в Париже

Жозефина с прищуром смотрит на него.

– Что-что?

– Ну, у нее не так много денег, верно? И она совсем одна.

– У нее есть Суазик. В любом случае, это ее вина. Она никогда не хотела ни с кем встречаться. У нее были предложения, но никто не казался ей достойным внимания. – Жозефина снова пускается в путь, и беспокойная энергия захлестывает ее, когда она думает о том, что мать даже не хочет поговорить об отце – Фредерике, застреленном во время освобождения Парижа. Всякий раз, когда Жозефина поднимает эту тему, мать меняется в лице, настораживается и отводит взгляд, как будто погружаясь в собственный тайный мир.

– Я мог бы одолжить тебе немного денег, – предлагает Эрве. – Мне тоже нужно получить паспорт. Мы могли бы сделать это вместе.

– Что для этого понадобится?

– Я не знаю. – Он ловит ее ладонь, и они шагают рядом, размахивая сцепленными руками. – Наверное, свидетельство о рождении?

– Я даже никогда не видела своего свидетельства.

– Ну, оно должно быть у каждого. Спроси свою маму. К тому же всегда можно получить копию в местной ратуше.

Эрве, кажется, знает обо всем куда больше, чем она, и это ее слегка бесит.

– Я возвращаюсь. Хочу поискать свое свидетельство о рождении.

– Что, прямо сейчас?

– Да. Докажу ей, что я не ребенок. Я намерена оформить себе паспорт.

– Она чмокает его в щеку и спешит домой, полагая, что Суазик и мать, вероятно, еще в полях, загоняют коров на ночь после пастбища. Конечно, она могла бы просто попросить свое свидетельство о рождении, но не хочет новой ссоры. И она догадывается, где может быть спрятано свидетельство – в маленьком чемоданчике под кроватью матери, где хранятся старые фотографии и документы. Не то чтобы Жозефине категорически запрещено заглядывать в него; это лишь одно из негласных правил, которое не позволяет рыться в чужих личных вещах.

Удача на ее стороне: в доме – никого. Она заходит на кухню, затем поднимается по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки, в единственную комнату наверху – спальню своей матери. Посередине стоит простая кровать из темного дуба с массивным изогнутым изголовьем. Жозефина присаживается на корточки, лезет под кровать и вытаскивает потрепанный чемодан. В своем воображении она представляла его более массивным и внушительным. На самом деле это небольшая коробка из толстого картона, обтянутая клетчатой серой бумагой. Она ощупывает старую ржавую застежку, но колеблется, не решаясь открыть – история о ящике Пандоры вспыхивает в сознании. На мгновение она замирает, стискивая пальцами застежку. Она вдыхает запах лаванды, и его знакомая сладость навевает воспоминания о том, как утром по воскресеньям они нежились с мамой в постели, пока Суазик хлопотала внизу на кухне.

Мысли разбредаются. Импульсивно она дергает застежку и открывает чемодан. Внутри беспорядочно свалены документы, письма и черно-белые фотографии. Жозефина роется в ворохе бумаг, сосредоточиваясь на поиске свидетельства о рождении, но любопытство берет верх, и она не может устоять перед искушением – рука сама тянется к фотографиям. Вот ее мать, еще маленькая девочка, стоит между родителями, и на ее губах играет застенчивая улыбка. А вот мать в красивом длинном платье, за руку с мужчиной. Почему мама раньше не показывала ей эти фотографии? Жозефина просила показать фотографии отца, Фредерика, но мать всегда отвечала уклончиво – мол, в те времена они не фотографировались. Так кто же этот человек? Может, возлюбленный матери, а вовсе не отец Жозефины? Она переворачивает снимок. Сердце екает, когда она читает на обороте: Фредерик, февраль 1939. Должно быть, он ее отец. Но почему мама скрывает от нее эту фотографию?

Она выуживает из чемодана томик стихов Виктора Гюго, удивляясь, с чего бы матери прятать его. Она открывает книгу, и ей бросается в глаза надпись на первой странице, сделанная четким ровным почерком:

Любовь моя, Лиз,
Моя жизнь началась с тебя.
Твой навсегда,

    С.
«С»? Это определенно не «Ф» – Фредерик. Кто же этот «С»? И почему он не написал свое имя полностью? Ей попадаются старые письма, но она сопротивляется желанию прочитать их. Свидетельство о рождении – вот что ей нужно, и не стоит распыляться.

Ее взгляд падает на письмо, с виду официальное. Текст такой короткий, что она успевает прочесть его еще до того, как заставляет себя остановиться.

С сожалением сообщаем вам, что Фредерик Дюмарше погиб, выполняя священный долг по защите своей страны.

Что-то в верхней части письма привлекает ее внимание. Дата: май 1940 года. За пять лет до ее рождения! Как такое возможно? Она снова перечитывает текст. Должно быть, это другой Фредерик.

Щелчок открывающейся кухонной двери заставляет ее бросить все обратно в чемодан. Она быстро закрывает его и засовывает под кровать. Судорожно расправляет платье и пытается выровнять дыхание, прежде чем спуститься вниз.

– Что ты делала в комнате своей матери? – Суазик стоит у подножия лестницы, сложа руки на груди.

– Где она? – Жозефина отвечает вопросом на вопрос.

– Я спросила, что делала ты. – От голоса Суазик веет холодом.

– Мне нужно мое свидетельство о рождении. – Жозефина имеет на это право, так почему же у нее такое чувство, будто она просит чего-то недозволенного?

Кровь отливает от лица Суазик.

– Зачем оно тебе понадобилось?

– Я хочу получить паспорт.

Суазик испускает долгий глубокий вздох.

– Тебе пока не нужен паспорт. Подожди, пока не сдашь все экзамены.

– Экзамены? Какое они имеют к этому отношение?

– Экзамены – вот на чем ты должна сосредоточиться прямо сейчас, – ворчит Суазик, отворачиваясь. – О чем ты только думаешь! Поездки за границу, бойфренды. Позволяешь себе отвлекаться от главного.

– Это не имеет значения. – Жозефина старается придать своему голосу непринужденности. – Эрве говорит, что я могу запросить копию свидетельства в ратуше.

– Нет. Нет. – Суазик смотрит ей в глаза. – Не нужно этого делать. Я уверена, что мы сами сможем его найти. Просто дай нам немного времени. – Она глубоко вздыхает. – Вы, молодежь, такие нетерпеливые.

Это последнее замечание кажется Жозефине особенно несправедливым. Она настолько терпелива, никогда не подталкивала свою мать или Суазик к разговору о прошлом, о войне, потому что видела, как тяжело им обеим вспоминать об этом.

– Ты знаешь, кто такой Фредерик Дюмарше? – спрашивает Жозефина.

Суазик на мгновение закрывает глаза и качает головой.

– Ты не должна вот так исподтишка рыться в вещах своей матери! Ворошить прошлое. Это никому не принесет добра. – Она колеблется. – Тебе следовало бы лишний раз подумать.

Жозефина смотрит под ноги, теперь сгорая от стыда, чувствуя себя ужасно виноватой перед Суазик. Жозефина знает, что случилось с дочерью этой женщины. Все знают, но никто об этом не говорит.

Тягостную тишину разрывает звук открывающейся двери, когда возвращается мать Жозефины:

– К вечеру заметно похолодало. – Она снимает пальто. – Погода, наверное, меняется. – Похоже, она не замечает напряженной атмосферы и, проходя на кухню, прижимает ладонь к щеке дочери. Жозефина вздрагивает от ледяного прикосновения.

Глава 3

Бретань, май 1963 года

Элиз

Если бы я не знала свою дочь как облупленную, то подумала бы, что она дуется. Но она не из тех, кто дуется. Жозефина – девочка думающая. И сейчас ее мысли заняты поездкой в Англию. Я почти слышу, как ее разум лихорадочно работает, составляя план.

– Мне очень жаль, что ничего не получится с этой школьной поездкой, Жозефина. – Я пытаюсь достучаться до нее, когда мы садимся за стол. – Чтобы как-то компенсировать это, могу предложить тебе поехать в Париж после экзаменов. Ты могла бы остановиться у тетушки Изабель; она с удовольствием сводит тебя куда-нибудь и покажет город.

Жозефина пожимает плечами.