Тайные культы древних. Религии мистерий

ed. P. 55 ff.; Kroll J. Die Lehren des Hermes Trismegistos. P. 233 f.; Mead. Guests. P. 158.]. Оно логически следует из родственного ему учения мистики стихий, которое считало, что человек состоит из тех же элементов, что и небесные тела, которые считались одушевленными существами[225 - Ср.: Cumont. I. P. 117.]. Никто не выразил эту теологию микрокосма ярче, чем Манилий[226 - Astronomica, IV. 886 ff.]:

?n dubium est, habitare deum sub pectore nostro
?n caelumque redire animas caeloque venire?
Utque sit ex omni constructus corpore mundus
Aetheris atque ignis summi terraeque marisque,
Spiritus et motu rapido, quae visa, gubernet,
Sic esse in nobis terrenae corpora sortis,
Sanguineasque animas, animum, qui cuncta gubernat.
Dispensatque hominem? Quid mirum noscere mundum
Si possunt homines, quibus est et mundus in ipsis
Exemplumque dei quisque est in imagine parva?[227 - «Можно ли сомневаться, что Бог обитает в нашей груди, что души наши приходят с небес и туда возвращаются, что мир, состоящий из четырех элементов – огня, воздуха, земли, моря, – вмещает наш разум и, совмещая их в себе, правит ими, ибо наши тела имеют земную природу, а кровь несет жизненную силу, одушевляющую нас? Неудивительно, что мир может познать человек, вмещающий в себе мир и являющий собой образ и пример божества» [Пер. Е.М. Штаерман. – Пер.].]

И философия, и мистическая теология нашли весьма практическое применение космическому взгляду на микрокосм и макрокосм, а именно: созерцание космоса, прежде всего сияющих звездных небес, оказывается для благочестивой души эффективным средством спасения. Такие чувства часто встречаются у Посидония, Веттия Валента, Филона, Цицерона, Сенеки, Манилия и Плотина. Так, Филон, отвечая на вопрос, почему человек был создан последним, отвечает, что до этого Бог установил все вещи, необходимые для него не просто для того, чтобы жить, но чтобы жить благородно: ибо для последней цели созерцание небес внушает уму любовь и жажду знаний, из чего и возникает философия, посредством которой «человек, хотя он и смертен, становится бессмертным[228 - De mundi opif. XXV (Mang. I. 18).]». Точно так же Плотин утверждает, что почтительное созерцание мира приводит душу в контакт с Богом космоса[229 - Ennead. V. 8, 9.]. Манилий открывает отличительное достоинство человека в том, что он

Stetit unus in arcem
Erectus capitis victorque ad sidera mittit
Sidereos oculos propiusque adspectat
Olympum Inquiritque Iovem; nec sola fronte deorum
Contentus manet et caelum scrutatur in alvo
Cognatumque sequens corpus se quaerit in astris[230 - Astronomica, IV. 905–910 [ «Он единственный, выпрямившись в полный рост, победоносно встречает небо, звездным взором оглядывает Олимп и вопрошает Юпитера; недовольный созерцанием только лика богов, он проникает в самое чрево природы и ищет себя среди звезд». Пер. Е.М. Штаерман. – Пер.].].

Очистительный эффект такого упражнения прекрасно выразил Веттий Валент: «Я пожелал добиться божественного и почтительного созерцания небес и очистить пути свои от порока и всяческой скверны»[231 - Ed. Kroll. P. 242; Kennedy. St. Paul and the Mystery-Religions. P. 7. «Сверкающие звезды очищают душу» (Марк Аврелий. VII. 7). Ср.: благородный пассаж Лукреция, V. 1204–1240.].

Религии мистерий, которые всегда были чувствительны к «духу времени» (Zeitgeist), предлагали своим приверженцам всеобъемлющее утешение в обширной космологии. И прежде всего они предлагали средства, с помощью которых вредные влияния небесных сил можно было отвратить и употребить с пользой их благую энергию. В этот смутный век космологических опасностей огромной заслугой мистерий было то, что они заставили людей комфортно чувствовать себя во Вселенной. Обсуждая то, что было новыми и достойными элементами, привнесенными восточными религиями в эллинистический век, Дибелиус утверждает, что кроме того, что они притязали на установление прочной связи между мистами и богом, основанной на личном выборе и благочестии мистов, «восточные религии, в гораздо более явной мере, чем религии Запада, принимали во внимание космические интересы… так что в этих культах религиозное развитие шло рука об руку со знанием Вселенной»[232 - Op. cit. P. 227.]. Другими словами, их целью было «заставить человека почувствовать себя во Вселенной как дома» (фраза, которой Бьюэн так изящно обобщил работы Посидония)[233 - Stoics and Sceptics. P. 85.].

Когда мы видим, что «религия человека – это в конечном счете выражение его отношения к Вселенной, квинтэссенция значения и сути всего его миросозерцания»[234 - Caird E. Evol. оf Religion. I. P. 30.], становится понятным, что христианская теология разделяла с мистериями интерес к космологическим философствованиям. Апокалипсическая надежда, столь неотъемлемо присущая первоначальному христианству, включала в себя основные отношения Бога как к существующему миропорядку, так и к отдельному верующему. Как только христианство вышло за ограду иудаизма, рост теологии неизбежно был отмечен всевозрастающим интересом к космологии, как мы видим в христологии Павла[235 - Ср.: Weiss J. Urchristentum, II. Р. 464–470.]. Согласно Павлу, труд Христа состоит в победе над демонами и подчинении всех враждебных небесных иерархий и нацелен ни на что большее, нежели «примирить с Собою все» (Кол., 1: 20)[236 - Ср.: Morgan. Religion and Theology of Paul. P. 68 ff.]. Автор четвертого Евангелия хотя и устранил демонологию, показывает труд Христа через его воздействие на враждебный «мир» и прежде всего на олицетворенный дух зла, «князя мира сего». Отступление мессианистских категорий в пользу христологии Логоса соответствовало всеобщей необходимости религии с космическим взглядом на мир[237 - «Мы должны помнить, что никакое спасение, строго ограниченное лишь внутренней жизнью человека, не могло бы завоевать себе приверженцев в этом старом мире… Людей беспокоили не просто вина и моральная слабость; они также страстно жаждали – может быть, и еще более страстно, – чтобы их освободили от судьбы, от этого непонятного мира, от демонов и смерти. Возможно, спасение, о котором они молились, было почти столь же физическим, сколь и духовным. Но подлинное внутреннее чувство говорит о том, что искупление должно охватывать и жизнь в мире так же истинно, как и внутреннюю жизнь» (Mackintosh. Originality of the Christian Message. P. 25–26).].

Таким образом, к чести религий мистерий нужно сказать, что они предвосхитили современную точку зрения, которая считает, что теология должна иметь космический масштаб, то есть должна заявить, что обладает адекватным понятием о Боге в его связи со Вселенной и о человеке в отношении к его окружению в целом. Отцом этой современной точки зрения следует считать Ричля, который замечательным образом дополнил великую правду Шлейермахера о внутреннем мире столь же важным внешним миром, с которым связан человек. «Ни одна религия, – как справедливо утверждает он[238 - Justif. and Rec. Eng. tr. P. 26–30.], – не может быть правильно понята, если только не будет интерпретирована по каким-то иным принципам помимо самого обычного, а именно – что религия представляет собой отношения между человеком и Богом. Три фактора необходимы, чтобы определить круг понятий, полностью представляющий религию, – Бог, человек и мир».

Современный христианский идеализм решил для нас космическую проблему, над который мистерии и древние мистические философии работали лишь с частичным успехом.

Глава 3

ТРИ СТАДИИ МИСТЕРИИ

???????? ?????????? ??? ?????????? ???? ??? ??? ??? ??????? ????? ???? ????? ?? ??????? ???, ?? ??????? ??????? ???? ???? ??? ?????? ???? ?????? ???????? ????????? ?? ?????? ??? ??? ???????? ???????[239 - «Найдите поводыря, который привел бы вас ко вратам Знания, где сверкает яркий Свет, чистый от тьмы, где никто не опьяняется, где все трезвы и обращают очи сердца к Тому, Кто желает быть созерцаем» (пер. К. Богуцкого). (Примеч. пер.)].

    Corpus Hermeticum, Poimandres VII.2 (Parthey)

ОГРОМНОЕ РАЗНООБРАЗИЕ МИСТЕРИЙ

Религии мистерий представляют огромное разнообразие как в деталях, так и в подробностях[240 - Anrich. Das antike Mysterienwesen. P. 24.]. Однако чтобы представить прагматический взгляд на то, как функционировали мистерии, и выделить их отличительные черты, мы можем в общем и целом проанализировать такую религию по трем частям или стадиям, которые соответственно включают подготовку к вступлению, поступление в религиозное братство и привилегии и благословения, вытекающие из этого. Эти стадии мы рассмотрим в следующих разделах: 1) Подготовка и испытание – катарсис; 2) Инициация и причащение – мюэсис; 3) Блаженство и спасение – эпоптея.

Примерно так же Прокл[241 - Theologia Platonica, IV. 77. (Примеч. пер.)] дает три подразделения мистерий: ??????, ?????? и ????????. Олимпиодор[242 - Процитировано по: Lobeck. P. 41; Anrich. P. 25.], с другой стороны, приводит пять стадий таким образом: «В мистериях сначала идут публичные очищения; затем более тайные; после них вводные обряды (?????????)[243 - Ср.: Preisendenz K. / Wiener Studien (Kl. phil.) ’18. P. 2–5. «Обряды и жертвоприношения, которые предшествовали и приготовляли путь для настоящего празднования» (Gardner. New Chapters. P. 386).], за которыми следует инициация (???????); наконец, кульминационный акт инициации (?????????). У Теона Смирнейского[244 - P. 14, ed. Hiller; P. 15, ed. Herscher.] мы также находим пять стадий, но не похожих на те, что у Олимпиодора: «В Инициации (??????) есть пять стадий. Первонаперво Очищение (поскольку участие в Мистериях невозможно для всех, кто хочет этого: некоторых исключают заранее, провозглашая это, например, тех, чьи руки нечисты и чья речь неясна, в то время как от тех, кто не был таким образом исключен, требуется, чтобы они сначала прошли очищение); после очищения вторая ступень – это передача обряда (??????? ?????????); третья – это то, что именуется ???????? [созерцание символов и экстатическое видение]. Четвертый акт, заключающий Эпоптею, – связывание и покрывание гирляндами, которое позволяет посвященному сообщать другим обряды, переданные ему как факелоносцу, иерофанту или как носителю какой-либо другой священной должности; пятый, который вытекает из предыдущего, – это Блаженство в милости и единении с Божеством».

Такие различия означают, что терминология не была прочной и установившейся и что границы вышеназванного трехчастного деления[245 - «Некоторые считают, что частей мистерий две – ?????? и ?????????, некоторые же – три: ???????, ??????, ?????????» (Lobeck. P. 41). «Последовательные стадии или акты инициации описываются и перечисляются поразному, но их было по меньшей мере четыре: ???????? – предварительное очищение, ???????? – обряды и жертвоприношения при инициации; ?????? или ?????? – первоначальная инициация; ???????? – высшее, или величайшее, посвящение, которое допускало к ????????? ??? ????? – или святейшему акту ритуала» (Hatch. Influence of Greek Ideas. P. 284, n. 3).] не были жесткими. Мы должны также помнить, что процитированных выше писателей разделяет значительный временной промежуток: каждый мог иметь в виду какую-то определенную мистерию; и что в ходе развития могли появиться какие-то различия.

I. ПОДГОТОВКА И ИСПЫТАНИЕ

1. Обеты соблюдать тайну, устрашающие формулы. Мистерии были личными религиями, приверженцы которых были добровольцами, которых допускали при условии их искренности и пригодности к участию. Обязательство, которое лежало на приверженцах культа, было личным, а не юридическим. Если человек желал войти в состав религиозного братства и пользоваться соответствующими привилегиями, он должен был пройти определенные испытания и приготовления, накладывающие на него определенные ограничения. В противоположность национальным культам здесь господствовали индивидуальные и религиозные мотивы, выраставшие из туманного ощущения греха, оскверненности и слабости, что вызывало неспособность приблизиться к Божественному. Инициируемые должны были, таким образом, подвергнуться процессу очищения, посредством которого снимались осквернение плоти и ритуальная нечистота и должным образом совершалось искупление грехов. Очищение, хотя оно слишком часто носило чисто церемониальный и внешний характер, было, как и в религии Израиля, шагом к духовному взгляду на мир. В несовершенном ритуале религиозно настроенные люди могли найти средство обрести милость путем священнодействий, в то время как суеверные думали только о магической эффективности. Грубые формы из натуралистического прошлого выжили и портили духовный символизм, но даже и они, хотя и упорно сопротивляясь, уступали развивающемуся чувству нравственности и внутреннему духовному идеализму человечества. Подготовительное очищение носило либеральный характер и подходило кандидатам на любом уровне развития духовности.

Таким образом, благодаря мистериям присущее государственной церкви понятие о прирожденном равенстве всех в религиозных привилегиях устарело: появилось религиозное деление между «чистыми» и «нечистыми» с соответствующими вознаграждениями и неудобствами. Создав такое разделение, «человеческая раса поднялась на более высокий уровень, когда стали учить, что только чистые сердцем смогут увидеть Господа»[246 - Hatch. P. 285.].

На участников обряда налагалось страшное обязательство постоянно хранить тайну о том, что было сказано и сделано за закрытыми дверями во время самой инициации, – это обязательство соблюдалось так тщательно в течение веков, что ни один рассказ о тайнах святая святых мистерий не был изложен публично, чтобы удовлетворить любопытство историков[247 - По принципу, указанному Страбоном (X. 3, 9. P. 467): ? ?????? ???????? ??? ????? ?????????? ?? ????? ????????? ??? ????? ????? ??????????? ???? ??? ?? ??????.]. Апулей[248 - Metam. XI. 23.] мог бы раскрыть то, что «говорилось» и «творилось» на посвящении Исиды, если бы читатель мог с полным правом слышать это, а он сам – открыть, но подобная откровенность наложила бы и на читателя, и на него parem noxam[249 - «Равное наказание» (лат.). (Примеч. пер.)]. Открыть тайны мистерий было преступлением самого омерзительного толка[250 - Ср.: Lobeck. P. 48 ff.]. Алкивиада спасла от последствий его профанации элевсинских мистерий только его популярность среди моряков афинского флота[251 - Plutarch. Alcib. XIX–XXII, что он искупил, Xen. Hell. IV. 20. 21.].

Обязательство соблюдать тайну, конечно, не распространялось на все элементы мистерий[252 - Ср.: Anrich. P. 31 f.]. «Незаконно рассказывать непосвященным детали»[253 - Diodorus. III. 61.]. Апулей радует своего читателя «тем единственным, что можно без греха возвещать умам непосвященных»[254 - Ib.]. Павсаний рассказывает о мистериях кабиров, что им «явилась Деметра и поручила нечто их хранению. Что было поручено им и что с ним случилось, я не считаю возможным об этом писать»[255 - IX. 25 [пер. С.П. Кондратьева. – Пер.].]. Эта секретность хранила в неприкосновенности все детали церемониальных действий откровения в святилище, о том, как именно разыгрывалась культовая драма, и, возможно, эзотерическую интерпретацию легенды[256 - Ср.: Seneca. Ep. XCV. 64: «Так же, как наиболее священное из таинствзнают только посвященные, так и в сокровенной философии что-то показывают только допущенным и принятым в священнодействия, а предписания и тому подобное знают и непосвященные» (Sicut sanctiora sacrorumtantum initiati sciunt, ita in philosophia arcana illa admissis receptisque in sacraostenduntur, at praecepta et alia eiusmodi profanis quoque nota sunt), и Плутарх – Quomodo qui quos sent, 82 E. Прокл постоянно упоминает об орфической интерпретации дионисийского мифа, который в данном случае, видимо, не находился под покровом тайны.], внутренний смысл пароля (symbolum) братства, торжественные формулы просветления, табу, и мы не знаем, сколько еще всего.

Когда приносилась клятва хранить тайну, уши восторженного неофита слышали провозглашение каких-то жутких устрашающих формул, которые сопровождались – по крайней мере, в некоторых случаях – пугающими зрелищами, как можно понять по тревоге Нерона перед посвящением в элевсинские мистерии[257 - Suet. Nero. 34; ср.: Aristoph. Лягушки. 354 f.]. Олимпиодор сообщает нам, что не все, кто хотел инициации, ее получали. Кандидат должен был пройти религиозную церемонию[258 - Ср.: Farnell. Cults. III. 355.] предостерегающего характера, соответствующую теперь уже почти вымершему «ограждению столов» на службе пресвитерианского причащения. Цельс цитирует две или три такие прокламации: «тот, кто имеет чистые руки и внятную речь», «тот, кто чист от всякого осквернения и чья душа не знает за собой никакого зла», «тот, кто жил праведной жизнью»[259 - Origen. Сon. Cels. III. 59.]. Орфические формулы запрещали вход непосвященным[260 - Kern. Orph. frag. P. 257, 261.]. Особенно исключались убийцы. Более придирчивая формула требовала, чтобы «не приближался никто, если только он не сознает своей невиновности»[261 - Lamprid. Sever. XVIII.]. Даже такой святой человек, как Аполлоний Тианский, был исключен иерофантом из инициации в элевсинские мистерии, поскольку ходили слухи, что он колдун[262 - Philos. Vita Apoll. IV. 18.]. В дни Либания[263 - Or. Cor. IV. 356.] инициация была для «чистых душою». Пародия Лукана на мистерии изображает лжепророка, который начинает с заявления: «Если какой атеист, христианин или эпикуреец пришел посмотреть на наш праздник, пусть он уйдет»[264 - Alex. 38.], за чем следует «изыдите, христиане», «изыдите, эпикурейцы».

2. Исповедь. Поскольку допуск к мистериям охранялся столь тщательно, то можно предполагать, что от неофитов требовалось нечто вроде исповеди в грехах. Нас, чье ощущение греха обострили иудейские пророки и духовные идеалы Иисуса, совсем не удивляет то, что сознание собственной греховности играло не столь уж большую роль в древнем язычестве. Но даже в незначительных остатках мистерий мы находим обширные свидетельства того, что по крайней мере многие из них – самофракийские, лидийские, фригийские, сирийские и египетские – предвосхитили католицизм, установив таинство исповеди[265 - Ср.: Steinleitner. Die Beicht im Zusam. mit der sakralen Rechtspfl ege inder Antike. P. 110–123.] (хотя и менее строгое) с элементами системы покаяния и отпущением для небезупречных прихожан. Жрецы действовали как представители бога мистерий, требуя исповеди им на ухо, что чувствительные «суеверы» (deisidaemon) иногда заменяли и публичной исповедью[266 - Ср.: Plutarch. Deisidaemon, VII. 168 D.] или письменным свидетельством на общедоступном камне.

Самофракийские мистерии обладали такой системой исповедей[267 - Ср.: Farnell. Статья Mysteries, Ency. Brit. 11

ed. XIX. P. 119, который добавляет (несколько неточно), что «в этом отношении они были уникальны в мире античной религии»; Ramsay. Cities and B. I. P. 134, 152.]. Плутарх[268 - Moralia, 229 D.] рассказывает, что, когда некоего Лисандра мистагог попросил исповедовать самый тяжкий грех из тех, что лежали на его совести, он спросил: «Должен ли я поступать так по твоей просьбе или по повелению божества?» – «По повелению богов». – «Тогда, если ты оставишь меня одного, я исповедуюсь богам, если уж они хотят знать». Некий Анталкид, которого попросили сделать подобное же признание при посвящении в самофракийские мистерии, ответил: «Если я совершил такой грех, то боги сами должны об этом знать»[269 - Apophth. 217 D.].

Ювенал рассказывает интересный случай[270 - Sat. VI. 532 ff.] исповеди в культе Исиды в Риме. Одна римская дама, придерживавшаяся египетской религии, не смогла соблюсти предписываемое культом воздержание и теперь советуется со жрецом, как ей умилостивить Осириса. Жрец передает ее просьбу божеству и предписывает ей принести в жертву гуся и пирог, чтобы получить отпущение. Такие случаи были отнюдь не единичны[271 - Ср.: Porph. De Abst. IV. 15; Apuleius. Met. VIII. 28.].

3. Требовалось также крещение или люстральные очищения согласно тщательно предписанному ритуалу. Тертуллиан пишет[272 - De Bapt. 5: ср.: De Praes. Haer. 40.]: «В некоторых мистериях, например, Исиды и Митры, участников посвящают посредством крещения (per lavacrum)… в обрядах Аполлона и Элевсина их крестят, и они воображают, что результатом такого крещения должно стать возрождение и отмена наказаний за их грехи». Подобное же утверждает и Климент Александрийский[273 - Strom. V. 11; ср.: ib. 4.]: «Отнюдь не без причины в мистериях, имеющих хождение среди греков, люстрации занимают основное место». В Элевсине мисты очищались в море. Апулей, после моления о прощении, прошел через очистительное омовение и, после видения божества, крещение обрызгиванием[274 - Metam. XI. 20, 23.]. После десятидневной castimonia[275 - Ритуальное воздержание, пост (лат.). (Примеч. пер.)] посвящаемый в мистерии Диониса проходил полное очищение перед инициацией[276 - Pure lautum (Ливий, XXXIX, 9).]. Ритуальным омовениям первоначально приписывали эффект отвращения зла; но, когда центр тяжести переместился с магии на религию, символический и ритуальный аспект омовений стал более очевиден, чем апотропеический; однако это не остановило развития теорий крещения. Соединение «воды» и «духа» было понятием, имевшим хождение в древней религии, которая не разделяла знак и внутренний опыт. Данные о таких крещениях и важности, которая им приписывалась древними людьми[277 - Ср.: Hubaux. Le plongeon rituel, Musеe Belge, XXVII. P. 1—81.], особенно в религиях типа мистерий, значительно возросли благодаря недавним открытиям. В зале посвящений храма Мена в писидийской Антиохии была найдена длинная впадина, которая наиболее очевидно объясняется тем, что это был lacus[278 - Ramsay. Athenaeum. Jan. ’13. P. 106 f.] для крещений не с помощью омовений или погружения, как в Элевсине, но более мелкий. В подземном языческом святилище, открытом несколько месяцев назад на Via Salaria[279 - Описано в: Not. degli Scavi, ’23. P. 380 ff. синьором Р. Парибени, чьей любезности автор обязан возможностью осмотреть это святилище.], наиболее бросающейся в глаза деталью является чан, глубоко погруженный в пол, который мог служить баптистерием[280 - Не христианским баптистерием, как утверждает Вильперт; см.: Paribeni. Ib. P. 396.] в какой-нибудь религии мистерий. Крещение также считалось средством освящения или возрождения[281 - О родственном понятии о крещении как о средстве достижения божественного сыновства см.: Usener. Weihnachtsfest. P. 160 ff.], как ясно выражено в процитированном выше высказывании Тертуллиана. Фирмик Матерн знал это понятие в мистериях, но «есть и другая вода, посредством которой люди обновляются и возрождаются»[282 - De Err. Prof. Rel. 2.]. Среди таких крещений замечательным был Taurobolium, который для «возрожденного» (renatus) был его «духовным днем рождения». В Послании к Титу (3: 5) крещение уже названо «банею возрождения», которую сопровождает «обновление Святым Духом»[283 - Ср.: Деян., 22: 16; Еф., 5: 26; Евр., 10: 22.]. В «Герме» (Sim. IX. 16, 4) «печатью Сына Божьего» является вода, «в которую спускаются умершими и возвращаются живыми». В гностицизме крещение было более важным, чем даже в ортодоксальном христианстве[284 - Bousset. Hauptprobleme. P. 278 ff.]. Для наиболее высокого посвящения в мистерии требовалось тройное крещение – Водой, Огнем и Духом[285 - Schmidt. Kop.-Gnost. Sch. I. P. 303.].

4. Мистерии не пренебрегали и жертвоприношениями. В духе философского протеста против кровавых жертв преобладающим взглядом в теологии Античности было то, что «без пролития крови нет искупления греха», так что древние были знакомы с тем, что впоследствии было названо «теологией крови». Согласно Иерониму, почитание бога жертвоприношениями было одним из трех предписаний, выгравированных в храме Элевсина[286 - Adv. Iov. II. 14.]. Олимпиодор[287 - Lobeck. P. 41.] упоминает о ????????? между очищением и инициацией: этими вводными обрядами, безусловно, были жертвоприношения. Элевсинский ритуал требовал жертвоприношения молодой свиньи после омовения в море[288 - Ср.: Аристофан. Лягушки. 338; Ахарняне. 764; Мир. 374.]. Надпись из Андании[289 - Ср.: Sauppe. Die Mysterieninschrift von Andania; Prott-Ziehen. I. P. 166 ff.; Michel. Recueil, no. 694; Cauer. 47.] в Мессении 91 года до н. э. является наиболее ясным свидетельством о жертвоприношениях при мистериях. Церемония начинается с принесения в жертву двух белых ягнят, за которым следует приношение здорового барана при очищении; затем в храме жрец приносит в жертву трех молодых свиней и, наконец, от имени всего сообщества – сто ягнят. В дополнение к общему жертвоприношению общины посвященных каждый кандидат при инициации должен предложить и свою личную жертву. Число и характер этих жертв, несомненно, варьировались в каждой мистерии. Правила мистериального сообщества Иобакхов[290 - Греческий текст в: Maas. Orpheus. P. 18–32.] в Афинах подразумевали жертвоприношения. Надпись-инструкция из Ликосуры[291 - Ditt. Syll. 2

ed. 939; Prott-Ziehen. II. 63. Ср.: Pausanias. VIII. 37, 3 и примечания Фрэзера.] говорит, что в мистериях Госпожи употреблялись жертвы белого цвета и женского пола. В апсиде подземной базилики за Порта-Маджоре есть две жертвенные ямы, близ которых были найдены остатки жертвенных приношений, определенные как скелеты собаки и свиньи – священных животных хтонического культа. У имплювия атрия были найдены кости второй свиньи. В ларце в комнате, откуда вел проход в зал посвящений в базилике в Фондо-Гарджуло (вилла Итем), были обнаружены кости птиц – возможно, остатки мистериальных жертвоприношений. Подобные же открытия в некоторых митреумах указывают на наличие жертвоприношений птиц[292 - Cumont. T. et M. I. P. 232.].

5. Практиковались также аскетические приготовления всех видов и степеней строгости – продолжительные посты, абсолютное воздержание, жестокое калеченье тела и болезненные флагелляции[293 - Graillot. Le Culte de Cyb?le. P. 301 ff.; Macchioro. Zagreus. P. 121 ff.], полные всяческих неудобств паломничества в священные места, публичные исповеди, вклады в церковную казну – фактически любая форма самоумерщвления и отказа от мира из тех, что практиковали святые и мистики всех веков. Некоторые из этих способов были настолько суровы, что их применения можно было ожидать только от жрецов или святых данной мистерии; нередко они были признаками увеличения милости, нежели просто подготовительными актами, но они, по мнению древних, никогда не теряли своей очистительной силы. То, что приверженцы таких культов должны были претерпевать утомительные и мучительные обряды и возобновлять их после инициации, может показаться странным для нашего века удобной религии. Мотивы, которые стояли за этими действиями, могли быть столь же различны, как всегда были различны человеческие мотивы: духовными, мирскими или и то и другое: ощущение собственной греховности, желание вырваться из-под давящего груза собственного тела или получить радости религиозной экзальтации, которыми пользовались другие (то, что нашел Павел в общине коринфян), достичь высокого положения, которое влекло за собой и честь, и прибыли, облегчить восхождение души.

Практиковались суровые обливания, которые должны были вредить даже самому крепкому здоровью; пример этого дает Ювенал[294 - Перевод Д. Недовича и Ф. Петровского. (Примеч. пер.)], рассказывая о приверженцах Исиды:

Ради того и зимой через лед нырнет она в реку,
Трижды поутру в Тибр окунется, на самых стремнинах
Голову вымоет в страхе – и голая, с дрожью в коленях,
В кровь исцарапанных, переползет все Марсово поле[295 - Sat. VI. 521 ff.; ср.: Seneca. De Vita Beata, XXVI. 8.].

Воздержание от пищи было общей чертой для посвящаемых во все мистерии. Возможно, своим происхождением посты обязаны не аскетическим причинам, укорененным в дуализме, а отчасти самодисциплине, отчасти – отвращению к первобытным обычаям[296 - Ср.: Hall / Hastings. E.R.E. III. P. 63 f.]. Однако целью поста как одной из составляющих обряда мистерий было отчасти избежать поступления зла и нечистоты в тело, отчасти – должным образом подготовиться к принятию священной пищи во время обрядового пира[297 - Ср.: Smith W.R. Religion of the Semites / New ed. P. 434–435.], а отчасти – посредством ослабления тела дать власть духу и привести человека в патологические состояния, способствующие экстатической экзальтации. Иногда призыв к воздержанию включал в себя все виды пищи, но в основном речь шла об определенных, прежде всего роскошных видах пищи, о мясе и вине. Существовал определенный период поста, разный в разных мистериях, однако посвящаемые-энтузиасты зачастую, пылая верой, преступали предписания, стараясь заработать дополнительные заслуги; так случилось и с Луцием: «эти десять дней, предписанные вечным законом, вы умножаете добровольной воздержанностью» (lege perpetua praescriptis illis decem diebus spontali sobrietate multiplicatis)[298 - Metam. XI. 30.].

Требуя от кандидатов воздержанности, мистерии вводили и пропагандировали восточный аскетический идеал в религиозных практиках Запада: это было чуждо яркому греческому культу и практической форме римского благочестия. Конечно, в Греции были элевсинские мистерии, однако измененные восточным влиянием, а в Риме были весталки; но ни греки, ни римляне не смотрели на умерщвление плоти и на отказ от внешних вещей в жизни как на часть религии, покуда не попали под влияние восточного аскетизма, прежде всего в мистериях. Посты – будь то частичные или полные – были настолько характерной чертой чужеземных культов, что Сенека отказался от вегетарианства, чтобы его не заподозрили в том, что он является приверженцем какой-то иностранной религии. В элевсинской легенде Деметра постилась девять дней, дав, таким образом, пример посвящаемым. «Я постился» было частью исповедания веры таких инициируемых[299 - Clem. Alex. Protrep. 2.]. На третий день Фесмофорий женщины постились, сидя на земле[300 - Plutarch. De Is. et Osir. 69.]. День крови, предшествовавший Илариям, соблюдался как постный день во время праздника Великой Матери[301 - Cр.: Hepding. P. 182 f.]. Апулей зафиксировал повторенный трижды десятидневный пост Луция[302 - Metam. XI. 23, 28, 30.]. Длительное воздержание практиковали и приверженцы Митры[303 - Ср.: Cumont. Mysteries of Mithra. P. 160 ff.].

Абсолютное воздержание требовалось во время священного сезона, особенно во время постных дней. Во время праздника Фесмофорий женщины давали клятву, что они свободны от связей с мужчинами[304 - Demosth. Con. Neaerch. 78.]. Посвящаемые в элевсинские мистерии не должны были иметь сексуальных контактов в ходе священного сезона[305 - Porphyry. De Abstin. IV. 16.]. Орфик Ипполит заявляет о своем целомудрии[306 - Eurip. Hipp. 100 ff.]. В этом отношении мистерии несут на себе родимое пятно восточного происхождения или изменения посредством восточных влияний. Такой культовый энкратизм странным образом контрастирует с некоторыми пережитками фаллизма и с отдельными религиозно-эротическими эксцессами, которые слишком часто сопровождали мистицизм[307 - Ср.: Hartland. Phallism / Hastings. E.R.E. IX. P. 827.].

6. Еще одной чертой приготовлений к полному посвящению в мистерии были паломничества покаянного характера, над которыми смеялся Ювенал[308 - Перевод Д. Недовича и Ф. Петровского. (Примеч. пер.)]:

…прикажет ей белая Ио [Исида] —
Вплоть до Египта пойдет и воду от знойной Мерои,
Взяв, принесет, чтобы ей окропить богини Исиды
Храм…[309 - VI. 525 ff.]

Апулей оставил нам живой рассказ о своих блужданиях из храма в храм, посредством которых он пополнял свой кошелек. Эти паломничества повторялись уже после инициации как знак благочестия, если верующий мог позволить себе большие расходы, а в период всемирного религиозного возрождения, начавшийся в I веке н. э., такие религиозные паломничества начали становиться все более и более модными[310 - Ср.: Aust. 9, 60. «По всему миру, где жил святой Павел, мы видим мощные потоки паломников, которые жаждали омовения грехов в великих храмах и осуществления своих чаяний» (Deissmann. St. Paul. P. 44).].

7. Как во время приготовлений к инициациям, так и в практике мистерий на тех приверженцев культа, кто хотел в нем отличиться, стать иерофантом или в наиболее полной мере получить все выгоды от принадлежности к культу, налагалась обязанность болезненного умерщвления плоти. Прошло то время, когда люди приносили в жертву собственных первенцев для искупления греха своей души, но за ним пришла другая эпоха, когда люди посредством личного физического мучения и неудобства старались искупить свои грехи и умилостивить божество[311 - Ср. дионисийский гимн Китса в «Эндимионе».]. Натуралистическое происхождение мистерий с его пережитками насилия и кровавых ритуалов делало чрезвычайно легким сохранение отвратительных обычаев наносить себе увечья, против которых нравственное сознание более человечной эпохи боролось лишь с частичным успехом. Элементы жестокости никогда не были полностью устранены, хотя некоторые мистерии приобрели более гуманный оттенок, чем другие, прежде всего религия орфиков и религия герметического откровения. Мистерии Фригии и связанные с ними культы Анатолии были среди самых кровавых; вслед за ними шли сирийские культы, но они постепенно усовершенствовались по ходу развития солнечного монотеизма. Культ Исиды был самым респектабельным, в то время как культ Митры – самым трезвым. Но в каждом и во всех них, согласно истинному религиозному инстинкту, господствовало ощущение, что человек должен быть сопричастен страданиям божества, если он хочет участвовать в божественной радости[312 - Ср. точку зрения Павла на христианскую жизнь как в каком-то аспекте воспроизведение жизни Иисуса (Рим., 6: 1 сл.; Фил., 2: 5 сл.).]. Изучая жестокую сторону культа мистерий, мы должны помнить, что религиозная мысль всего мира боролась с двойной проблемой соотношения материального и духовного, которую освещали лишь тусклые отблески того света, который пролил на эту загадку христианский идеализм, и тех средств, с помощью которых человек может наиболее верным образом достичь единения с Богом. В эпоху религиозного возбуждения никакая цена не была слишком высокой для того, чтобы достигнуть сердечного покоя. Наихудшие способы умерщвления плоти в основном осуществлялись жречеством, но ни в коей мере не были ограничены этой средой.